Хмара засмеялась — слова Сеймура показались ей глупостью. Но тотчас замолчала — так он взглянул на неё. — А ты что же думаешь, как князь набирает себе войско? Хмара, — он подошёл в ней близко-близко, — представь: идёт бой. В тело одного из них врезается нож. Он входит глубоко-глубоко под левое ребро и застревает там. От ножа не защитит ни тулуп тонкой выделки, ни пушистый плащ. Воин умирает. Но на его место должен встать другой. И того убивают. В город возвращается не весь отряд, а только половина. Кто-то должен заменить убитых. Думаешь, чрева женщин города так богаты, что рождают каждый год по паре крепких сыновей? Нет, Хмара. Князь вербует глупых мальчишек, тех, кто ничего не знает о смерти. Таких, как, например, наш Ивко. В дружину набирают смельчаков, которые без труда колют свиней и рубят головы драчливым петухам. Их учат сражаться, их учат не бояться человеческой крови — не жалеть ни своей, ни чужой. — Зачем князю сражаться? Он спасает город от врагов? — спросила Хмара тихо-тихо. Сеймур слегка улыбнулся и приобнял её за плечи. — Если только такой же алчный и злобный князь из чужих земель решит напасть на него. Но чаще всего они идут в сёла, идут в богатые местечки и забирают там еду, меха, посуду… Да всё, что глянется — от крепких плугов до бабских юбок. Неужели ты ничего не знаешь об этом? — Нет, — мотнула головой Хмара. — Мне кажется, никто в деревне, как и я, не знает об этом. — Всё верно. Потому что никто из здешних не был в услужении у князя. Никто из них не убивал людей. — Убить человека ради бочки с салом или отреза ткани? Что в этом разумного? А откуда ты знаешь об этом? — Хмара заглянула в глаза Сеймуру и внезапно ахнула. — Так ты?.. Он снова улыбнулся, только улыбка вышла печальная. Сеймур отпустил её плечи и, словно нарочно, шумно зашагал по комнате. — Устал сегодня — сил нет. Давай ложиться. И не лезь к ним, поняла меня? Хмара не стала его расспрашивать. Ей хватило ума самой догадаться, что Сеймур знал работу княжеских служек не со слов приятелей, а испытал её на своей шкуре. Но разговор о том, что случилось с ним три года назад, спустя некоторое время произошёл сам собой. Так бывает, что иногда истории, которые долго никому не доверяли, внезапно рвутся наружу. Значит, пришло время, и стало нестерпимо важно говорить вслух о самом неприятном. Однажды Сеймур вошёл в дом и, отряхивая плечи от снега, ворчливым тоном сказал: — Это не княжьи воины, а болтливые мальчишки. Я шёл по деревне и слышал, как трое из их своры веселились, развлекая наших деревенских дурочек. Не удивлюсь, если которая из них в скором времени будет лить горькие слёзы, брошенная и забытая. — Когда это ты решил, что парням не пристало заигрывать с девушками? — удивилась Хмара. — Или приревновал которую из них? Сеймур фыркнул. — Ни к чему нам в деревне такая любовь. А что будет, если они кого-нибудь сманят за собой? Нашим девушкам нечего делать в городе. Я твёрдо в этом уверен. — Так не пойдёт! — заявила Хмара и, усевшись перед Сеймуром, уставилась на него, ожидая рассказа. — А теперь я готова услышать, чем тебе не понравился город и люди, там живущие. Юноша вздохнул и опустился на лаву. Некоторое время он строго смотрел на Хмару, а потом рассказал. Оказалось, что он всегда мечтал пожить в городе. В дни ярмарок ему нравилось ходить туда-сюда среди людей и подсматривать за их нравами. И всё в городе было ему по душе: и высокая каменная брама, через которую въезжали в погост, и узкие улочки, застеленные деревянными мостками, и крепкие стены княжьего дома. Больше всего он любил смотреть на подворье князя. Тот жил в высоком, в два этажа доме, сложенным из старого камня — серые стены обветрились и потемнели. К тяжёлой деревянной двери вела широкая лестница, изукрашенная затейливыми узорами — сперва вырезанными, потом раскрашенными поверх резьбы. Дом стоял под четырёхскатной крышей, а окна были разными — большими и низкими, маленькими и высокими — чуть ли не под самой крышей. Как объяснили Сеймуру, большие окна выходили из жилых комнат, а маленькие были прорезаны в зале. Там князь встречался со своими дружинниками, а когда его не было, те ели, разговаривали и даже иногда отдыхали, не выходя из залы. Самые главные из воинов жили там же — в главном доме. Остальные селились поблизости — в меньших домах. Земля перед крыльцом была вытоптана так, что походила на камень. Здесь с утра и до вечера тренировались воины. Они махали друг на друга мечами, поднимали брёвна или катались через голову. «Зачем это?» — спросил Сеймур у прохожего, когда впервые увидел такую смешную тренировку. «Чтобы спина гнулась во все стороны. Говорят, во время боя помогает, от этого воины становятся ловкими». Сеймур представлял себе врагов: злых, чернолицых дикарей, от которых защищают свой город дружинники. Но чем больше он воображал себе их, тем больше это казалось ему чушью. Какие дикари? С кем же на самом деле дерутся сильные и ловкие юноши? Против кого они достают из ножен свои блестящие мечи? За порядками в доме и около него, за многочисленными княжескими огородами, скотниками и курятниками присматривали женщины. Он видел, как они беспрестанно снуют то в один конец двора, то в другой. Женщины в городе, особенно на княжьем подворье, были не похожи на деревенских. Они редко поднимали головы и почти не смотрели чужакам в глаза. Их волосы всегда покрывали платки. Они были серьёзны и строги, и эта строгость кружила голову Сеймуру. Ему казалось, что это мудрые и величественные женщины. Хотя кому-нибудь ещё, кроме восторженного деревенского юноши, было сложно рассмотреть величественность в этих заморенных работой, плохо одетых существах. Сеймур всё чаще стал приезжать в город, он бывал там даже между ярмарками. Ему было просто отлучиться из деревни так, что даже бабушка не догадывалась, куда он уходит. Юноша завёл привычку подолгу бродить по лесу, иногда по несколько дней. И никому не докладывал, что он не всегда на охоте. Вскоре в городе у него появились знакомые. Сеймур ночевал в комнатке при корчме. Ему не нравилось спать над залом, где до самого утра едят, пьют и поют незнакомые люди. Он часто лежал на узкой твёрдой кровати, застеленной соломой, и мучился от досады. Досадовал он сам на себя: ничего не получалось сделать с тягой к городской жизни. Сеймур словно стыдился перед деревенскими и самой деревней за свои желания. В городе было шумно и в то же время весело. На площади каждую неделю устраивались гуляния, а в корчмах ставили пиво. Казалось, если он будет так же ходить на охоту и постоянно продавать шкуры в городе, ему будет хватать не только на еду и оружие. Это в деревне он выменивает дичь на молоко, мёд, ткань. Здесь он сможет построить дом, обзавестись роскошным конём. И даже… Что даже он не знал. Его здоровый деревенский ум не мог вообразить себе тех недоступных в глуши благ, которые были в городе. Его не тянуло к спиртному и к пышным одеяниям. А что ещё можно заполучить в городе в обмен на трофеи из леса, он не знал. Обычно после ярмарок Сеймур возвращался в деревню с новыми ножами, верёвками, косами, стрелами… всё остальное, нужное для жизни, он мог заиметь и дома. Нет, не богатая жизнь звала его. Долго он и сам не понимал, чего именно жаждало сердце. До тех пор, пока однажды он не увидел князя. Великий воин вышел на крыльцо. Он стоял и любовался своими дружинниками, а на него в это время во все глаза смотрел Сеймур. Князь был высок и широкоплеч. Его глубоко запавшие глаза казались подёрнутыми тенью, а точёное лицо густо заросло бородой. Тёмные волосы падали на плечи. Он был медлителен, но за неспешностью его движений чувствовалась властность. Князь ровно держал спину и лишь слегка кивал головой, пока какой-то мужчина обращался к нему, указывая при этом то на одного, то на другого дружинника. Тогда Сеймур понял, чего ему хочется. Став одним из воинов, он сможет заслужить почёт, славу и власть. Зачем скрывать: ему нравилось быть лучшим. Лучшим охотником он уже стал, теперь захотел зваться лучшим воином. В корчме в тот вечер было, как обычно, шумно. Все столы заняли заезжие торгаши и местные выпивохи. Круглая во всех местах дочка хозяина крутилась в узких проходах между стульями, поворачивалась то так, то сяк. Она подавала дымящуюся свиную рульку, тушеную капусту с мясом, жареное сало и горы лоснящейся от масла картошки. В больших глиняных бутлях плескалось пиво, а в маленьких — крепкие настойки. Красная — с вишней и смородиной, жёлтая — из белых слив, прозрачная — настоянная на берёзовых пупышках и перце. Сеймур присел за единственный свободный стол и попросил чего-нибудь перекусить, когда в корчму вошли дружинники. Их было четверо, одеты были по-простому, как любой горожанин, и без оружия. — Хозяйка, — обратился один из них к девушке, — покажи, где мы можем присесть. — Мест нет, — ответила та, но при этом весело подмигнула юношам и заулыбалась. — Может, кто сможет потесниться? — спросил у неё воин и обвёл взглядом зал. — Уж очень нам сегодня захотелось перепробовать всю вашу настойку! — Садитесь ко мне, — мигом отреагировал Сеймур. Он с удивлением смотрел на то, как много ели и пили дружинники. Его никогда не тянуло к спиртному. С удовольствием выпивал каплю жгущей жидкости, если возвращался из леса продрогшим. Честно, Сеймур недолюбливал пьяных. В деревне не было заведено много и часто пить, поэтому вид опившихся мужиков был ему непривычен и неприятен. В городе на улицах иногда встречались пьяные, а в корчмах — и подавно. Парень не знал, как реагировать на дурацкие шутки или невнятные беседы вонявших вином людей. Чаще всего он избегал их — обходил стороной на улице, а в корчме, как только заканчивал трапезу, уходил из зала. Дружинники пили настойку так, будто это был квас, и отправляли в свои рты еду тарелку за тарелкой, но пьяными не становились. Они познакомились друг с другом и разговорились. Оказалось, что один из них был старшим в отряде. — Не нужны ли вам новые люди? — осторожно спросил Сеймур. — Если ты за себя спрашиваешь, — засмеялся старшой, — то вряд ли. Для того, чтобы попасть в дружину, тебе нужно есть побольше. Такие худые быстро роняют меч. Сеймур хмыкнул. Он прекрасно знал, что в нём, стройном, лёгком и жилистом, силы и выносливости больше, чем в некоторых здоровяках. — Если бы я в себе сомневался, то не спрашивал бы, — сказал он. И его серьёзность и спокойствие речи заставили дружинников примолкнуть. — А что? Желаешь служить князю? — спросил старшой. — Да, — только и кивнул Сеймур. — Не сможет, — крутанул головой один из сидящих за столом, темнобровый Таврай. Он с увлечением обсасывал кость от рульки и, только почувствовав на себе тяжёлый взгляд Сеймура, поднял на него глаза. — А что? Что я сказал? Но ведь он и правда хил! — Вот с тобой, значит, он завтра и потягается, — засмеялся старшой. И сказал Сеймуру: — Приходи сразу после рассвета, пока князь не проснулся. Если будешь на что гож, представлю тебя нашему дядьке. А если нет — не обижайся, залечишь раны и проставишься перед нами вот этой, с перцем — и он похлопал по полупустому кувшину с настойкой. Сеймур, на удивление, спал хорошо. Проснулся затемно, потянулся, не вставая с кровати, и ощутил приятное покалывание во всех мышцах молодого и крепкого тела. Он не сомневался в том, что бой будет для него удачным. Не торопясь, вымыл лицо и тело, оделся, перекусил куском хлеба, двумя яйцами, запил водой. Достаточно, решил он. Как только взошло солнце, Сеймур подошёл к княжескому двору. Площадка была уже чисто выметена. Худенькая девушка в сером платке убирала последний сор. Как только Сеймур подошёл ближе, она стала быстрее махать метлой и почти сразу убежала прочь. — А, пришёл! Молодец, не передумал! — закричал старшой, подходя к Сеймуру. — Зовите Таврая! Вокруг них стали собираться любопытные. Из дома вышел Таврай, одетый лишь в широкие лёгкие штаны и белую рубаху. Он был лохмат и, видно, ещё не умывался. Сеймур отвернулся от него и тихо спросил у старшого: — Может, ему нужно время, чтобы проснуться? — Да он и полусонный не оплошает! — засмеялся старшой. — Слышишь, Таврай, человек переживает, что ты не чёсан! — Так лучше? — захохотал в ответ Таврай и пригладил пышные тёмные волосы пятернёй. — А? — мотнул головой в его сторону старшой. — Пойдёт? Сеймур смолчал. Только сейчас он подумал о том, что на самом деле не представляет, с какой стороны подойти к огромному, что тот медведь, Тавраю. Вдруг ему придётся взять в руки меч или вообще какую-нибудь булаву? Он же в жизни не пользовался таким. Ему привычнее голыми руками или ножом. А зачем нож? Ведь не резать же друг друга… Противный холодок побежал по его спине, но деваться было некуда. Сеймур был упрям, и сегодня упрямство привело его на этот двор, в середину круга, где перед ним стоял настоящий воин, готовясь дать ему, Сеймуру, по голове и идти досыпать. «Когда начинать-то?..» — пронеслось в голове Сеймура, но вдруг мужчины, собравшиеся вокруг, начали бить ногой о землю. Этот громкий звук наполнил вены Сеймура ритмом, словно кровь втрое сильнейшими, чем обычно, толчками понеслась внутри него. Таврай чуть согнул ноги, наклонился вперёд, опустил голову к плечам вправо-влево и, выставив руки перед собой, понёсся на Сеймура. «Наконец-то». Всё вмиг стало понятным: вот противник, вот руки Сеймура, цепкие и твёрдые, как дубовые колоды. Юноша видел, как Таврай занёс руку для удара, но виделась ему медвежья лапа. Такая же огромная и смертоносная, как тогда, когда Сеймур повстречал в лесу лохматого зверюгу. Так же, как и тогда, парень скользнул под лапой и со всей силы ударил по рёбрам нападающего. Только в лесу у него был нож, лезвие вспороло толстую смердящую кожу на боку, а потом разорвало вены на медвежьей шее. Сейчас ножа не было — и хорошо. Удар кулака отрезвил Таврая, он охнул, тряхнул головой и отступил на шаг. Ему вдруг стало интересно, что ещё может показать охотник. Глаза Сеймура светились азартом. Плевать, что получится из этой затеи — уже не скучно. Даже когда Таврай опрокинул его на спину и приложил затылком о твёрдую землю, он не почувствовал боли, а только обжигающее желание вскочить на ноги и драться. И он вскочил, и снова упал, и снова вскочил. Его били, но и он бил. И всасывая слюну со вкусом крови, распалялся всё больше и больше, пока, наконец, Таврай, стоя на одном колене посреди круга, опустил голову, поднял руку и сказал: «Всё! Передышка! Измотал!». Лицо воина кровило, за клочьями рубахи была видна красная кожа и набухающие под ней синяки. Таврай поднялся на ноги и вдруг захохотал, легко, будто только что не сдал бой пришлому парню. «Неужели для него это не обида?» — удивился Сеймур и тут же позавидовал беззаботности дружинника и от того невзлюбил его ещё сильнее. «Шустрый какой!» — восхищённо сказал Таврай и хлопнул Сеймура по плечу. Воины расходились. Драка окончилась, и пора было завтракать и становиться на утреннюю тренировку. Настроение у всех было приподнятое. Сеймуру улыбались и хвалили его. — Покажи мне его! — послышался чей-то голос, и он увидел пожилого мужчину, низкорослого и плечистого. Он спускался с лестницы от княжьего дома и при этом заметно хромал. Старшой махнул ему рукой, а потом поманил к себе Сеймура. — Этот! — закричал через двор старшой. — Видел, как разукрасил Таврая? — Ага, видел! — отвечал мужчина. — Это дядька. — Зашептал Сеймуру старшой. — Склоняй голову. Дядька был самым главным дружинником, и без его одобрения никого не брали в дружину. Важнее был только князь, но сам князь не набирал воинов. Он после знакомился с теми, кого одобрял дядька. Сеймур склонил перед ним голову и впервые в жизни почувствовал странную тяжесть на затылке. Он, лесной человек, деревенщина, ещё никогда никому не кланялся. Дядьке понравился молчаливый «лешак». Именно так с первой минуты он прозвал Сеймура. Слово прочно прилипло к нему. Лешаком его стали называть и воины, и его нынешний начальник — старшой отряда, куда определили Сеймура. Так и оказалось, что соперник Таврай должен был стать ему вроде брата. Сеймура отпустили домой, предупредить мать и бабку и взять, что нужно, из дома. Через три дня он прибыл обратно в город. Старшой показал ему дом, в котором жил отряд — длинная изба с низким потолком и маленькими окошками. В обоих концах — по печи, лавы вдоль стен и большой стол посередине. Юноше было всё равно, где жить. Сбывшаяся мечта пьянила. Его плечи расправились, а шаг стал лёгким и уверенным. Вечером был назначен ужин. Во время трапезы Сеймур должен был познакомиться с князем. Он с нетерпением ждал вечера. Наконец, весь отряд отравился в дом князя. Сеймур впервые взошёл на резное крыльцо и сразу попал в большой зал. В помещении стоял полумрак. Мглу разгонял огонь от факелов, прикреплённых по углам к стенам, да отсветы пламени из очага. Большущий каменный камин, каких Сеймур никогда раньше не видел, почти не согревал большой зал, и воздух казался холоднее, чем на улице. В центре громоздился тяжёлый стол, вдоль которого стояли лавки. На столе не было скатертей, зато стояли блюда с дичью, поросятами и рыбой. Там и тут высились горы солёных грибов, квашеной капусты и свежих овощей. Между блюдами стояли круглобокие кувшины, в которых наверняка были настойки. С потолочных балок свисали концы длинных ручников, украшенные разноцветными узорами, повторяющими те, что были изображены на крыльце дома. По углам и у стен стояли широкие лавы, застеленные мехами — они были нужны тем, кто хочет отдохнуть от еды и питья. В правом конце стола посуда была не глиняной, а медной. Перед двумя креслами с высокими спинками стояла пара тонкой работы кубков и лежали белоснежные полотенца. Дружинники расселись по лавам вокруг стола. Сеймур было отведено место рядом со старшим. Никто не касался еды, все ожидали князя. Но первой вышла княжна. Сеймур догадался, что не пристало прямо глазеть на неё, и рассматривал украдкой. Он и вообразить себе не мог, что бывают такие женщины. Её наряд походил на одеяние чудесной птицы. Поверх коричневого платья с длинными широкими рукавами была надета странная, зелёного цвета хламида, скреплённая на плечах, четырьмя прямыми полосами спускавшаяся по спине и груди до самого пола. По ткани хламиды золотыми нитками были вышиты листья и ветви. Шея княжны была упрятана под плотным ожерельем из изумрудных и золотистых камней. Начиналось ожерелье под подбородком и заканчивалось у ямочки между ключицами. Тёмные густые волосы женщины были подняты на темечко и переплетены толстой золотой нитью, лоб укрывало чёрное кружево, а в ушах болтались тяжёлые золотые серьги, достающие почти до самых плеч. За всем этим убором было сложно понять, красива княжна или нет. Но что точно было у неё, так это чуть раскосые большие глаза такого тёмного оттенка, как раньше Сеймур никогда не видел, и тонкогубый ровный рот яркого красного цвета. Княжна кивнула головой в ответ на дружное приветствие воинов. И, когда они поднялись с лав отдать ей честь, махнула рукой, разрешая садиться. На её руках от кончиков пальцев до запястий вились тонкие чёрные узоры. Сеймура так и подмывало спросить у старшого, что значат эти рисунки, но он не осмелился подать голос.