Он увел свою Линду с площадки, держа ее за руку и что-то оживленно говоря девочке. Скажи кто-то Рори, что Скуиллер Батч может быть таким нежным, она покрутила пальцем у виска. Так что, возможно, Аврора и все остальные, кто знал его как малость тронутого умом отморозка и полного беспредельщика, не знали о нем ничего. А самое парадоксальное заключалось в том, что, по сути, пришла она сюда и оказалась свидетельницей этой сцены зря. Когда, дождавшись, что после звонка основная масса школьников покинет здание, Рори поднялась на четвертый этаж, у психолога оказалось закрыто. Молодой учитель по истории из кабинета напротив сообщил, что фру Эк взяла больничный. Чад с приемными родителями к Монтегью не поехал, заявив, что у него какие-то дела, и исчез. Бригита напоказ распереживалась, почему сыночка такой хмурый, и Аврора испугалась, что они отменят визит. Но куда там: Франсоны всерьёз рассчитывали в этот вечер на дружеской ноте получить скидку в мясной лавке, а поэтому отбыли, прихватив печенье с цукатами, которое мадам сегодня пекла весь день с целью расположить Монтегью к себе. Так что для Рори все сложилось как нельзя удачнее: когда Роз, как и обещала, легонько постучала в окно кухни, Рори была готова. – Не знаешь, что у Скуиллера Батча с сестрой? – как бы невзначай поинтересовалась у Роз по пути. – С сестрой? Которая младшая? Ну, вроде там ненормально, какая-то болезнь из тех, что называют именами умных дядек, что их открыли, – проговорила подруга. – А почему тебя это интересует? – Просто видела их сегодня вместе… – Ну, так-то у него есть еще две сестры, – заметила подруга. – Семья многодетная, отца нету. А ты мать его не видела? – Как-то не доводилось… – О-о-очень такая колоритная женщина. Просто картинка! Работает вместе с моей матерью в «Хелиосе», только уборщицей. Говорят, все кумушки городка ей завидуют, потому терпеть не могут и называют за глаза шлюхой. А мужья спят и видят, чтоб ее трахнуть. Но вообще удивительно, как у такой красавицы родился такой… Скуиллер Батч. – Он красивый, – вырвалось у Рори. – Просто прыщи. И одежда… – Да вы только посмотрите! – Розали повернулась к ней всем корпусом. – Уилл Батч, значит? Кто бы мог подумать, что его трепетное чувство окажется взаимным. А мадмуазель знает толк в извращениях! – Нет! – отрезала Аврора, жалея, что вообще завела этот разговор. – Просто я увидела его с сестренкой и подумала… наверное, им нелегко. – Ну, не будь он таким гадом, им было полегче, – философски заметила Роз. – Его матери уж точно! Ее постоянно Аувинен к себе гоняет, как на работу прямо, по часу втолковывая, какой ее сынок тупой и непутевый и кончит в тюрьме или психушке. Хотя, может, она специально это делает. Вымещает всеобщую ненависть, так сказать. Розали хотела еще что-то добавить, но видимо, почувствовав настроение Рори, замолчала и к этой теме больше не возвращалась. Аврора почему-то была уверена, что барбекю состоится у Эдуарда Гавела дома, вернее, на его участке, но она ошиблась. Компания из шести человек собралась неподалеку от заброшенной обсерватории, около которой Рори тогда встретила Скуиллера Батча. Местечко тут тоже было известное и вроде как обжитое, некое подобие комнаты, но только на открытом воздухе: расставленные по кругу диваны, шкафы, создающие подобие стен, стол, непонятные каркасы, тумбочка, а еще старый-престарый холодильник, весь испещренный какими-то цифрами, написанными, судя по степени истертости, в разное время. – О, это не просто холодильник, это портал в другой мир, – заметив ее взгляд, проговорил Гавел нарочито серьёзным голосом, переглянувшись со своим другом – Паулем Мартсеном. – Серьезно? – Розали открыла дверцу, но, само собой, никакого другого измерения там не нашла, только пустое нутро, странно белое для вещи, которую, очевидно, как и все тут, притащили с помойки. – Тут ничего нет! – Это сейчас нет, – загадочно улыбнулся Пауль. – Проход в тот мир открывается не всякому, а только тому, кто смог просидеть в нем ровно пятнадцать минут и ни секундой меньше. Многие пытались, видите, тут написано время каждого? Но никто не смог. На данный момент рекорд принадлежит одному парню, который выдержал тринадцать. – Он что, серьёзно? – озадаченно посмотрела Роз на Эдуарда, который раскладывал в центре поляны решетку для барбекю. – Говорят, – пожал плечами тот. – Байка это, конечно. Выдержать там пятнадцать минут в темноте и без воздуха – нереально. – Ну, вот что ты сразу байка, байка! – разочарованно протянул Пауль, открывая бутылку пива. – Может, девушки хотели попробовать… открыть двери в иные миры. Я и сам не прочь, но мой рекорд – семь минут. Больше не выдерживаю, ну никак! Пиво Аврора не любила, так как не понимала, как вообще можно пить эту горечь, но за компанию решила все-таки попытаться распробовать. Жареные на гриле колбаски издавали чудесный запах, от которого текли слюнки. Сумерки, которые подступали к поляне, сочились сквозь деревья, вызывали смутные тревожные чувства, которые, если их взрастить, могли перерасти в панику. Но Рори знала, что это ее персональный страх, страх темноты и держала его в узде, к тому же Гавел и Мартсен позаботились о том, чтобы это место было хорошо освещено. Вообще было необычно сидеть в старинном кресле посреди темного заснеженного леса и смотреть на звезды сквозь коряво переплетенные ветви деревьев – Аврора не пожалела, что пришла. Только вот пиво это все равно гадость какая-то! Розали сидела на коленях у Гавела – они о чем-то ворковали и практически целовались. По примеру лучшего друга Пауль попытался подкатить к Рори, но длинноволосый развязный Мартсен, благоухающий пивом, ее совершенно не прельстил, за что и был мягко отвергнут. Парня это не расстроило, наоборот, вдохновило на подвиги. Со словами: «Попытка номер двадцать, засекайте!», он, привлекая всеобщее внимание, подошел к достопамятному холодильнику, уселся в него и закрыл за собой дверцу. Эдуард Гавел, посмеиваясь, опустил ручку и включил на телефоне секундомер. – А запирать его там обязательно? – полюбопытствовала Аврора. – Иначе неинтересно, – ответил кто-то из парней. – Обязательное условие, – пояснил Гавел. – А то колдовство не сработает. – Ни за какие сокровища мира не полезла бы в него! – поежилась Розали. – А ты, Рори? Похоже, этот холодильник для парней был чем-то вроде любимой забавы, способа пощекотать нервы. Буквально через пару минут он завибрировал, затрясся, и из-за крышки, в которую колотил Мартсен, раздались его приглушенные крики. Эдуард повернул ручку, после чего Пауль вывалился из ящика. Его встретили свистом и разочарованными воплями: «Лузер!». Гавел записал на крышке его результат: три с половиной минуты, после чего в холодильнике изъявил желание посидеть другой парень, с необычной татуировкой на шее, изображающей рыбака на лодке, закидывающего в реку сети. В отличие от дерганого Пауля, бритый был само спокойствие и хладнокровие, он даже глаза закрыл, перед тем, как Мартсен хлопнул дверцей. Всеобщее ожидание затянулось, Пауль очень красноречиво показывал всем секундомер, который отсчитал уже ни много ни мало тринадцать с половиной минут. Аврора почему-то была уверена, что парень, которого она про себя окрестила Рыбак, выдержит, но за минуту до срока из холодильника раздался отчетливый стук и тихое: «Открывай!». Бритоголового встретили как победителя – ведь ему удалось побить прошлый рекорд. Завистливо вздыхая, Мартсен лично вывел его результат – четырнадцать минут – на боку холодильника и даже обвел в кружочек. Рори отставила в сторону бутылку с пивом, из которой она сделала всего два глотка и подошла к холодильнику. Старый-престарый, со скругленными краями и увесистой металлической ручкой – он почему-то неотступно приковывал ее внимание. Она провела пальцами по гладкой поверхности, испещренной длинными рядами цифр: три минуты, пять, десять… – Я тоже хочу попробовать, – проговорила Аврора и, видя, что ее никто не слышит, повторила значительно громче, – Можно мне попробовать? – Да пожалуйста, – Гавел только плечами пожал, в то время, как остальные засвистели, что-то закричали, подзуживая. – Что, серьезно полезешь в этот ящик? – нахмурилась Роз. – А с тобой точно все в порядке? Голова не болит? Температуры нет? Аврора и сама не могла четко сформулировать, что ей двигало. Но это было явно не желание выпендриться перед парнями и утереть нос Рыбаку, который продержался четырнадцать минут. Разумеется, Рори не верила и в сказочку о портале в иной мир. Скорее, ей просто стало интересно – захотелось проверить себя на прочность и да, испытать этот адреналин, который выбросится в кровь, когда опустится ручка холодильника, запирая ее изнутри. – Да ладно, готов поспорить, Аврора и трех минут не продержится! – влез Мартсен, подливая масла в огонь. – Я чего-то вообще не помню, чтобы какая-нибудь девочка пробовала… Хотя, разок… Как уж ее звали? Кирси, Карси… Эд, помнишь? Ровно полминуты, а потом с ней истерика сделалась, как же она вопила! – Ставлю двадцатку, что девушка просидит там дольше семи минут, – проговорил вдруг Рыбак. – О, это уже становится интересным! – воскликнул Пауль, который слыл известным спорщиком. – Тридцать крон на три минуты! Максимум! И обычная девичья истерика в конце, вроде той, что устроила Кирси-Карси. – По рукам! – кивнул бритоголовый. К спору подключилось еще несколько человек – парней обуял азарт. Впрочем, Рори не смутилась – она не уловила в этом каких-то издевательских ноток. Всем действительно стало интересно. Всем, кроме Розали. Она отнеслась к затее прохладно, чуть ли не покрутила пальцем у виска: – Не узнаю тебя. – В последнее время я сама себя не узнаю, – тихо, так, чтобы услышала только Роз, проговорила Аврора. Под всеобщие возгласы и свист Рори опустилась на дно холодильника и прижала к себе колени, а Эдуард Гавел захлопнул крышку, шепнув: «Не выделывайся, чуть что-то не так – сразу стучи!». Едва он это сделал, Рори, чтобы не оказаться в темноте, включила на телефоне фонарик, который осветил тесное холодильное нутро люминесцентным светом. Про то, чтобы брать с собой телефон, уговора вроде не было, но вряд ли это можно было назвать такой уж большой поблажкой – его мертвенно-синий цвет наводил на определенные мысли. Вначале Рори поглядывала на часы на экране телефона, но потом запретила себе это делать – так казалось, что время идет медленнее. В целом, ничего такого уж страшного Аврора в сидении в запертом холодильнике не нашла. Ну, тесно, неприятно, душновато… Однако, пожалуй, терпимо. Сколько там прошло? Ого, уже целых десять минут! Уж пять– то она еще вытерпит. Пять минут – это триста секунд. Чем дольше она сидит здесь, тем неспешнее их отсчет. И все-таки они идут, вернее, не идут, а тащатся еще медленнее улитки. Улитки противные, а здесь тесно и уже душно, по-настоящему душно, да. Зато Рори слышно шум и неразборчивые восклицания – очевидно, такой выдержки от девушки не ожидал никто, да и она сама, если честно, не ожидала… Последняя, пятнадцатая минута уже на грани – выдыхая понемногу, через раз Рори оттирает рукавом лоб, на котором выступила испарина, невидяще пялясь в экран телефона. Но, вот, наконец, четверка после единички сменяется желанной пятеркой. – Да! Малышка сделала это! – голоса извне слышно едва-едва, хотя, наверное, они кричат. – Она уделала всех! Аврора стучит в крышку. Снаружи доносится какая-то возня, а затем все резко смолкает. – Открывайте! Откройте, пожалуйста! – ей кажется, что она кричит, но на самом деле просто шепчет. – Аврора! Ты слышишь меня, Аврора? – голос Эдуарда Гавела звучит приглушенно и… как-то странно, истерически. – У холодильника отвалилась ручка. Мы не можем открыть! Дура. Безмозглая, тупоголовая, непроходимая идиотка! Она умирает. Умрет здесь, по собственной воле запертая в этом страшном белом ящике, который станет ее гробом. Паника подкатывает к горлу, которое раздирает от недостатка кислорода – Рори царапает крышку, обламывая ногти. Какая страшная, глупая смерть! Пот градом стекает по вискам и по спине между лопаток, тело корежит и словно выворачивает наизнанку – каждая его клеточка лихорадочно умоляет о глотке воздуха, хотя бы о маленьком, крошечном глоточке. Телефон выскальзывает из немеющих пальцев куда-то вниз и выключается: Рори оказывается в кромешной темноте. Но ей уже наплевать. Стенки холодильника складываются, как картонные. Небо горит и земля горит – рдяные всполохи, серый пепел, исходящий невыносимым жаром воздух, словно наполненный перцем и клочьями черного дыма под багровыми небесами, разверзающимися из картины «Инферно» Сандро Ботичелли, на которую Аврора смотрит, стоя в самом центре гигантской лестничной воронки Ватиканской апостольской библиотеки. Она не похожа на себя: волосы рыжее, глаза ярче, губы алее, и кроваво-красное платье, что на ней надето, столь же роскошное, сколь откровенное почти полностью открывает грудь. Он стоит напротив, весь в черном, как и всегда: черное одеяние, черный перстень на камне, черные волосы и черные глаза, в которых радужка слилась со зрачком. Он улыбается ей: нет страшнее и притягательнее этой улыбки, которая порождает в душе лишь одно сумасшедшее, страстное, неистовое, животное желание. Он водружает на ее лоб венец из скрюченных пальцев скелетов, и приглушенно сказав: «Моя королева», прикладывается к ее губам, в тягучем поцелуе вдыхая в нее что-то теплое, трепетное, сладкое… С тобой, Аврора, ничего подобного не произойдет. Рори судорожно вдыхает это, вдыхает его, вдыхает воздух, вдыхает жизнь за несколько мгновений до того, как покореженная дверца холодильника рывком распахивается и ее зрение фокусируется на Питере Фальке, который почему-то оказывается не перед ней, а над ней, словно только что выкопал ее из могилы. – Аврора Франсон, а я-то тебя умной считал! – говорит он, отбросив в сторону болгарку, и с потрясенным видом отступает назад, тяжело, прерывисто дыша. – Господи…