— А что было дальше? — допытывался Женя. — А дальше таким же способом вычислил Федьку Демина, — продолжал Иван Алексеевич, — он работал шофером у какого-то большого начальника. Но вот его я совсем не узнал, не мог он, довольно высокий парень, так резко уменьшиться в росте, да и выступающая челюсть как-то не вязалась с тем курносым парнем, которого я когда-то знал. Я тогда немного засомневался, хотя и подумал, что, возможно, человек мог так измениться, но, с другой стороны, наводка Паратова и сильное желание мести сыграли свою роль, и я несколько дней тому назад рассчитался и с Федькой у подъезда его дома. — С этого места подробнее. Расскажите, где вы поджидали тогда Демина? — спросил Женя. — Я его отслеживал несколько дней, — ответил Филиппов, — и примерно знал, когда он возвращается с работы. Вот в один из таких вечеров я ждал Федьку в кустах напротив его подъезда, а когда он подошел, я кинул в него нож и сразу пошел по тропинке, ведущей к Варшавскому шоссе. Я ее приметил еще несколько дней назад, когда отслеживал Федьку. А после этого я поехал на вокзал и сел в первый же поезд до Орла, а по приезду домой сразу почувствовал себя плохо, сильно заныло сердце, и я почувствовал резкий упадок сил. Все задуманное, к чему стремился столько лет, я исполнил, и появилась какая-то опустошенность в душе. А ночью мне стало совсем плохо, и соседка вызвала скорую помощь, которая и доставила меня в эту больницу. — Вы не возражаете, Иван Алексеевич, если я запишу на бумаге все то, что рассказали? — спросил Кудрин. — Да нет, пишите, мне все равно уже осталось недолго коптить небо, — тихо проговорил Филиппов. Кудрин записал все сказанное на нескольких листах бумаги, и Филиппов с трудом взял авторучку и расписался на каждом листе. Поблагодарив Филиппова, Женя вышел из палаты и увидел приближающего к нему врача. — Ну что, поговорили? — спросил он. — Да, — просто ответил Кудрин. — Боюсь, что это ваша первая и последняя встреча с нашим пациентом, — проговорил доктор, — рентген показал, что пуля вплотную подошла к сердечному клапану, и ничего уже сделать невозможно. — Я понимаю, позвоните при любом исходе, — ответил Женя и на листе бумаги написал телефон дежурной части своего отделения милиции, — а можно от вас позвонить? — Конечно, можно, — ответил врач и завел Кудрина в знакомую ему ординаторскую. Женя набрал телефон Долгова, коротко рассказал ему о своих беседах с бывшими партизанами, но про Филиппова пока ничего не сказал. Он попросил раздобыть из архива фотографию Спиридона Паратова, убитого в прошлом году в деревне Ольховой; Долгов был удивлен такой просьбой, но обещал помочь. Кудрин вышел из больницы и медленно пошел вдоль большого бульвара, мысленно анализируя разговор с Филипповым. «Это преступление по сути дела раскрыто, — думал он, — да еще два других «висяка», похоже, тоже близки к реализации». Однако засевшая где-то в глубине головы мысль о том, что Филиппов из всех троих узнал лишь Паратова, не давала покоя. Что-то здесь не так, не может такого быть, надо бы еще раз съездить к Попову, может быть, он все же узнает Мамаева и Демина. Но прежде чем поехать, Женя добрался до управления внутренних дел и зашел в кабинет к Долгову. Представившись, он первым делом поблагодарил за помощь, а Долгов достал из ящика своего письменного стола небольшую фотографию, на которой во весь рост красовался мужчина средних лет с большой копной седых волос и лисьим утонченным лицом. — Это и есть Спиридон Васильевич Паратов, тысяча девятьсот восемнадцатого года рождения, убитый в прошлом году в своем доме, — сказал Долгов, — до настоящего времени преступление не раскрыто, «висяк» конкретный, и не за что зацепиться. А с какого бока ты вышел на это преступление? — Я пока ничего не могу сказать, но, возможно, у меня появилась ниточка к его раскрытию, — проговорил Кудрин, вспоминая, как о таких ниточках к раскрытию преступлений всегда говорит Николаев. Он взял фотографию, попрощался с Долговым и направился снова на улицу Советскую. Николай Семенович обрадовался, когда увидел Кудрина на пороге своей квартиры, и сразу повел его на кухню, где усадил на стул и угостил чаем с печеньем. Это было очень кстати, так как в суете Женя совсем забыл об обеде, а желудок уже требовал свое. Кудрин достал из папки фотографии Паратова, Мамаева и Демина и снова попросил Попова внимательно посмотреть на них. — Нет, этих двоих, что вы мне в прошлый раз показывали, я точно никогда не видел, — ответил Попов, — а вот этого, по фамилии Паратов, я хорошо помню, мы с ним несколько раз ходили на задание. Кстати, я вспомнил, что есть еще один выживший из нашего отряда. В прошлом году я случайно его встретил в поликлинике. Он воевал в нашей разведке у Зимина, и если бы не ваше обращение ко мне, я бы скорее всего забыл об этой встрече. Он мне тогда дал свой адрес, а зовут его Никаноров Сергей Петрович. Попов принес из комнаты небольшой блокнот и медленно стал перелистывать страницы. — Нашел! — воскликнул он. — Сергей проживает в нашем городе на улице Вокзальная в доме номер три, в пятой квартире. От моего дома садитесь на автобус номер двадцать два и доезжайте до остановки «Школа», а там и начинается эта улица. Я, к сожалению, с ним близко не был знаком, но воевали мы в одном отряде. Кудрин поблагодарил хозяина квартиры за чай, попрощался, вышел из квартиры и быстро зашагал в сторону остановки автобуса. Указанный дом он нашел быстро и через несколько минут уже стоял у пятой квартиры пятиэтажного блочного дома. Дверь ему открыл пожилой человек с копной седых волос; на его лице от виска до угла рта был длинный шрам, а одна губа выступала над другой. Кудрин представился, показал свое удостоверение личности и сказал, что пришел от его однополчанина Попова, а Никаноров пригласил его зайти в квартиру и присесть на стоящий в углу комнаты широкий старый диван. Женя уже в который раз коротко рассказал о цели своего визита, после чего достал из папки все фотографии и рисунок и показал Никанорову. Тот взял их в руки, внимательно посмотрел и вдруг со злостью выбросил на пол фотографии Демина и Мамаева. — Это немецкие прихвостни, — зло сказал он. Кудрин от неожиданности вздрогнул, а по телу пошла мелкая дрожь. От изумления он потерял дар речи и ничего не мог сказать; заявление старого партизана было слишком неожиданным и не укладывалось ни в выстроенный алгоритм действий, ни в оголенное как нерв сознание молодого сыщика. — Это фашистские холуи, предатели и каратели, — резко проговорил Никаноров, — вот этот, — он указал на Демина, — Васька Хромов — их главный полицай из Жирятинской «зондер-команды», а второй — его сподручный Степан Гайдачный. А откуда у вас фотографии этих нелюдей? — спросил Сергей Петрович. — Они, конечно, изменились во внешности, но я их не спутаю ни с кем; сколько наших партизан они перебили, участвуя в карательных операциях немцев. Я помню, когда они нас окружили в одном из домов деревни Глинная, то Васька Хромов предложил нам сдаться и для устрашения на наших глазах расстрелял плененного партизана. Нам тогда помогли наши ребята, которые вовремя пришли на помощь, отогнали полицаев от дома, и мы успели уйти в лес. Никаноров разволновался, вынул из кармана таблетку валидола и, положив ее в рот, замолчал, уставившись на фотографии. — Успокойтесь, Сергей Петрович, — сказал Кудрин, — мы ведем расследование в отношении этих лиц, и я обещаю, что наказание будет неотвратимо. — А вот на этой фотографии — наш партизан из разведывательной группы Спиридон Паратов, — проговорил Никаноров, рассматривая третий снимок. Хороший парень, я с ним ходил на подрыв немецкого поезда. А на рисунке, — продолжал он, — человек, похожий на Ваню Филиппова. Его в отряде называли циркачом, так как до войны работал в цирке жонглером. Как же он лихо кидал ножи! Метров с десяти прямо в цель, настоящий мастер был. В июне сорок третьего года немцы начали карательную операцию против нашего отряда, и почти все партизаны погибли. Я случайно уцелел, спрятавшись в болотах Навлинских лесов, а Паратова и Филиппова больше никогда не видел. Кудрин записал с его слов все услышанное и, когда Никаноров расписался под каждым листом, попрощался с ним и вышел на улицу. «Теперь нужно вновь срочно встретиться с Викуловой и показать ей фотографию Паратова», — подумал Женя и снова отправился в областную больницу. Врача уже не было на работе, так как после ночного дежурства Викулова ушла домой, и Кудрин направился к заместителю главного врача больницы, которая со «скрипом» дала ее домашний адрес. Оказалось, что Викулова проживает рядом с больницей, на той же улице. Подойдя к небольшому частному домику, он увидел женщину, работавшую на своем приусадебном участке, в которой узнал Викулову. — А, это вы опять? — спросила она, вытирая обильный пот со лба. — Извините за беспокойство, Анна Павловна, еще один вопрос, — сказал Женя и показал ей фотографию Паратова. — Это Спирька Паратов, — без колебания сказала она, — раздобрел, конечно, и поседел. Я ему осенью сорок третьего года руку зашивала от шального осколка немецкой мины. — А вы не ошибаетесь? — допытывался Кудрин. — Да нет, я пока при памяти, — шутливо ответила Викулова, — я же вам говорила в прошлый раз, что помню практически всех своих пациентов, воевавших в партизанском отряде. Кудрин несколько минут помолчал, записал показания Анны Павловны и, попрощавшись, вышел на улицу. «Голова кругом идет, все новые и запутанные повороты этого дела вгоняют в какой-то ступор, — думал он, шагая по широкому тротуару вечернего города, — вот так ниточка, за которую предложил потянуть Николаев, она ведет не из лабиринта, а наоборот — в него». Подойдя к вокзалу, Женя увидел небольшое одноэтажное здание, на вывеске которого было написано: «Ремонтное бюро электротехники». Он бы не обратил на него внимания, если бы не споткнулся о камень, а приподнявшись, взглянул на входную дверь бюро, на которой висел листок бумаги с надписью: «Стучите громче, звонок не работает». «Всякое бывает, — улыбнувшись, подумал Кудрин, — очень бы не хотел в случае поломки электроприбора вызывать таких мастеров в кавычках». На вокзале Женя быстро взял билет на проходящий поезд в Москву и только лежа на полке плацкартного вагона немного расслабился, прокручивая в голове события прошедшего дня. «Как же так получилось, что бывшая партизанка Викулова из отряда имени Ворошилова узнала на фотографиях и Паратова, и Мамаева, и Демина, — думал он, — а Попов из отряда Гаврилова Мамаева и Демина не признал, но узнал на рисунке Филиппова. В то же время Никифоров из того же отряда Гаврилова узнал на фотографии Паратова и на рисунке Филиппова, но на остальных фотографиях признал полицаев Хромова и Гай-дачного. В эти событиях, отсутствует логика, — продолжал размышлять Женя, — череда проведенных общений показывает обрыв в логической цепи выстроенной версии. Возникшие непонятки практически обессмысливают весь процесс рассуждений. А что если отключить логику и довериться интуиции?» Эти мысли тревожили Кудрина, но монотонный перестук вагонных колес все же подействовал на усталые мозги молодого человека, и он быстро заснул. Утром, по приезду в Москву, Женя вначале отправился домой, где принял душ, надел чистую рубашку, позавтракал и отправился в свое отделение милиции. Первым делом он зашел к Николаеву и доложил об итогах своей поездки в Орел. Внимательно выслушав Кудрина, начальник медленно прочитал объяснения всех фигурантов дела. — Как-то все запутано и много тумана, — проговорил он, — итак, партизанский врач Викулова опознала на фотографиях Демина, Мамаева и Паратова. Это — факт! Попов из того же отряда Гаврилова, Демина и Мамаева не признал, но узнал на рисунке Филиппова. Это тоже факт! Филиппов в свою очередь рассказал, как Демин, Паратов и Мамаев расстреливали его тогда в лесу. И это тоже факт, которого отрицать нельзя. Никаноров из отряда Гаврилова узнал на одном фотоснимке Паратова, с которым ходил в разведку, на карандашном рисунке признал Филиппова, а на двух других фотографиях — предателей Демина и Гайдачного. — Что же получается, — удивленно проговорил Женя, — вместо Демина и Мамаева в отряд имени Ворошилова пришли полицаи-предатели? А Паратов остался неизменным, и его опознали бывшие партизаны двух отрядов. — По всей видимости, произошло какое-то событие, о котором мы пока не знаем, — ответил Николаев. — И произошло оно в промежутке между расстрелом Филиппова и появлением этой троицы в отряде имени Ворошилова, — дополнил Кудрин. Вот ваша ниточка, Павел Иванович, почти привела к логическому концу этой истории, но не к выходу из лабиринта. — Ну, хорошо, — громко сказал Николаев, — в сухом остатке у нас раскрытие убийства на Варшавском шоссе, а также в деревне Ольховая и в Загорске. По ходу ты, Женя, молодец, раскрыл сразу три преступления, два из которых прочно «зависли», и реализацией там и не пахло. В этот момент в дверь кабинета постучали, и на пороге появился дежурный офицер. — Павел Иванович, — проговорил он, — звонили из Орловской областной больницы и сказали, что больной Филиппов ночью умер. — Ну, вот и все, — тихо проговорил Кудрин, когда дежурный офицер вышел из кабинета, — вся сила воли этого человека была подчинена лишь одному — отомстить своим обидчикам. Причем, судя по его словам, преступления тщательно подготавливались, и в его воспаленном сознании было четко сформулированное представление о последствиях, которые должны уравновесить обиду. А желание отомстить обидчикам было настолько сильным, что, несмотря на сильные боли в области сердца, он как танк шел вперед, и жажда мщения поглотила его сознание и осторожность. — Да, — многозначительно произнес Николаев, — а когда акт возмездия был осуществлен, смысл жизни для Филиппова перестал существовать, а организм прекратил сопротивляться болезни. — В результате чего и наступил летальный исход, — добавил Женя. — Что тут скажешь, — проговорил Николаев, — люди еще с древних времен убивали друг друга из-за мести. И развитие цивилизации, гражданское самосознание продолжают служить слабым прикрытием звериной сущности нашего биологического вида. Если бы не закон, а точнее, страх перед наказанием, общество бы захлебнулось в крови. Созвонись с Долговым и попроси, чтобы нам выслали официальную справку о смерти Филиппова, — продолжал Павел Иванович, — а в их адрес и в РОВД Загорска вышли копию объяснения Филиппова для прекращения уголовных дел. Я поговорю с нашим районным отделом КГБ и сообщу о найденных тобой фашистских прихвостнях. Они как раз такой категорией лиц занимаются. — Есть, — ответил Женя и с хорошим настроением пошел в курилку. Сотрудники уже толпились вокруг стоявшей на лавочке банки из-под консервов, которая наполовину была заполнена окурками. Прикурив сигарету, он тихо встал в стороне, продолжая думать о своем деле. — Привет, Женя, — протараторил Блинов, — давненько тебя не было видно, все уже соскучились по твоим анекдотам. — Только один, мне сейчас некогда, — сказал Кудрин, — значит, так, сельский фельдшер осматривает мужика с разбитой головой и говорит: «У больного, к сожалению, черепная травма». Стоящий рядом парень, который привез мужика, чтобы показать свою эрудицию, говорит: «Правильнее будет — черепно-мозговая травма». А фельдшер отвечает: «Да какие там мозги, когда он на день рождения жены приперся с молодой девкой…» Все дружно рассмеялись, а Женя тихо выскользнул из курилки и пошел к себе в кабинет. Через полчаса позвонил Николаев и попросил снова зайти к нему. Там, помимо Павла Ивановича, находился невысокий мужчина крепкого телосложения в сером костюме. — Майор Романов Олег Николаевич из районного КГБ, — представился он. — Лейтенант Кудрин Евгений, — ответил Женя. — Расскажи подробно о своем расследовании убийства Демина, — попросил Николаев. Кудрин не спеша и со всеми подробностями рассказал обо всех обстоятельствах этого дела и достал из папки объяснение бывшего партизана Никанорова, который опознал на фотографиях полицаев Хромова и Гайдачного. Романов внимательно прочитал его и попросил дать ему на время вместе с фотографиями полицаев. Николаев согласился, и Женя передал их в руки Романова, после чего тот попрощался и ушел. Через неделю Женя Кудрин получил благодарность от начальника райотдела за успешное раскрытие серии особо опасных преступлений. Павел Иванович был доволен работой молодого оперативника и даже начал ставить его в пример другим своим работникам. А еще через неделю Николаев вызвал Женю к себе в кабинет, где он вновь увидел майора Романова.