Утром Кудрин уже был в Орле и прямо с привокзальной площади сел в автобус и поехал до улицы Тургенева. Разглядывая в окно автобуса картинки местности, он отметил про себя чистоту улиц и тротуаров, а также чередование маленьких домиков частного сектора с пятиэтажными коробками строящихся домов. Выйдя из автобуса, Женя пошел по широкому тротуару вдоль центральной городской площади и вышел к городскому парку культуры и отдыха. У памятника Тургеневу он остановился, немного отдохнул в тени деревьев, расположенных вдоль аллеи, и увидел очень живописное место, где сливаются реки Ока и Орлик. Вдруг Женя услышал странный хруст и оглянулся. Рядом стояла средних лет полная женщина и страстно кусала большое красное яблоко, при этом еще громко чавкала, как будто бы по плацу маршировал взвод солдат. Женя улыбнулся и быстрым шагом пошел дальше вдоль аллеи, минуя длинную очередь за мороженым и еще длиннее — за хлебным квасом, хвост которой упирался в автобусную остановку. — Ну надо же, какое забавное объявление висит, — улыбнулся Кудрин, проходя вдоль улицы Тургенева. На калитке одного из частных домов он увидел приклеенный лист бумаги, на котором черной тушью было написано: «Ахтунг! Злюкен собакен! Яйцен клац-клац!» Записав это народное произведение в свою книжечку, Женя пошел дальше и через несколько минут вошел в здание управления. Предъявив на входе удостоверение личности, он прошел к кабинету майора милиции Алтухова. Юрий Сергеевич встретил Женю приветливо и сразу пригласил его присесть на стоявший у его письменного стола стул. — Мне звонил Николаев и коротко рассказал о цели твоего визита в нашу область, — сказал он, — я предварительно договорился о встрече с директором нашего краеведческого музея Васильевым Глебом Серафимовичем. Он, бывший партизан, является председателем Совета ветеранов партизанского движения в Брянских лесах. Так что музей тут рядом, на нашей же улице; Глебов ждет тебя, а если вдруг помощь понадобится, я окажу содействие. Алтухов на листе бумаги написал свой номер телефона и сказал: — На всякий случай, если что, позвонишь нашему оперативнику Долгову Николаю, я ему расскажу о тебе, — проговорил Юрий Сергеевич и дописал на той же бумаге еще один номер телефона. Поблагодарив майора, Женя вышел из здания управления, направился вдоль улицы и уже через несколько минут вошел в небольшое одноэтажное здание краеведческого музея. Васильев оказался довольно коммуникабельным человеком, сразу предложил выпить чай с бубликами и внимательно выслушал рассказ о цели визита к нему. — Я воевал в партизанском отряде имени Суворова, — начал рассказывать Васильев, — и наш отряд практически не пересекался с отрядом имени Ворошилова, хотя и воевали в одном партизанском крае, территория которого простиралась на сто сорок километров с севера на юг и на сто километров с запада на восток. — Очень мощное партизанское движение, — проговорил Кудрин. — Да, — подтвердил Васильев, — его размах был большой, к тому же помощь партизанам оказывало население, снабжая нас продовольствием, но к сорок третьему году обстановка для партизан стала тревожной. Немцы усилили бомбардировки освобожденных территорий, вокруг них стали накапливаться крупные силы карателей. Стремясь дискредитировать партизан в глазах местного населения, немцы создавали из полицаев, уголовников и прочих отщепенцев так называемые «зондеркоманды», которые регулярно прочесывали лесные массивы и грабили местное население. Все это продолжалось вплоть до осени сорок третьего года, когда наши войска перешли в наступление. — А что касается воевавших в отряде имени Ворошилова, — продолжал он, — у нас в Совете есть несколько человек, воевавших в нем. Я бы посоветовал вам поговорить с Викуловой Анной Павловной; она была врачом медсанбата этого отряда и многих партизан, что называется, «штопала» после очередных боев. Сейчас она работает врачом в нашей областной больнице, сходите к ней, она очень отзывчивый человек и чем сможет — поможет. Глеб Серафимович снял трубку телефона, позвонил Викуловой, рассказал о визите московского гостя и попросил о встрече с ним. Доктор откликнулась на данную просьбу и сказала, что собирается домой после ночного дежурства, но из уважения к Васильеву она согласилась, чтобы Кудрин пришел сейчас в больницу и зашел в ординаторскую на первом этаже. Поблагодарив Васильева, Женя направился на встречу с Викуловой. Областная больница располагалась в нескольких остановках на автобусе от музея, поэтому он быстро ее нашел и, открыв массивную дверь, оказался в просторном холле. Пройдя несколько метров, он увидел рядом с регистратурой аптечный киоск и обратил внимание на объявление, висевшее на его окне: «Товарищи больные, просьба сопли о киоск не вытирать!». «Да, — подумал про себя Кудрин, — редко встретишь такие перлы», — и, вынув из кармана записную книжку, внес в нее очередное произведение народного творчества. В ординаторской его встретила худощавая пожилая женщина в белом халате. Лицо у нее было смуглое, щеки впалые, и по всему видно, что это последствия бессонной ночи. Представившись, Женя коротко рассказал о цели своего визита, достал из папки фотографии Демина и Мамаева, а также портрет неизвестного человека с родимым пятном на щеке, и показал их Викуловой. Она внимательно все рассмотрела и после небольшой паузы вернула Кудрину. — Если мне память не изменяет, то на одной из них товарищ Демин, я у него в октябре сорок третьего года пулю из ноги вынимала, — проговорила врач, — как сейчас помню, у него был сильный характер, ни звука не проронил, когда я его «штопала». Второго человека видела мельком в отряде, но того на рисунке — не знаю вообще. Понимаете, — виновато произнесла Викулова, — я не всех знала в отряде, который постоянно пополнялся за счет местных жителей, в основном знала тех, кого оперировала и просто лечила. А Демин, кажется, появился у нас в отряде летом сорок третьего, когда их отряд под командованием Гаврилова был уничтожен немцами в результате карательной операции. Об этом мне сказал наш начальник разведки, когда привел его в медсанчасть, чтобы перебинтовать ему руку. И еще он тогда сказал, что Демин с несколькими партизанами отряда Гаврилова принес портфель с ценными сведениями о планах карательных операций фашистов. Они эти сведения добыли в бою, но не смогли вернуться в свой отряд, так как его больше не существовало. «Ну, все и так ясно, не нужно было ехать в Орел, — подумал Женя, — проверка правдоподобности нахождения потерпевших в партизанском отряде подтвердилась, и надо ехать домой». — А вы спросите у Глеба Серафимовича, — вдруг сказала Викулова, — он, возможно, знает кого-то, кто остался в живых из отряда Гаврилова. Поблагодарив Анну Павловну за беседу, Женя, по непонятно возникшему у него предчувствию, решил снова зайти к председателю Совета ветеранов партизанского движения. Знакомым маршрутом он вновь пришел в краеведческий музей, у входной двери которого увидел курящего папиросу Васильева. Кудрин достал из кармана сигарету, прикурил ее и подошел. — Побывали у Викуловой? — спросил Васильев. — Да, — ответил Женя, — вопросик один возник, вы случайно не знаете кого-нибудь оставшихся в живых из отряда Гаврилова? — Надо подумать, — ответил ветеран, — там после карательной операции немцев летом сорок третьего практически никто не выжил. Зайдемте ко мне в кабинет, я посмотрю свои записи. Васильев долго листал блокноты и наконец нашел интересующую его запись. — Вот, кажется, нашел, — проговорил он, — Попов Николай Степанович, оставшийся в живых из отряда Гаврилова, проживает в нашем городе на улице Советской шестнадцать в квартире номер четыре. Это недалеко отсюда, четыре остановки на любом автобусе, а там пешком до нужного вам адреса. Еще раз поблагодарив Васильева за помощь, Женя вышел на улицу. «Какой же хороший солнечный день», — подумал он, проходя по тенистому скверу, на котором «роились» разные ларьки. Его взгляд остановился на газетном киоске «Союзпечать», обклеенном фотографиями знаменитых артистов. Кудрин остановился и подошел поближе, рассматривая красивые изображения популярных лиц советского кинематографа. Киоск был закрыт, а на его фасадной витрине висел лист бумаги, на котором крупными буквами написано: «Ушла, буду, когда вернусь». «Да, — улыбнувшись, подумал Женя, — не перевелись еще в нашей стране народные таланты. Эх, был бы сейчас фотоаппарат — классный снимок мог быть!» С этими радужными мыслями он протиснулся в переполненный автобус и покатил в сторону улицы Советской. Дверь квартиры ему открыл пожилой седоволосый мужчина, прихрамывающий на правую ногу. Женя представился ему, коротко рассказал о цели своего визита и показал фотографии Демина и Мамаева, а также карандашный портрет мужчины с родимым пятном на щеке. — Этих людей я никогда не видел, — сказал мужчина, показывая на фотографии Демина и Мамаева, — а на рисунке, мне кажется, человек, похожий на Ваню Филиппова из нашего партизанского отряда. Попов еще раз внимательно посмотрел на рисунок, потом покрутил его в руках и утвердительно кивнул головой. — Точно, это Ванька-циркач, — проговорил он. — Расскажите подробно о нем, — попросил Кудрин. — Ваня пришел в отряд с самого его возникновения в начале войны, — начал рассказывать Попов, — он раньше работал в Орловском цирке жонглером и записался добровольцем на фронт. Но поскольку немцы слишком быстро продвинулись к Орлу, он попал в наш формирующийся партизанский отряд. Очень порядочный и отчаянный парень оказался, было ему всего двадцать пять лет; командир разведки посылал его на самые сложные задания, и Ваня выполнял все четко и бесстрашно. Летом сорок третьего года он в составе группы партизан был направлен на очередное задание, а в это время началась карательная операция немцев, и наш отряд был практически уничтожен. Я сам чудом отсиделся в болотах, а Ваню с того времени больше не видел. — А все-таки, может, вы припомните этих двоих товарищей на фотографии, может, они все-таки тоже воевали в вашем отряде? — допытывался Женя. — Нет, — сказал Попов, — у меня хорошая зрительная память, не видел я их у нас в отряде. Тут вот ведь какая штука, я часто ходил на разведку, иногда отсутствовал неделями, а за это время отряд пополнялся новыми партизанами из сельских жителей, так что, может быть, и пропустил этих людей. — Скажите, Николай Семенович, а может, вы знаете еще кого-нибудь выживших из отряда? — спросил Кудрин. — Да нет, таких не припомню, — ответил Попов, — может быть, в Брянской области кто-то живет? Женя записал рассказ Николая Семеновича на бумаге, тот расписался и поставил дату, а потом Кудрин увидел стоящий на полке телефон и попросил позвонить. Когда разрешение было получено, он позвонил Долгову и попросил его пробить по адресному бюро Филиппова Ивана, приблизительно 1916 года рождения. Долгов понял и попросил перезвонить через двадцать минут. Пока они с Поповым курили на балконе, это время прошло, и Женя снова позвонил Долгову. — Записывай, — сказал тот, — Филиппов Иван Алексеевич проживает на улице Вокзальная, дом два, квартира одиннадцать. Поблагодарив Долгова, Женя повесил трубку, а Попов очень удивился, что Филиппов жив, так как считал его погибшим. — Этот адрес находится на другом конце города, — сказал Николай Семенович, — вам нужно поехать на автобусе номер двенадцать до конечной остановки, а оттуда дойти пешком до Вокзальной улицы. Через полчаса Кудрин уже звонил в дверь квартиры на третьем этаже блочного пятиэтажного дома. Дверь никто не открывал, но отворилась дверь соседней квартиры, и на пороге появилась пожилая женщина в сером халате. — Чего вы звоните, — с укором в голосе проговорила она, — Иван Алексеевич сейчас в областной больнице, совсем худо ему стало, старые раны дают о себе знать. Поблагодарив ее за информацию, Женя быстрым шагом пошел к автобусной остановке, соображая на ходу, каков путь следования до областной больницы. Приехав туда, Кудрин первым делом направился в ординаторскую, но, как выяснилось, Викулова уже ушла домой. Он обратился к дежурному врачу и попросил разрешения поговорить с больным Филипповым. — Он очень слаб, — сказал доктор, — сейчас находится в тяжелом состоянии, старое ранение дало о себе знать, и застрявшая пуля приблизилась к сердцу. Больной неоперабелен, и летальный исход может наступить в любую минуту. — Мне очень нужно с ним поговорить, — настаивал Кудрин. — Хорошо, только недолго, а вы наденьте халат, — сказал врач и показал палату, где лежит Филиппов. Надев халат, предложенный врачом, Женя вошел в палату и увидел одиноко лежащего на кровати пожилого мужчину. Он лежал на спине, запрокинув голову вверх, а был устремлен в потолок. — Иван Алексеевич, — тихо сказал Кудрин, — я из милиции, вы можете со мной поговорить? Услышав эти слова, Филиппов повернул голову к вошедшему, и Женя увидел его худое от страданий лицо, на котором отчетливо виднелось большое родимое пятно. — Что вам нужно от меня? — с трудом спросил он. Кудрин представился и коротко изложил цель своего визита. — Я знал, что вы найдете меня, — обреченно проговорил Филиппов, — и готов рассказать все, что со мной произошло. Так вот, до войны я работал в Орловском цирке жонглером с ножами. У меня был номер, которого в то время практически никто не делал. Я ставил метрах в десяти у деревянного стенда свою партнершу и кидал ножи вокруг ее головы. Аншлаг был полный, мы даже с этим номером несколько раз выступали в московском цирке. Ну, а потом пришла война, и немцы очень быстро продвинулись к нашему городу. Как и большинство граждан, я пошел в военкомат и записался добровольцем на фронт, но оказалось, что фашисты уже практически вошли в город, и я попал в партизанский отряд Гаврилова. Так начались мои военные будни в отряде. К лету сорок третьего года, — продолжал Филиппов, — немцы предприняли попытку разгромить партизанские отряды, действующие в Навлинских и Суземских лесах, и в июне начались карательные операции против партизан. Наш отряд перебазировался сначала на границу Дядьковского района, а потом ушел в Клетнянские леса. Вот тогда и вызвал меня заместитель командира отряда Николай Зимин и сообщил, что, по имеющейся информации, завтра утром из райцентра Жирятино в сторону полевого аэродрома поедет немецкий полковник с документами по дислокации карательных операций по всей территории, контролируемой партизанами. Нужно было захватить эти документы и доставить в отряд, поэтому Зимин собрал группу из семи партизан, а меня поставил их командиром. В ту же ночь мы выдвинулись к райцентру Жирятино; группа была разношерстная, и я мало кого знал. — А что так? — спросил Кудрин, — ведь в отряде все как на ладони. — Да, все верно, — со вздохом ответил Филиппов, — но в отряд приходили новые люди из близлежащих деревень, и порой из-за частых рейдов не было времени познакомиться с ними. Рано утром, — продолжал рассказ Филиппов, — мы подошли к Жирятино и расположились в лесу, у дороги, ведущей к немецкому полевому аэродрому. А где-то около восьми часов утра увидели легковую машину, идущую по дороге в сопровождении двух мотоциклов с колясками. Мы вступили в бой, перебили охрану и открыли дверь машины, из которой выпал на землю убитый немецкий полковник. В машине мы обнаружили портфель с документами и две увесистые картонные коробки, которые были забиты золотыми кольцами, цепочками, перстнями и другими драгоценностями. Все это добро было отобрано у наших людей, и эти сволочи решили все это отправить в Германию. Наши потери тоже были серьезными, — продолжал свой рассказ Филиппов, — в живых вместе со мной осталось четыре человека. Мы взяли портфель и эти коробки и стали пробираться к своим. И вот на привале у села Глинное эти трое подошли ко мне и предложили разделить эти драгоценности поровну, объясняя, что о них никто не знает в отряде. Я категорически отказался от этого и сказал, что их нужно доставить в наш отряд, после чего Мамаев вдруг достал пистолет и выстрелил мне в плечо, а Паратов выстрелил в грудь. Падая, я почувствовал, как Демин чем-то тяжелым ударил по голове и отключился. Очнулся в какой-то избе, где меня бинтовали и мазали всю грудь каким-то вонючим раствором. А нашел меня полуживого, как потом выяснилось, один дед из села Глинное, который собирал травы для отваров, и принес меня на свою заимку, которая находилась в лесу у самых болот. Как мог он меня выхаживал и лечил разными травами, но одно не смог вылечить — потерю памяти от удара по голове. Я ведь ничего не помнил: что со мной произошло, кто я, откуда родом, лишь дед обнаружил в подкладке воротника моей рубашки маленький листок бумаги, на котором я сам когда-то написал свою фамилию, имя и отчество. — А когда пришли наши, — продолжал Филиппов, — дед отвез меня в госпиталь и пояснил там, что я партизан, в бою получил ранение и нуждаюсь в госпитализации. В госпитале мне ампутировали левую руку, а пулю, застрявшую у самого сердца, врачи достать не смогли, вот она, видимо, и подошла уже к нему, и жить мне осталось недолго. — А как же вернулась ваша память? — спросил Кудрин. — После военного госпиталя меня направили в психиатрическую больницу, — продолжал Филиппов, — и поскольку я ничего не помнил и даже заговариваться начал, меня оставили там на подсобных работах. Так я жил и работал в больнице; практически смирился со своей судьбой. И вот однажды, по истечении более двадцати лет моей так называемой жизни, я захотел покончить с собой и схватился рукой за оголенные электрические провода. Но произошло чудо, я не погиб, а от сильной встряски организма ко мне вернулась память. Мне тогда в больнице выписали необходимые документы, и я отправился в Орел, где когда-то жил. Мать моя к тому времени уже умерла, и поскольку все были уверены, что я погиб на войне, мою квартиру отдали другой семье. Но все-таки мне быстро оформили инвалидность и пенсию, а жилищная комиссия без волокиты выделила комнату в коммунальной квартире. С этого времени, — далее рассказывал Филиппов, — в моем сознании твердо укрепилась единственная мысль — постараться найти моих убийц и рассчитаться с ними. Эта одержимость помогла мне в какой-то степени забывать о сильных болях в сердце; я с этим засыпал и просыпался, хотя и понимал, что если они не погибли, то найти их будет исключительно сложно. В Орле я стал искать через адресное бюро, и вот удача, мне дали адреса проживания пяти человек с фамилией Паратов, семи человек с фамилией Демин и десяти человек с фамилией Мамаев. Но поскольку одного из Паратовых звали Спиридон, так же, как и того Спирьку Паратова из сорок третьего года, я решил, что начну свою ответку именно с него. Жил он в Знаменском районе нашей области в деревне Ольховая. Я не мешкая добрался до нее, подошел к дому номер двенадцать, где он проживал, и сразу же узнал в человеке, сидевшем на лавочке, Спирьку Паратова. Он практически не изменился, такой же сутулый, только немного располневший. Выждав до вечера, я постучал в дверь его дома, а когда он открыл, я с порога оттолкнул Спирьку и зашел в комнату. Пара-тов не ожидал увидеть меня живым и, выпучив глаза, попятился назад. «Что, гад, узнаешь своего командира, которого с дружками расстрелял в сорок третьем году?» — спросил я. Паратов затрясся от страха, что-то стал бормотать, схватился за сердце и сел на стул. «Прошу, не убивай меня, это все они, — запричитал он, — хочешь денег, у меня их много, только не убивай». Я спросил у него адреса местожительства Демина и Мамаева, и Паратов моментально ответил, что Мамаев живет в Загорске на Вокзальной улице, а Демин в Москве, где-то на Варшавском шоссе. Потом Паратов открыл ящик письменного стола и достал коробку из-под обуви, которая была заполнена денежными купюрами. Когда он ее открыл, в его руке блеснуло лезвие ножа, и я отточенным движением метнул свой нож, который был у меня за подкладкой рукава пиджака, прямо ему в горло. Паратов рухнул на пол, брызнула кровь, и все с ним на этом было закончено. Я взял эту коробку, понимая, что деньги мне могут пригодиться для поиска других моих убийц, и вышел из дома. А зимой прошлого года, — продолжал Филиппов, глотнув воды, — я отправился в Москву, где также по адресному бюро установил местожительство Васьки Мамаева. Правда, он уж очень изменился с того времени, отрастил бороду и живот до колен. Если честно, я его не признал, но поскольку именно Паратов дал мне его адрес, то сомнения отпали сами по себе. С Мамаевым вообще разговаривать не стал, вечером зашел вслед за ним в подъезд дома, метнул в него нож, затем повернулся и ушел. — А вы были уверены, что нож попал в цель? — спросил Кудрин. — Молодой человек, — впервые за всю беседу улыбнулся Филиппов, — я мастер метания ножей и этот трюк отточил, еще будучи в цирке, поэтому всегда уверен в точном попадании на все сто процентов. — Я никогда не видел, как с такой точностью метают ножи, — проговорил Кудрин. — Если будете в Свердловске, зайдите в цирк, там, если не погиб в войне, должен работать Сергей Коваленко, он еще до войны делал такой трюк с ножами, — сказал Филиппов.