- Да, они. И другие. Могу предположить, что он им понравился. Но, как я уже говорил, я его не особо знал. Он был достаточно дружелюбен и иногда подменял, так сказать, раненого воина, но мы были всего лишь знакомыми. Я не имею никакого представления о его денежном положении и, боюсь, не знаю, куда он мог деться. “Оставь это, любовь”, - думает Эмили. - “Проводи ее до двери”. Родди берет Холли за локоть, собираясь ее выпроводить. - Теперь, боюсь, мне придется вернуться к своим заботам. - Я всё понимаю, - говорит Холли. - Наверное, это было авантюрой. - Она достает из сумки свою визитку и протягивает ее ему, стараясь не касаться его пальцев. - Если вы вспомните что-нибудь, что может помочь, пожалуйста, позвоните мне. Когда они доходят до двери, Эмили переключается на камеру в коридоре. Родди спрашивает: - Могу я поинтересоваться, как вы собираетесь действовать? “Не надо”, - думает Эмили. - “О, Родди, не надо. Ты можешь оказаться в зыбучих песках”. Но женщина, которая кажется Эмили слишком безобидной и неспособной доставить лишних хлопот, отвечает Родди, что она действительно не может говорить об этом, и предлагает ему свой локоть. С улыбкой, говорящей о том, что ему приходится иметь дело с идиотами, Родди прикасается к нему своим. - Большое спасибо, что уделили мне свое время, мистер Харрис. - Не за что, мисс… как вас зовут еще раз? - Гибни. - Приятного вам дня, мисс Гибни, и удачи вам. 6 Как только Холли слышит, что за ее спиной закрылась входная дверь, она еще на ходу тянется в карман за дезинфицирующим средством для рук под нитриловой перчаткой, которую она, к сожалению, не надела. Забыть надеть маску в разговоре с парнями из “Дэри Уип” было плохо, но они, по крайней мере, были на улице; ее разговор с Родни Харрисом происходил в помещении, где центральный кондиционер мог занести вирус, убивший ее мать, куда угодно, в том числе и в ее нос, а значит, и в ее загрязненные куревом легкие. “Ты - глупый ипохондрик”, - думает она, но это голос ее матери, которая умерла от чертового вируса. Она находит то, что искала, маленький флакончик санитайзера “Герм-Икс”, и достает его из кармана. Она выдавливает несколько капель на ладонь и начинает энергично тереть обе руки, думая о том, что резкий запах спирта, который когда-то пугал ее в детстве, потому что означал, что предстоит укол, теперь стал запахом комфорта и условной безопасности. Наверху Эмили наблюдает за этим и улыбается. Мало что может развлечь ее в эти дни, учитывая постоянные боли в спине и ноге, но видеть, как эта маленькая робкая сучка судорожно моет руки? Это забавно. 3 июля 2021 года 1 Последняя “гостья” Харрисов не ест сырой печени, и она пытается экономно пить оставшуюся воду, но в итоге обе бутылки оказываются пустыми. Она проводит пальцем по стакану, собирая последние капли Ка’Чавы, но это только усиливает жажду. Ей также хочется поесть. Бонни пытается вспомнить, что она ела в последний раз. Сэндвич с тунцом и яйцом, да? Купленный в “Колокольне” и съеденный на улице на одной из скамеек. Она отдала бы что угодно, чтобы вернуть этот сэндвич прямо сейчас, не говоря уже о бутылке диетической пепси, которую она купила в “Джет Марте”. Она бы залпом выпила все шестнадцать унций. Только нет ни диетической пепси, ни телефона. Только её шлем и рюкзак (похоже, опустошенный), висящие на стене вместе с инструментами. Сырая печень начинает казаться ей вполне аппетитной даже после Бог знает скольких часов, проведенных при комнатной температуре, поэтому она подцепляет заслонку в нижней части клетки и выталкивает ее наружу, напоследок подталкивая поднос своими пальцами, чтобы он оказался вне пределов ее досягаемости. “Отойди от меня, сатана”, - думает она и сглатывает. Она слышит сухой щелчок в горле и думает, что печень, должно быть, еще полна жидкости. Она представляет, как она стекает по ее горлу, охлаждая его. Хотя в печени полно соли, от чего жажда только усилится. Она возвращается на матрас и ложится, но продолжает смотреть на блюдо с печенью. Спустя некоторое время она погружается в тонкую, навеянную сном дремоту. В конце концов, Родни Харрис возвращается, и она просыпается. На нем пижама с машинами пожарной службы, а также халат и тапочки, поэтому Бонни ошибочно предполагает, что сейчас вечер. Кроме того, она полагает, что прошел уже целый день с тех пор, как ее накачали наркотиками и похитили. Самый длинный и ужасный день в ее жизни, отчасти потому, что она не знает, что, черт возьми, происходит, но в основном потому, что всё, что у нее было за последние двадцать четыре часа, - это две бутылки воды и стакан Ка’Чавы. - Я хочу воды, - говорит она, стараясь не хрипеть. - Пожалуйста. Он берет метлу и пододвигает поднос через заслонку. - Съешь печень. Потом я дам тебе воды. - Она сырая и пролежала весь день! И всю прошлую ночь тоже… наверное. Это уже третья ночь? Ведь так? Он не отвечает на это, а достает из кармана бутылку воды “Артезия” и демонстрирует ее. Бонни не хочет доставлять ему удовольствие, облизывая губы, но ничего не может с собой поделать. После дня, проведенного при комнатной температуре, кусок печени выглядит так, будто он тает. - Съешь ее. Съешь всю. Тогда я дам тебе воды. Бонни приходит к выводу, что она угадала наполовину. Это не секс, но это какой-то странный эксперимент. Она слышала, как в колледже говорили, что профессор Харрис немного помешан на том, что он называет “идеальным балансом питательных веществ”, и не обращала внимания на это, как на обычную чепуху: этот профессор эксцентричен, тот профессор страдает обсессивно-компульсивным расстройством, третий профессор ковыряется в носу, есть видео на ТикТоке, посмотрите, это уморительно. Теперь она жалеет, что не послушала. Он не просто помешан, он сошел с ума по полной программе. Она думает, что поедание тартара из печени - это наименьшая из ее проблем. Ей нужно выбираться отсюда. Она должна сбежать. А для этого нужно быть умной и не поддаваться панике. От этого зависит ее жизнь. На этот раз ей удается удержаться от облизывания губ. Она опускается на одно колено и толкает поднос обратно через щель. - Принесите мне свежий кусок, и я съем его. Но с водой. Чтобы запить. Он выглядит обиженным. - Я заверяю, что печень не… не… - Он с трудом подбирает слова, челюсть двигается из стороны в сторону. - Она не повреждена микроорганизмами. На самом деле, как и многие другие куски мяса, телячья печень лучше всего хранится при комнатной температуре. Ты никогда не слышала о выдержанном стейке? - Она становится серой! - Вы начинаете доставлять хлопоты, мисс Даль. И вы не в том положении, чтобы торговаться. Бонни хватается за голову, как будто она болит. Что так и есть, из-за голода и жажды. Не говоря уже о страхе. - Я пытаюсь идти вам на встречу, вот и все. У вас, наверное, есть какая-то причина для того, что вы делаете, я полагаю… - У меня есть вполне веские причины! - кричит он, повышая голос. - … и я согласна сделать то, что вы хотите, но только не этот кусок. Я не буду! Он поворачивается и топает обратно вверх по лестнице, остановившись лишь один раз, чтобы посмотреть на нее через плечо. Бонни сглатывает и прислушивается к сухому щелчку в горле. “Звучу, как сверчок”, - думает она. - “Умирающий от жажды”. 2 Эмили находится на кухне. Ее лицо искажено от боли, и она выглядит на свой возраст. Даже больше, чем на свой возраст. Родди шокирован. Что за напасть после всего, что они сделали, чтобы задержать старение! Несправедливо, что их специальное питание, столь насыщенное полезными веществами, продлевающими жизнь, так быстро перестает действовать. Между Кастро и Дресслером прошло три года, между Дресслером и мальчиком Стайнманом - тоже три года (плюс-минус). Теперь у них есть Бонни Даль, и прошло не только менее трех лет, но симптомы старости (он считает их симптомами) медленно подкрадываются уже несколько месяцев. - Она ест? - Нет. Она говорит, что съест, если я дам ей свежий кусок. У нас есть один, конечно, после девушки Часлам мне показалось разумным держать лишний кусок под рукой… - Краслоу, Краслоу! - Эм поправляет его ворчливым голосом, ей совершенно не свойственным… по крайней мере, когда они вдвоем и ей не так больно. - Отдай его ей! Я не могу больше выносить эту боль! - Еще чуть-чуть, - успокаивает он. - Пусть будет более жаждущей. Жажда делает скот податливым. - Он светлеет в лице. - И она может съесть этот. Она вытолкнула его через щель, но я заметил, что на этот раз она оставила его в пределах досягаемости. Эмили стояла, но теперь она садится, морщась и охая. Жилы на ее шее проступают. - Хорошо. Если так должно быть, пусть так и будет. - Она колеблется. - Родди, а эта наша диета действительно что-то дает? Не было ли это всё время нашим воображением? Какое-то психосоматическое лекарство, которое находится в наших умах, а не в наших телах? - Когда прекращается твоя мигрень, это тоже психосоматика? - Нет… по крайней мере, я не думаю… - А твой радикулит! Твой артрит… и мой! Думаешь, мне это нравится? - Он поднимает руки. Костяшки пальцев распухли, и он может выпрямить пальцы лишь с усилием. - Ты думаешь, мне нравится искать слова, которые я прекрасно знаю? Или заходить в свой кабинет и понимать, что я не помню, зачем я туда пришел? Ты же видела результаты своими глазами! - Раньше это длилось дольше, - шепчет Эмили. - Вот что я хочу сказать. Если она съест печень сегодня вечером… тот кусок, который лежит там сейчас, или тот, что в холодильнике… тогда завтра? Родди знает, что сорок восемь часов было бы лучше, а девяносто шесть до сбора урожая - оптимально, но девушка Даль молода, и пробуждение ее собственной печени должно произойти быстро, ускоряя поступление жизненно важных питательных веществ в каждую часть ее тела с каждым ударом ее здорового молодого сердца. Они знают это по Стайнману. Кроме того, ему невыносимо видеть, как страдает его жена. - Завтра вечером, - говорит он. - При условии, что она поест. - При условии, - говорит Эмили. Она вспоминает о той несговорчивой стерве. Непримиримой сучке-вегетарианке. После стольких лет Родди научился читать ее мысли. - Она не такая, как та черная девчонка. Она более или менее согласилась поесть, если я дам ей воду… - Более или менее, - говорит Эм и вздыхает. Родди, кажется, не слышит ее. Он смотрит вдаль так, что она всё больше и больше беспокоится. Он как будто отключился от сети. Наконец, он говорит: - Но я должен быть осторожен. Она не задала достаточное количество вопросов. На самом деле она едва что спрашивала. Как и Часлоу. Ни мольбы, ни криков. Так же, как и Часлоу. Нельзя допустить ошибки. - Тогда не допускай, - говорит Эмили. Она берет его за руку. - Я завишу от тебя. А ту девушку звали Краслоу. Он улыбается ей. - В этом году мы не будем праздновать 4 июля, дорогая, но шестого… Его улыбка расширяется.