— Что? — недослышала Хмара. — Поскользнулся вчера! На тропинке! Вот дурак, правда? Клен хохотал над своей неудачей, заулыбалась и Хмара. Действительно, как нелепо. Важный сильный воин, который носит меч на бедре, а в голенищах ножи — и упал на утоптанной тропинке, словно какой-то мальчонка, еле научившийся ходить. Ему бы сражаться с медведем, мчаться на лошади сквозь канавы и буреломы, выходить лицом к лицу со всей земной ратью, а не падать на ровном месте. Отсмеявшись, Хмара сказала: — Ударил и растянул жилы. Не страшно. Она встала и, взяв из чугунка, что стоял на загнетке, горячей воды, принялась готовить натирку. В доме было тихо, только еле слышно потрескивал огонёк на лучинках и с приятным мягким стуком закрывались крышечки на шкатулках, из которых Хмара брала веточки иссохших загадочных травинок. Клен сидел молча и не отрывал глаз от Хмары. Она чувствовала на спине тепло от его взгляда, но не тревожилась и не злилась. С Сеймуром она всегда была начеку, даже спала рядом с ним, казалось, в полглаза. Он не делал ей ничего плохого, но ощущение того, что он какой-то «острый», внезапный и таящийся, не покидало её. Клену она доверилась сразу. Как собака, Хмара чуяла хороших и плохих людей. Но опять же, как собака, не могла убежать, унюхав в человеке неладное. Так и с Сеймуром: как бы не топорщилась в его присутствии шерсть у неё на загривке, она уже не могла просто уйти или отогнать его. Всё — таки свой. Точно также глупая собака бредёт следом за хозяином, который только что пытался продать её прохожему. — Грей там, где больно, и мажь почаще этим, — сказала Хмара и протянула Клену баночку с мазью. Он сунул нос под тряпицу, которой было обвязано горлышко, и поморщился. — Не очень приятно пахнет. — Ещё бы, это же бобровый жир с травами. А с какими — тебя не должно тревожить. Клен по-детски скривился и высунул язык. Хмара снова не смогла сдержать улыбки. Стоя на пороге, парень ловко выхватил откуда-то из-под накидки связку ароматных баранков. — Вот тебе, кушай на здоровье. Хмара разложила баранки на столе и медленно грызла один, задумчиво глядя в тёмное окно. Маленькая сухонькая то ли ручка, то ли лапка осторожно зацепила баранок и уволокла его под стол. Кикимора заохала от удовольствия, поедая лакомство. — Только крошки за собой с пола убери, — попросила Хмара. На секунду кикимора замолкла, а потом неодобрительно заворчала. Через пару минут её востроносая мордочка выглянула уже из угла около двери. — А кто это такой красивый к нам приходил? Хмара смолчала. А вот любопытная нечисть продолжила. — Зачем тебе два красивых? Один ходит, ходит, толку нет. Теперь и этот будет ходить? Беспокойная ты девка. — Не твоего ума дела, — не стерпела Хмара. И добавила. — Этот ходить не будет. — Может, пусть лучше этот ходит. Знаешь, я твоего черноволосого боюсь. У него сердце такое…Чугунное. Хмара, вскинув бровь, посмотрела на кикимору. — Ничего себе ты нежная! Я думала, кикиморы с такими страшными и дружат. Ты ж не матушка Лада, а злой дух? Кикимора обижено фыркнула и спряталась в тень. Хмара ждала, когда придёт самая длинная ночь. Силы всего живого, что не смогло замереть на время холодов, заканчивались. И ей тоже было непросто. Несмотря на то, что она жила в тепле, была сыта и здорова, Хмара жаждала света. Темнота, поселившаяся в мире, словно перехватывала горло. Тучное пыльное небо казалось настолько низким, что почти ощутимо давило на темечко. Серый рассвет с трудом менял непроглядные ночи. День быстро превращался в короткие сумерки. И снова ночь. Часто валил снег. Эта зима была, как никогда раньше, снежная. Хмаре не хватало высоты в небе и солнца. После солнцеворота должно было стать легче. Над землёй без конца летали метели. И в снежном тумане Хмаре виделись серые волки. Иногда, бродя за деревней по лесной опушке, она на просвет всматривалась в снежные вихри, и видела силуэты больших животных. Они появлялись внезапно, целая стая, и медленно растворялись в белом воздухе. Метель моментально покрывала землю следом за ними, и было не ясно, оставляют они следы или нет. Хмара догадывалась, что следов нет. Это Карачун отправлял своих слуг смотреть, что творится на земле. И знающим людям они являлись волчьей стаей, а всем остальным — снежным вихрем. Близился самый короткий день в году. Хмаре всегда тяжело давалось это время. Кроме тоски из-за отсутствия света, в ней просыпалось ощущение волка. Кожа по всему телу пощипывала, а настроение было — хоть зубы скаль. Она отвлекалась, как могла. За пару дней до Карачунова дня Хмара замесила тесто. Пирог получился, как надо, — круглобокий, румяный. На весь дом пахло сдобой. Вечером, перед ночью солнцеворота, Хмара отломила кусок и положила за окно. — Галки склюют, — хмыкнул Сеймур. Он снова завернул к ней, перед тем, как идти домой есть овсяный кисель. — Пусть клюют, — ответила Хмара. Она смотрела в окошко на то, как быстро умирает слабый день, и снова видела среди редких снежинок жёлтый блеск волчьих глаз. Когда Сеймур ушёл, она, несмотря на его ласки, напряжённая и сосредоточенная, достала сделанный накануне солнечный круг. Раньше она сходила к кустарнику, что рос неподалёку от её дома, наломала там ветки, три дня вымачивала их в настое чертополоха и сплела из них круг. Он получился небольшим — чуть больше её коленей, но его размер не имел значения. Хмара положила круг на пол и, подобрав под колени юбки, присела перед ним. Она потёрла ладонь о ладонь и принялась водить над ветками руками. В комнате стало совершенно темно, и постепенно по солнечному колу побежал слабый синеватый огонёк. Он вспыхивал там, где Хмара проводила ладонью, и ослабевал, когда она двигала руку дальше. Девушка расслабилась и медленно шевелила телом вслед за движением руки. Она прикрыла глаза, с её губ слетал еле слышный шёпот. На сердце у Хмары становилось легче. Зиму переживём. Где-то, в никому неведомых краях, рождалось солнце. Оно было богато теплом, силой и страстью. Оно придёт, нужно подождать, и станет хорошо. Начинался новый год, в который Хмара шагнула, как и все остальные люди. Следующий день был на удивление шумным и весёлым. Обычно молчаливые сельчане любили праздники и, если гуляли, то так, что дрожала вся деревня. Парни и девчонки начали собираться в полдень. Компаниями они шли на поляну за деревней. Оттуда слышались песни и музыка. На утоптанном снегу были сложены несколько костров, а в центре — самый большой, целая куча дров и тонких бревнушек. Хмара тоже пошла на поляну. Она не лезла в хороводы — только стояла с краю, среди мамочек и бабушек, и улыбалась, сложив на груди руки. Иногда ей нравилось побродить среди толпы, посмотреть на веселье. Там, где много людей, всегда ощущалось общее движение, приподнятое настроение — ненастоящее, изматывающее, но заряжающее. Вот и сейчас Хмара захотела погреться у костров и посмотреть, как в деревне умеют поворачивать жизнь на новый год. Когда начало темнеть, зажгли самый большой костёр. Вокруг огня вертелись, взявшись за руки, молодые люди, и их громкий хохот эхом носился над деревней. Хмара рассматривала руки огня, которые костёр выбрасывал всё выше и выше в небо. Вдруг она почувствовала на себе долгий взгляд и, сосредоточившись, увидела Клена, который стоял напротив неё, за костром, и улыбался во весь рот. Она ответила ему кивков головы и тоже улыбнулась. «Пора уходить», — подумала Хмара. Но как только она подобрала юбки и двинулась в сторону дома, Клен нагнал её. — Ты рано уходишь? Замёрзла что ли? — Пора мне, я устала. — Это праздник молодых и свободных. Оставайся! Хмара мотнула головой, нет, мол, и спросила: — В городе тоже помогают солнцу? — Конечно! — удивился Клен. — Зима в городе такая же лютая, как и здесь. А ты когда-нибудь была в городе? — Нет, — ответила девушка. — А хочешь? — Я не знаю, — пожала она плечами. — Возможно, когда-нибудь дорога, которую я выберу, приведёт меня туда. — Найди меня там, и я всё тебе покажу. Клен шагал рядом с Хмарой и говорил. — Я покажу тебе городскую стену. Если на неё подняться, виден весь посад и лес вдалеке. Покажу тебе рынок — там каждый день торгуют. Есть платки, бусы, зеркала… Всё есть. Сходим вместе на праздник. Неважно, какое будет время. И летом, и зимой у нас устраивают гульбища, такие, что просто загляденье. Я покажу тебе, как тренируются воины, с мечами или на конях. Хмара молчала, ей было забавно слышать, как он возбуждён и обрадован — ещё бы, удалось похвастаться. Мальчишка, честное слово! В воздухе звенел шум, доносящийся с поляны. Они стояли около избушки Хмары. Небо было низкое, ночь безлунная. — Сегодня нет снегопада, — тихо сказал девушка. Она глядела в тёмно-синее небо, не отводя взгляд. — Значит, Карачун почувствовал рождение нового солнца. Она тряхнула головой и глянула на Клена. Он замер и, не отрывая глаз от лица Хмары, открывал и прикрывал рот, словно рыба, выброшенная на берег. — Я пойду, — уже громче сказала Хмара, — и ты иди. Она ступила на порог, и Клен, шатнувшись к ней, дотронулся до её локтя. — Что? — спросила Хмара. Он помолчал и сжал её руку. — Хорошая ночь. — Иди, говорю, — повторила Хмара и закрыла за собой дверь. Зимою ночь не отходит далеко от порога. Декабрьский день краток и угрюм. Ещё терпимо, если с неба сыпет пушистый ровный снег, но если снега нет, а вместо него лишь низкие тучи, начинает казаться, что час всё время предрассветный, но рассвет не наступает, а снова поворачивает на темень. Хмара протаптывает себе путь по глубоким сугробам. Вокруг неё — ненаглядные ели и сосны, а воздух сладок, как медовая вода, и чист, как мысли бабочки. Деловито стучат дятлы, то там, то тут. Иногда лес шумно вздыхает и сыпет на Хмару с веток снег. Она соскучилась быть одинокой, а оттого свободной. Чувство единства, причастности слишком быстро входит в жизнь человека. Вот и она, будто взаправду жительница деревни — всех знает, узнаёт. Как не прячься в избе, приходится здороваться с каждым встречным и даже, до чего дошла, разговаривать у колодца. В лесу сейчас вся нечисть дремлет. Хмара чует, в какой стороне логово лесовика. И если его сейчас потревожить, будет хуже, чем поднять из спячки медведя. Разозлится так, что изломает все деревья в округе. Жди, что бревном придавит. Его детки, как и все малые, спят зимой некрепко. Они часто сбегают от скучного папки и, увидев путника, принимаются его водить по лесу, а чаще наводят морок. Сколько их, беспечных прохожих, навсегда уснувших раздетыми недалеко от лесной межи? Самое странное и тревожное — это услышать в лесу тишину. Когда внезапно птицы перестали порхать в кронах сосен и утих ветер, Хмара навострила уши и замерла. Лес молчал. Гнетущее чувство опасности, непонятной, но неизбежной, поглотило Хмару. Она, всегда смелая и спокойная, ощутила в животе ком ужаса. Этот ком ширился с каждой секундой, вот-вот разорвёт Хмару изнутри. «Стоп, нет! Ерунда какая-то! Его здесь нет!» После этих слов, сказанных самой себе, стало немного легче. Он действительно не здесь, только намёк на него пронёсся над лесом. Только воспоминание о нём заставило птиц и зверей замолчать. «Кто он? Кто он? Кто он?» Хмара не знала. Он был далеко, пока далеко. Ещё несколько минут — и лес стал прежним. Хмара опустилась на снег. Её колени, присыпанные белым ласковым покровом, совсем не мёрзли, а руки, погружённые в снег, словно наоборот стали теплее. Затем Хмара вовсе улеглась на землю. Ладони пульсировали, а под ними, глубоко-глубоко под снегом, подрагивали еле живые корешки подснежников. Люди князя задержались в деревне. Они маялись бездельем: много спали, часто ели, ходили в баню и чистили своих коней. За всё платили сполна и отдавали всю дичь, что приносили с охоты. Иногда они отлучались, их не бывало день, иногда два. Хмаре не нравились эти отлучки, но их дела не касались Хмары, поэтому она никогда не пыталась разузнать, чем княжьи люди заняты.