На улице стояла густая темень. Луна спряталась в плотных снеговых облаках, которые нагнало, пока Хмара работала около Устиньи. Она провела в её доме несколько часов, за которые Сеймур ни разу не зашёл проведать бабушку. Конечно, его дело сделано — он привёл из леса подмогу, показал больную, а дальше, как хотите. Хмара тяжко вздохнула. Надо возвращаться в лес. Она не боялась идти в темноте по лесу, но не очень любила плутать, теряя тропы, что в такую темень обязательно случится. Придётся полностью положиться на чутьё, выискивая в безлунную ночь дорогу домой. Она двинулась по улице в сторону леса, где за стеной деревьев пряталось её жильё. Вдруг из-за забора показался чей-то силуэт, и в пятне дребезжащего из окна света она узнала Сеймура. Он подошёл совсем близко и громко прошептал: — Я не могу предложить тебе остаться. Но не пущу ночью в лес одну. Пойдём, провожу. А потом вернусь в деревню. Хмара шла следом за Сеймуром, прилаживаясь к его шагам. На пути был бурелом — ноги сломаешь, а он шагал быстро, выбирая известный ему путь. Хмара не отставала, не задумываясь над тем, что идёт слишком резво для тоненькой девушки, у которой одни юбки весят, как ведро с водой. — Ты хороший охотник? — Да! Я приношу много зверья с охоты. — Много зверья — это хорошо? — Много зверья — это много еды. — Ты голоден? — Я люблю мясо. Я хожу неслышно и метко стреляю. За эти умения мне позволено хорошо есть. — А ещё хорошо одеваться и жить в большом добротном доме. — Верно. Я могу обменять зверьё на что угодно. — Сейчас ты топаешь, как корова. — Сейчас я не на охоте. Сеймур остановился. Они почти дошли до поляны с шалашом, но дальше он не желал идти. — Ты боишься? Ты боишься идти со мной туда? Сеймур рассмеялся. — Я не боюсь тебя, смешная, но умелая травница. Это тебе следует бояться меня. Потому что хоть я и сказал, что сейчас не на охоте, это можно изменить. И тогда я войду в твою хижину и останусь ночевать на той шкуре, что валяется в углу. А ты будешь всю ночь обнимать меня, и развлекать меня, и греть мои ноги своим дыханием. Я не боюсь тебя и никогда не буду бояться. По спине Хмары побежал холодок. В Сеймуре была пугающая отрешённость и сила, хоть он и жил в селе с людьми, но будто возносил себя над ними. В нём бурлила жизненная мощь, какую Хмара редко встречала среди людей, обделённых магическими силами. А их у Сеймура не было, в этом она хорошо разбиралась. Как замученный жаждой, она желала прильнуть к нему, напиться, несмотря на то, что источник подспудно пугал её и она опасалась отравиться. Но как устоять, когда ночь так невыносимо темна, когда шагни к нему, и ничего не переиграешь, будешь ему подчиняться. Какие томные глаза. Какие тонкие скулы. О чём речь? Она необъяснимо боялась его, но в тоже время не признавалась себе в этом. Страх — неприятное чувство. Когда Хмара не могла не бояться, она начинала посмеиваться над своими страхами. Поэтому сейчас она тоже засмеялась. Засмеялась, а потом резко перестала. Лучше всего испугать того, кого боишься. — Пойдём, — голос Хмары охрип, видимо немного простудилась. А может, дыхание сбилось от предвкушения. — Пойдём. Но это ты согреешь мои ноги своим дыханием. Прошло немного времени — и пошёл снег. Он притупил острый осенний морозец, прикрыл следы людей и приглушил звуки. Когда идёт снег, время замедляется, и земля затаивает дыхание, чтоб насладиться ласкающими поцелуями падающего снега. Дрова тлели и слегка дымили, и дым прокладывал себе тропу к отдушине в потолке над очагом. Зима. Время, когда жизнь не замирает только в самых стойких, когда пробуждается зло и кромешная темнота каждую ночь подбирается под окна домов и облизывает холодные стёкла широким багровым языком. Хмара ощущала, как внутри, у сердца разливалась ноющая тревога — тонкая дымка, ничего важного, ничего, что случится прямо сейчас. Хмара скинула с груди покрывало. Ей не спалось, и в звенящем отупении она прислушивалась к дыханию Сеймура. Он спал, сосредоточено нахмурив лоб, даже сейчас не позволяя себе забыться глубоким парализующим сном. Она рассматривала его черты и удивлялась тому, как красивы в этих краях люди. Сеймур унаследовал глаза от бабки, а в остальном сплелись приметы нескольких родов, одарив парня наиглупейшим для мужского рода качеством — красотой. Хмара не могла быть расслабленной рядом с ним, она понимала, что Сеймур не прост. Может, он не склонен врать, но действовать неожиданно, по-своему — это про него. Себе на уме. Хмара думала об Устинье, и, вспоминая её, ощущала в груди тепло. Бабка была надёжной, хоть и казалось насмешливой и неласковой. А Сеймур… «Обходи его стороной, Хмарушка. Не сходись близко». За стенами шалаша шла неприметная ночная жизнь. Засыпая, Хмара слышала, как по тонкому снегу её жилище обходит любопытный лешак. — Иди своей дорогой, — прошептала Хмара и, улыбаясь сквозь дрёму, крепко обняла Сеймура за шею. Иногда Хмаре снилось родное село. Лица людей размыло за давностью воспоминаний, но прямую главную улицу девушка видела чётко. Во сне в её селе всегда была зима. Зимою с ней впервые случилось Несчастье. Иногда во сне Хмара бежала от сельчан, иногда гналась за ними. Гналась, чтобы просить помощи. Её руки чесались, а из пор будто вырастала молочного цвета шерсть. Конечно, люди кричали. И в их крике сливались страх и ненависть. Порою Хмаре снилось, что она прячется на чердаке или в подвале родительского дома. Она смотрит на свои ноги и видит их искривлёнными и покрытыми шерстью. Тогда Хмара пытается натянуть на колени юбку, но шерсти так много, что юбку раздувает, шерсть не помещается, топорщится из-под ткани. В ночь с Сеймуром такой сон снова пришёл к Хмаре. Хорошо зная, что видит сон, она, проснувшись, несколько раз глубоко вздохнула и открыла глаза. На стене напротив тенью обозначился силуэт её головы с оленьими рогами. Хмара провела рукою по голове, и тень рогов пропала. Как только Устинья стала выходить на крыльцо, к Хмаре пошли люди. Сначала оглядываясь, осторожно пробирались между соснами — надо чтоб никто не видел, что нужна помощь лесной девки. Потом деревенские стали смелее. Однажды к ней прибежала женщина. Она не скрывалась, а голосила на весь лес, звала на помощь. Услышав крик, Хмара бросилась навстречу женщине. Как только та увидела девушку, сразу же схватила за руку и потянула за собой. — Сын, сын! Помоги! Разбился! Упал и не встаёт! Хмара бросилась было за женщиной, но опомнилась и вернулась в шалаш. Она бездумно побросала в суму всяких скрутков с травами. Они не пригодятся ей. Бывает, от трав никакого толка. Но заявиться в село без них и лечить мальчишку одними руками было нельзя. Люди понимали, как можно победить хворь с помощью того, что рождала природа, но как одними своими силами справиться, они не знали. Поэтому не верили и опасались. Иногда Хмара задумывалась, отчего так. Ведь она тоже творение природы, рождена матерью и отцом. Значит, её умения — не проклятье, значит, всё, что она может, нужно использовать. Но никому она не могла доказать это, да и не пыталась, бесполезно. А потому она и сама чаще верила, что она урод, страшилище и может быть опасна людям. Мальчик упал с забора. Не велика высота, кто из этих маленьких проказников, что сейчас глазели в щели забора, не падал оттуда? Но парнишке не повезло. Он приземлился на старое корыто, забытое под забором в бурьяне. У ребёнка были сломаны рёбра и сильно ушиблена голова. Он был без сознания. Около лавки, на которой лежал мальчишка, стояла Устинья. Она держалась уже прямо, часто бывала на улице и пыталась браться за привычную работу: принести дров и воды, подоить скот или замесить тесто. Да, сил у Устиньи поубавилось, но умирать она не собиралась. Хмара знала, что целительные силы постепенно возвращаются к бабушке. Ведь чтобы лечить людей, нужно самой быть сильной и сосредоточенной. Любая болезнь ослабляет травницу. — Пришла?- сердито произнесла Устинья, когда Хмара вошла в комнату.- Хорошо. Хорошо, что успела. Посмотри его. Я не знаю точно, что у него поломано. Хмара скорее присела около ребёнка. Она осторожно водила руками по его телу и голове, а затем, не разумея, что к чему, подняла глаза на Устинью. Та отвернулась и отошла. Бабушка не могла не понять, что с мальчишкой. Хмара разложила вокруг него пучки трав и отправила мать кипятить воду. Пусть займётся чем-нибудь. Кипячёная вода понадобиться ребёнку потом, когда он придёт в себя. Изо рта Хмары слышался шёпот — непонятная скороговорка, то ли напев, то ли присказка. Её ладони потеплели, и, казалось, от них (чудится, не иначе) идёт слабый звон. Устинья поглядывала на Хмару, стоя в тёмном углу. Женщина улыбалась и иногда согласно покачивала головой. Закончив, Хмара с удовольствием потянулась. Мальчик тихонько спал. Его спокойное дыхание, как песню, слушала мать, наклонившись над его лицом. — Я пойду, — прошептала Хмара. Женщина кивнула. Выйдя на мороз, Хмара шумно вдохнула воздух. Ей было приятно помогать. Какое странное счастье — делать то, что ты умеешь, чтобы никого не пугать. Она хорошо помнила, как мать закрывала рот рукой, чтоб не закричать. Мать словно проглатывала ужас, заталкивала в себя правду о дочери. Хмара как сейчас видела полные бешеного страха и отвращения глаза матери. А ведь та смотрела на свою собственную дочь. И маленькая Хмарушка захлопывала ладошку, прерывая жизнь маленького синеватого огонька в ней. Жечь огонёк в ладошках нельзя. Остужать воду дыханием за пару секунд нельзя. Бегать быстрее молоденького шустрого коника нельзя. Ничего того, что радует, делать нельзя. Бабушка Хмары умерла рано. Девочка плохо помнила её лицо, зато точно знала, что вместе с бабушкой умерла уверенность в том, что её любят. Теперь она боялась сделать лишнего шага, и была свободной только в лесу. Лес прятал её от глаз людских и одаривал спокойствием и красотой. Ягоды и грибы сами шли в руки Хмаре. И, набрав полные корзины, она подолгу ходила по буреломам и болотам. Она наблюдала за жизнью зверей и птиц, пробовала на зуб травки и корни и училась заговаривать ручейную воду. Губы сами по себе нашёптывали нужные слова, нужно было пару раз повторить их, чтобы крепко-накрепко запомнить. Иногда верные слова звучали в голове голосом бабушки, но чаще всего придумывались сами по себе. Хмара знала, что мир населён множеством душ. И это не только люди. Она видела домовиков за печами, гуменников, под покровом глубокой осенней ночи шныряющих вокруг овинов. Хмара предугадывала, когда в поле вот-вот появится полуденица, и старалась увести работавших там девушек домой. Она, склоняясь над озёрной водой, махала ладонью навкам, и они смотрели на неё через камыши. Их лица, искажённые рябью, всегда казались удивлёнными, но никогда — испуганными. В лесу жило очень много странных существ. Лесные жители всегда казались Хмаре более разудалыми, резкими и вспыльчивыми. Они часто ссорились друг с другом и переругивались, выдавая свои голоса за шум деревьев. Но Хмара ходила по лесу с ровной спиной и не боялась там никого. Хмара не чуралась людей. У неё были подружки и друзья, с которыми она ходила на реку и играла летними вечерами на улице. Она влюблялась, ссорилась и мирилась, совсем как обыкновенная девчонка. Но, возвращаясь домой, она встречала мать. Та смотрела всегда встревожено и неизменно спрашивала: «Никто ничего не видел?» «Никто. Ничего. Не видел». Хмара не знала, что именно нельзя ей показывать людям. Почему, тоже не знала. Объяснения матери были непонятны ей. Почему люди не поймут? Почему будут бояться? Она ведь никогда никому не делала зла. Такая же девочка, как остальные. Такая, да не такая. Более быстрая, более чуткая, более догадливая. Она, как умная сука, всегда могла учуять, где в деревне пекут пирожки с капустой, слышала стрёкот кузнечиков, стоя далеко от луга, предсказывала приближение дождевой тучи, когда никакие приметы не указывали на непогоду. Однажды Хмара нашла в лесу заблудившегося малыша. Она вела взрослых мужчин по лесу, не сворачивая с нужной, приметной только ей тропке, и без труда вывела их к ложбине, в которой, намаявшись, спал мальчик. Тогда седой Лай, сгорбленный временем, однако всё ещё сильный и зоркий, качал головой и вздыхал так, будто произошло что-то не совсем хорошее. Но почему? Мальчик найден, спасён и скоро будет дома. Хмара рассказала матери об этом случае, о выражении лица Лая, и мать снова смотрела на неё с испугом и неодобрением. Отец знал о странностях своей единственной дочери, но никогда ничего не говорил про это. Лишь держался от неё подальше. Девочка росла, её тело и ум менялось. В мире, вокруг неё, каждый день происходили десятки интересных вещей, но больше всего её занимало, почему она должна стыдиться своих умений. С годами никуда не ушли способности разжигать огни, приглушать головную боль руками и видеть в ночи пляшущих на перекрёстке злыдней. Наоборот, в её голове стоял гул: она знала заговор на всякий случай жизни. Иногда, когда при ней соседка жаловалась матери на болезнь или неудачу, Хмарушка хотела помочь, она знала, как помочь. Но мать строго-настрого запретила ей помогать людям. Дома было холодно даже жаркими летними днями. Бывало, Хмара вместо того, чтобы спать, выходила на улицу и подолгу вдыхала ночной воздух, пока ноги не начинали подкашиваться от усталости. Её пытались научить обходиться без друзей, но умненькая смешливая девушка не может гулять одна. Тем более Хмара выросла симпатичной. Конечно, не всем нравился пытливый взгляд её голубых глаз или то, как она смеялась, широко распахивая рот, будто совершенно не имея стыда. А некоторым нравилось. Ей было шестнадцать, когда Лукьян, высокий, узкоплечий юноша, взяв её за руку, заглянул в глаза и наговорил столько слов о любви, что на всю жизнь хватило бы. С тех пор они все вечера проводили вместе. Хмаре было так хорошо сидеть с ним рядом, прикасаясь плечами, переплетаясь руками, что невозможно было уйти домой. Казалось, идти туда совсем не обязательно, можно всю ночь просидеть вместе. После встреч с Лукьяном Хмара всегда светилась от счастья, она чувствовала, как силы бурлили в ней, звуки становились громче, а обычный хлеб вкуснее. Это случилось летом, в жаркий полдень, такой невыносимо душный, что хотелось залезть в бочку с водой и не вылезать до вечера. Соседская собака взбесилась. До этого Хмара сидела на крыльце своего дома и наблюдала за тем, как большая лохматая псина пытается цапнуть маленьких домовят. Проказники недавно народились в доме у соседа и с ребячьим задором бросали в собаку песком, а потом убегали от неё, повизгивая и забавно подпрыгивая. Хмара не подавала виду, что следит за ними. Только поглядывала одним глазком. Знать, что Хмара видит невидимое, не стоило ни людям, ни самим домовым. В деревне в ту пору было неспокойно. Тревогу принёс мужчина, который несколько дней назад явился в деревню. Говорил, что его прислал князь. И правда, он был одет очень странно и богато: в чёрные плотные одежды, полностью закрывающие его тело, не смотри, что на улице жара. Он поселился у старосты дома, ходил по деревне, обо всём расспрашивал. Но Хмаре казалось, что он ни разу не сказал правды и вопросы задавал просто так, чтобы не молчать. Что ему было надо, Хмара не догадывалась. Только тяжёлый и мутный взгляд мужчины не давал ей покоя. Что там таить, от него веяло злом, странный запах чувствовался там, где бывал человек, запах прелого сена и кислого молока. Но ощущала его, конечно, только Хмара. Деревенские тоже побаивались приезжего. Но раз он прибыл от князя, никто не пытался выдворить его из деревни. Кто такой этот князь, никто толком не знал. Но поговаривали, что важный человек, который живёт далеко, но, как добрый дух, оберегает землю и деревню тоже. А раз оберегает, значит, будем с ним дружить, не из благодарности, нет. А потому что добрые люди — хорошие люди, их приятно привечать. Во всяком случае, Хмара такое слышала. Этот Чёрный мужчина, тоже разморенный жарой, отдыхал напротив через дорогу у соседского дома. Он присел под большим тенистым деревом и, казалось, дремал. До той поры, пока собака в конец не разозлилась и не принялась громко тявкать, стоя перед перевёрнутой миской, под которую спрятались беспокойные домовята. Мужчина приоткрыл глаза и поморщился. А затем пёс взбесился. Он кинулся в одну сторону, потом в другую. Потом подпрыгнул, перевернулся в воздухе и взвыл так, что Хмара отбросила в страхе шитьё, которое лениво работала до этого. С собакой было что-то не то. Он не владел собой. Глупое, но беззлобное животное, никогда до этого ни на кого не нападало. Он даже домовят не трогал б, если б не песок, который малыши сыпали ему в глаза. Шерсть поднялась на его спине, а глаза налились кровью. Жара загнала людей по домам. Но они стали выглядывать из дверей и окон, когда собака, срываясь на хрип, завыла. Зря Хмара тогда не ушла в дом. Ну воет пёс, и что с того? А может, не зря. Иногда ей было горько от того, что она не повела себя иначе. В другой раз Хмара думала, что иначе всё равно не смогла бы. Она чувствовала, что собака не в себе, что ей больно и страшно, что вот –вот, и животное бросится по улице искать, на кого бы напасть, чтобы отвлечься от раздиравшей нутро боли. Хмара на цыпочках спустилась со ступенек и присела перед собакой. Она пыталась поймать взгляд пса, но тот крутился на месте и без конца драл когтями землю. Тогда Хмара тихонько позвала собаку, только вместо слов из её рта послышалось тихое повизгивание — точь в точь мать-сука подзывает щенков. Хмаре не было страшно, она будто знала, что делать. С собакой творилось неладное, она не сама по себе взбесилась. Что-то мучало её, заставляло её кишки сжиматься, и мутило разум. Надо помочь живому существу, надо помочь. Вот и всё, что в ту минуту занимало Хмару. Она почти распласталась перед псом, поймала, наконец, его взгляд и заговорила с ним. Только заговорила по-животному. Каждому, кто наблюдал за этой картиной из окна дома или со своего крыльца, или из-за плетня, казалось, что в уличной пыли разговаривают два зверя, один уговаривает другого, виляет перед ним всем телом и даже, о, какой невыносимый ужас, чешет лапой (или рукой) за ухом. Постепенно это странное видение пропало, и вместо большого лохматого животного на земле осталась сидеть Хмара, а у неё на руках лежала собака. Пёс блаженно прикрыл глаза, он засыпал, успокоенный. Хмара гладила его по спине и чувствовала, как под её ладонями, боль, терзавшая собаку изнутри, постепенно уходила, а вместо ярости и желания рвать приходит томное спокойствие. Хмара боялась поднять глаза на мужчину, который сидел под деревом через дорогу. Потому что Хмара был а не дурой, она знала, что это он зачем-то наслал на пса мучавшую собачий разум злость, он сделал больно животному. Сейчас мужчина наблюдал за нею, и на его губах играла гадкая усмешка, усмешка недоброго человека. Чего не привидится в полдень, от жары можно всякую дрянь увидеть. Но вечером старый Лай пришёл в дом к родителям Хмары и долго разговаривал с ними. Оказалось, что полуденное видение у всех соседей и прохожих было одинаковым. И на земле около взбесившейся собаки все они видели огромного лохматого волка, который по–звериному беседовал с дворнягой.