- Да, конечно. - Барбара делает еще один глоток. Она видит, что Эмили уже выпила половину своей чашки. - Дело в том, профессор… - Эмили. Вы - Барбара, я - Эмили. Барбара сомневается, что сможет называть эту глазастую старушку по имени. Рот профессора Харрис улыбается, а в ее глазах мерцает огонек, но Барбара не уверена, что это веселый огонек. Скорее, оценивающий. - Я пошла на факультет английского языка в колледже Белла и поговорила с профессором Бёркхарт — ну, вы знаете, деканом кафедры… - Да, я знаю Роз довольно хорошо, - сухо говорит Эмили. - Последние лет двадцать или около того. Барбара краснеет. - Конечно, да, конечно. Я обратилась к ней с просьбой познакомить меня с Оливией Кингсбери, и она сказала мне поговорить с вами, потому что вы и миссис Кингсбери - подруги. “Ливви может думать, что мы подруги”, - думает Эмили, - “но это было бы преувеличением. Опасным преувеличением”. Но она кивает. - На протяжении многих лет наши кабинеты соседствовали, и мы были коллегами. У меня есть подписанные копии всех ее книг, и у нее есть подписанные копии моих. - Эмили глотает чай, затем смеется. - Двух моих, честно говоря. Она была гораздо более плодовитой, хотя, насколько мне известно, она ничего не опубликовала в последнее время. Ищете знакомства с ней, не так ли? Я подозреваю, что гораздо большего. Вы хотите, чтобы она была вашим наставником, и это понятно, вы её фанатка и всё такое, но боюсь, вы будете разочарованы. Ум Ливви по-прежнему острый, по крайней мере, насколько я могу судить, но она сильно хромает. Едва может ходить. Что не объясняет, почему Оливия не появилась на прошлогодней рождественской вечеринке, которую она могла бы посетить со своего компьютера - он у нее есть. Но Ливви (или женщина, которая у нее работает) не отказалась от доставленного эльфами пива и канапе; еду и напитки они взяли с удовольствием. Эмили возмущалась по этому поводу. Как сказал бы Родди, я отметил ее в своей книге. Черными чернилами, а не синими. - Мне не нужно наставничество, - говорит Барбара. Она делает еще один глоток чая, не поморщившись, а затем касается своей папки, как бы удостоверяясь, что она всё еще здесь. - Чего я хочу, всё, чего я хочу, - это чтобы она прочитала несколько моих стихов. Может быть, всего два, даже один. Мне нужно знать… - Барбара с ужасом осознает, что ее глаза наполнились слезами. - Мне нужно знать, хороша ли я или просто трачу время. Эмили сидит абсолютно неподвижно и просто смотрит на Барбару. Которая, теперь сказав то, что пришла сказать, боится встретиться взглядом со старушкой. Вместо этого она смотрит в противное варево в своей чашке. Так много осталось! Наконец Эмили говорит: - Дайте-ка мне один. - Один…? - Барбара честно не понимает. - Один из ваших стихов. - Теперь Эмили звучит нетерпеливо, как и в дни преподавания, когда она сталкивалась с тупицами. Их было много, у нее не хватало терпения на них. Она протягивает руку с голубыми венами. - Тот, который вам нравится, но короткий. Страница или меньше. Барбара растерянно открывает свою папку. Она принесла с десяток стихов, и все они короткие. Полагая, что если бы миссис Кингсбери согласилась посмотреть (с ничтожной вероятностью, Барбара знает), она бы не захотела смотреть стихи вроде “Регтайм, разорванное время”, который занимает почти восемнадцать страниц. Барбара начинает говорить что-то стандартное, наподобие “вы уверены”, но один взгляд на лицо профессора Харрис, особенно на ее яркие глаза, убеждает ее не быть такой глупой. Это была не просьба, а требование. Барбара открывает папку, перебирает несколько стихов не совсем твёрдой рукой и выбирает “Лица меняются”. Этот стих связан с одним ужасным событием, произошедшим в прошлом году, от которого у нее до сих пор ночные кошмары. - Вам придется меня немного извинить, - говорит профессор. - Я не читаю в присутствии. Это невежливо и мешает концентрации. Пять минут. - Она начинает покидать комнату со стихотворением Барбары в руке, затем указывает на банку рядом с чаем. - Печенье. Угощайтесь. Как только Барбара слышит, как захлопывается дверь в дальнем конце гостиной, она несет свою кружку к раковине и выливает всё, кроме одного глотка. Затем она поднимает крышку банки с печеньем, видит миндальное печенье и берет себе одно. Она слишком нервничает, чтобы быть голодной, но это вежливость. По крайней мере, она надеется на это. Вся эта встреча вызывает у нее странное ощущение. Это началось еще до того, как она вошла в дом, с того, как профессор Харрис поспешил закрыть левую дверь гаража, как будто ему не хотелось, чтобы она увидела фургон. Что касается профессора Харрис… Барбара не ожидала пройти дальше парадной двери. Она объяснила бы суть дела, спросила бы профессора Харрис, не могла бы та поговорить с Оливией Кингсбери, и пошла бы своей дорогой. Теперь она сидит в одиночестве на кухне Харрисов, ест миндальное печенье, которое ей не хочется есть, и приберегает последний глоток отвратительного чая, за который она выразит благодарность, как ее научила мать. Проходит более десяти минут, прежде чем Эмили возвращается. Она не оставляет Барбару в неведении; даже прежде чем сесть, она говорит: - Это очень хороший стих. Практически выдающийся. Барбара не знает, что сказать. - В девятнадцать строк вы вместили немало страха и ненависти. Это связано с вашим опытом чернокожей женщины? - Я… ну… - На самом деле стихотворение не имеет ничего общего с цветом ее кожи. Оно связано с существом по имени Чет Ондовски. Существо выглядело как человек, но не было им. Оно бы убило ее, если бы не Холли и Джером. - Снимаю свой вопрос, - говорит Эмили. - Стих должен говорить, а не поэт, и ваш говорит ясно. Я была просто удивлена. Я ожидала чего-то гораздо более легкомысленного и наивного, учитывая ваш возраст. - Божечки, - говорит Барбара, перенимая слова своей матери. - Спасибо. Эмили подходит к столу со стороны Барбары и кладет стихотворение поверх ее папки. Эмили пахнет какой-то корицей, что Барбаре не совсем нравится. Если это духи, возможно, ей стоит попробовать другую марку. Только Барбара не думает, что это духи, она думает, что это она сама. - Не благодарите меня пока. Эта строка не работает. - Она постукивает по четвертой строчке стихотворения. - Она не только неуклюжа, она банальна. Вы не можете ее вырезать, стих уже достаточно короткий, поэтому вы должны заменить ее чем-то лучшим. Остальные строки говорят мне, что вы способны на это. - Хорошо, - говорит Барбара. - Я что-нибудь придумаю. - Вам следует. И вы придумаете. Что касается последней строки, что вы думаете об изменении “This is the way birds stitch the sky closed at sunset” на “This is how”? Сэкономим слово. - Она берет ложку и начинает водить ею вверх-вниз. - Длинные стихи могут вызывать глубокие чувства, но короткие должны рубить и рубить, и всё. Паунд, Уильямс, Уолкотт! Вы согласны? - Да, - говорит Барбара. В этот момент она, наверное, согласилась бы на что угодно — всё так странно, — но с этим она действительно согласна. Она не знает Уолкотта, но позже поищет о нем или о ней. - Хорошо. - Эмили кладет ложку и садится на свое место. - Я поговорю с Ливви и скажу ей, что у вас есть талант. Она может сказать “да”, потому что талант, особенно молодой, всегда привлекает ее внимание. Если она скажет “нет”, это потому, что она сейчас слишком немощна, чтобы брать на себя подопечного. Вы дадите мне свой номер телефона и адрес электронной почты? Я передам ей их и отправлю ей копию этого стихотворения, если вы не возражаете. Внесите это небольшое изменение — просто зачеркните его, пожалуйста, и пока не беспокойтесь о плохой строчке. Я сфотографирую его на свой телефон. Как вам такой план? - Отличный. - Барбара зачеркивает “the way” и добавляет “how”. - Если вы не получите от нее ответа в течение недели-двух, возможно, я свяжусь. Если, конечно, вы рассматриваете меня как… заинтересованную сторону. Она не использует слово “наставник”, но Барбара по паузе уверена, что именно это она имеет в виду, и это на основе одного-единственного стихотворения! - Чудесно! Спасибо большое! - Желаете печенье на дорогу? - О, я пришла пешком, - говорит Барбара. - Я много хожу. Это хорошая физическая активность, особенно в такие теплые дни, и это даёт мне время подумать. Иногда я езжу на учебу на машине, получила водительские права в прошлом году, но не так часто. Если я опаздываю, то еду на велосипеде. - Тогда возьмите два. Эмили дает Барбаре печенье. Барбара поднимает кружку и пьет последний глоток так, чтобы Эмили увидела. - Спасибо, Профессор… Эмили. Чай был очень вкусный. - Рада, что вам понравилось, - говорит Эмили с той же тонкой улыбкой. Барбара думает, что в этой улыбке есть что-то знающее. - Спасибо, что поделились своим творением. Барбара уходит в расстегнутом красном пальто, её красный шарф свисает, а не завязан, вязаный красный берет небрежно нахлобучен на голову, маска забыта в кармане. “Миленькая”, - думает Эмили. - “Миленькая маленькая черномазенькая девочка”. Хотя эти слова (и другие подобные) приходят ей на ум естественным образом, если бы она их произнесла вслух, это, несомненно, испортило бы ее репутацию на всю оставшуюся жизнь в эти пуританские времена. Тем не менее, она понимает и прощает себя, как простила себе определенные недобрые мысли о покойной Эллен Краслоу. Годы формирования Эмили Дингман Харрис пришлись на эпоху, когда единственными чернокожими актерами, которых она видела в кино или по телевизору, были слуги, когда некоторые конфеты и стишки со скакалкой содержали неприличное теперь слово на букву “н”, когда ее собственная мать была гордой обладательницей первого издания Агаты Кристи с настолько расистским названием, что позже книгу переименовали в “Десять маленьких индейцев”, а еще позже — в “И никого не стало”. Такое было мое воспитание, вот и всё. Я не виновата. А та маленькая девочка талантлива. Неприлично талантлива для своего возраста. Не говоря уже о том, что она черненькая. 0x01 graphic 2 Когда Родди возвращается, Эмили говорит: - Хочешь увидеть кое-что забавное? - Я живу этим, дорогая, - отвечает он. - Ты живешь наукою и питанием, но думаю, что это тебя очень позабавит. Пошли со мной. Они заходят в кабинет Эмили. Здесь она прочитала стихотворение Барбары, но это было не всё. Эмили подходит к “КАМЕРАМ”, вводит пароль и выбирает видео с камеры, которая скрыта за панелью над холодильником. Оттуда видна вся кухня под небольшим углом. Эмили перематывает до того момента, как она выходит из комнаты с поэмой Барбары в руке. Затем она нажимает кнопку воспроизведения. - Она ждет, пока не услышит, как я закрываю дверь кабинета. Смотри. Барбара поднимается, быстро оглядывается, чтобы удостовериться, что она одна, затем выливает чай в раковину. Прежде чем вернуться к столу и сесть на свое место, она берет миндальное печенье из банки с печеньем. Родди смеется. - Это забавно. - Но неудивительно. Я наполнила свой заварный шарик с верха банки, где чай свежий. А на дне чай лежит, не знаю, как долго. Семь лет? Десять? Это то, что я дала ей, и оно было, наверное, чертовски крепким. Видел бы ты ее лицо, когда она сделала первый глоток! Ха-ха-ха, это было эпично! Теперь подожди. Тебе это тоже понравится. Она перематывает вперед. Они с девушкой обсуждают поэму с удвоенной скоростью, затем Эм идет к банке с печеньем. Девушка поднимает свою чашку… подносит ее ко рту… - Вот! - говорит Эмили. - Видишь, что она сделала? - Подождала, пока ты повернешься, чтобы ты увидела, как она допивает всю чашку. Умная девушка. - Хитрая девушка, - говорит Эмили с восхищением. - Но зачем давать ей старый чай? Она бросает на него свой взгляд “не терплю тупиц”, но на сей раз смягчает его любовью. - Любопытство, дорогой, простое любопытство. Тебе интересно проводить различные эксперименты в области биологии, касающиеся питания и старения; мне интересна человеческая природа. Это находчивая девушка, умная и красивая. И… - Она стучит по его глубоко морщинистому лбу. - У нее хорошие мозги. Талантливые мозги. - Ты же не предлагаешь внести ее в наш список, или как?