Глава 32 Никто не решался подходить к Эрику, склонившемуся над распростертым телом Селены. Робин и Дарен только переглядывались между собой, но выжидающе молчали. Барбара, пережив сильный стресс, дремала, свернувшись на теплом песке и согреваясь после ледяного шторма. Минуты тянулись, складываясь в часы, и вот уже солнце устремилось к линии горизонта, натягивая на небо одеяло сумерек с востока. Робин первой не выдержала и присела рядом с Эриком. Тот даже не обратил на нее внимания, продолжая сидеть рядом с девушкой, изредка касаясь кончиками пальцев ее волос и щеки. На его лбу вздулась шишка, поперек которой красовался глубокий порез. Левый глаз сильно распух и слезился. – Послушай, мы потратили слишком много времени. Нужно идти дальше, – голос Робин был тихим и вкрадчивым. – Она не приходит в себя. Ты должен понять, что вот так сидеть здесь просто глупо. – Ее нельзя трогать. Сама сказала, что травмы могут быть посерьезнее ушиба. Мы не будем ее тревожить. – Да. Я и не думала ее трогать, – Робин надеялась, что Эрик поймет ее посыл. И он понял. Напрягшись всем телом, он слишком резко наклонился к женщине. Его челюсти сжались, желваки заходили, и он процедил: – Предлагаешь оставить ее здесь? Барбара проснулась и с тревогой следила за происходящим. – Я взываю к твоему рассудку, Эрик! У нас почти не осталось еды! Мы продрогли, и ночевать под открытым небом небезопасно! Парень нахмурил брови, губы его разошлись в почти зверином оскале. – Тогда, следуя твоим планам, мне нужно было бросить ее умирать, Робин. Там, в реке. В общем, ты можешь уходить. Никто не держит. Дарен позаботится о вас. К чему вам обуза еще и в моем лице. – Не неси чушь! – закипела Робин. Ее нисколько не страшила ни гримаса Эрика, ни его яростная энергия. – Ты просто бездушная сволочь, – впервые за долгое время с Барбары спало какое-то оцепенение. Она презрительно взглянула на Робин, вскинув подбородок, и продолжила: – Неужели ты бы так просто оставила здесь своего братца? Или кого-то из друзей? – Заткнись! – Если да, то ты – страшный человек. И деление на чужих и своих здесь тебе уже ничем не поможет. – Мы выжить должны, идиотка! А подружка-блондиночка будет только грузом у нас на шее! Тебя хватило! Но ты хотя бы могла идти, а с ней мы что будем делать?! У нас нет сил тащить ее, как и времени ждать! Возможно, в спину нам уже дышат бруты или люди Дайан! Барбара только зло прищурилась, ничего не отвечая на выпад Робин, подошла к подруге, опустилась перед ней на колени, изучая бледное лицо и сжатые губы. А потом посмотрела на Эрика, крепко державшего ее за руку. И те чувства, что она могла считать с него, вызвали в девушке приступ отчаяния и всепоглощающей тоски. Никогда раньше ей не было так страшно и тревожно, как сейчас. Если Селена умрет, у нее никого больше не останется. Совсем никого. Она зажмурилась, глотая подступившие слезы. Образ Марка вдруг возник перед ней. Парень улыбнулся, качая головой. И почему-то именно сейчас Барбара поняла, что на самом деле, когда он ушел, ей не было так уж больно. Скорее, страшно. Страшно за себя и свою жизнь. – Черт, – сдавленно прошептала она, не разжимая веки. А потом девушка мысленно перенеслась в свой шикарный особняк, в толпу веселых, нетрезвых людей, чьи разговоры теперь казались бы ей такими примитивными, поверхностными и полностью лишенными искренности. И она стояла в этой толпе, в самой ее середине, но совсем одна. Оглядевшись по сторонам, она присела на диван и обняла себя за плечи. Тогда рядом с ней возник образ Селены. Она что-то говорила про Робин, про ее историю, и сомневалась в действиях Совета. Внезапно посреди гостиной разразился настоящий ливень, он хлестал острыми струями по картинам на стенах, наполнял влагой лежащий на полу ковер, смывал с физиономий стоящих рядом людей ухмылки. Селена всегда приходила к Барбаре и разговаривала на слишком серьезные темы, поднимала вопросы и проблемы, которые Барбара не понимала. Или не хотела понимать. Селена отрезвляла ее, как этот самый дождь, и нуждалась в поддержке подруги. Но Барбаре хотелось веселья и свободы, а не вникать во что-то, вовсе ее не касающееся. И чем тогда она отличалась от всех этих пустышек, которые окружали ее в том зале? Все последние дни Селена ни о чем не просила, не говорила с ней. Она молчала, когда отец отказался от нее, когда сердце разбил Эрик, когда она, сжав зубы, помогала идти раненой подруге. Барбара видела эти перемены, но ни разу по-настоящему не выслушала. Потому, что ее волновали совсем другие вещи. В начале все это походило на забавное приключение, в котором о ней заботился Марк. Потом декорации сменились, и приключение превратилось в страшный сон, где не было места привычному комфорту и легкости. Но эстафету Марка принял Дарен, и Барбара вновь смогла расслабиться. Но сколько раз за это время она поинтересовалась состоянием подруги, ее переживаниями? Сколько раз просто обняла? Она силилась, но не могла вспомнить эти редкие моменты. Дождь в ее сознании смывал очертания комнаты, ставших нарисованными персонажей в толпе, а потом и образ Селены. Барбара выдохнула и наконец открыла глаза. – Мне плевать, я остаюсь здесь. Эрик кивнул ей, выражая благодарность. – Идиоты, – прошипела Робин, смирившись. – Погибнем тут все. От голода. Или замерзнем ночью. Зато с чистой совестью, мать вашу… Чертыхаясь себе под нос, она отошла к воде и уселась на выступающий над песком камень. Дарен искоса наблюдал за этой сценой, разделяя позицию Робин. Тут оба придерживались простой математики – одна смерть против пяти. Но он знал – уговоры, угрозы, шантаж и другие варианты воздействия бесполезны. Поэтому смиренно ждал, надеясь в глубине души на более оптимистичный финал, нежели превратиться в обглоданный или окоченевший труп на этом берегу. Конечно, чтобы спастись, он мог сейчас встать и уйти вместе с Робин, но ему никогда бы не пришло на ум оставить Эрика. Они вместе прошли через многое – потери, каторжный труд, через боль и ненависть. Они разбивали друг другу лица, напивались до беспамятства, спасали в сложных ситуациях, плакали и смеялись. И, не смотря на все беды, валившиеся на них, они не потеряли главного – связывавшей их крепкой дружбы. Дарен растянулся на земле, положив руки за голову, и тяжелый сон тут же сморил его. Он перенесся в то место, в котором хотел оказаться меньше всего. Серые, покрытые дорожной пылью, покосившиеся от времени домики окружали его. Парень опустил глаза – под ботинками хрустели сухие комья безжизненной земли. Он вернулся домой, в Вейстленд. Ноги сами несли его к одной из лачуг, в которой его семья много лет выживала. Распахнув калитку, он оказался во дворике, где грудой лежали сваленные сгнившие доски, стояла кособокая тележка, а на потертой веревке сушилось застиранное белье. Дарен вошел в темный дом. В нос ударил знакомый запах стирального порошка и сырости. Мать сидела за столом, кормила с ложки его, совсем маленького, в рубашке не по размеру, доходившей ему до самых колен. На другой стороне сидела его старшая сестра, Эмма. Она ковыряла ложкой в тарелке и слушала причитания матери с совершенно недетской грустью, прекрасно понимая, о чем идет речь: – Подкинула же судьба подарочек. За какие такие грехи-то… Здесь один ребенок роскошь… Какого черта я тебя родила, а? Согласилась на уговоры твоего папаши-недотепы. Сходила бы к Сильвии, выпила ее отравы. Выкидыш и все, дело с концом. – Мам, что ты такое говоришь? – Эми… да ты не слушай меня. Я люблю тебя, очень. Когда я тебя под сердцем носила, у меня и мыслей таких не было. Но вас двоих как нам потянуть? – А Дарена ты не любишь? Мать отбросила от себя ложку, наспех вытерла рот маленького мальчика рукавом и вышла из кухни. Эмма подсела к брату, обняла его и прошептала: – Ничего, малыш, зато я тебя люблю. Больше всех на свете. И он это чувствовал – вот его настоящая семья, пусть и совсем немногочисленная. А немного позже в эту семью вошел Эрик. Много времени они проводили вместе, играя в Пустоши, выстраивая крепость, сражаясь с вымышленными злодеями. А вечерами Эрик приводил друга к себе домой, и его мать учила обоих читать. Книги стали для Дарена страстью и отдушиной, помогая сбежать в мир фантазий. Свет вдруг померк, на смену комнатке с ворохом пыльных книг вернулся образ темного помещения, где лежала Эмма. Когда она умерла, у матери от горя поехала крыша. Она закрылась в себе, перестала разговаривать и с Дареном, и с его отцом. Тот и раньше поглядывал налево, а тут и вовсе решил собрать свои пожитки и уйти к другой женщине. Дарен не держал его, просто не видел в этом смысла. Чтобы не встречаться с матерью, которая никогда не любила его, он целыми днями работал в каменоломне, а по ночам пропадал в баре. Возможно, он бы спился, как многие мужчины в Вейстленде, слонялся бы бесцельно по поселению, донимая жителей вместе со своими тупыми дружками-собутыльниками. Но Эрик каждый раз тормозил его, хотя сам с трудом переживал смерть Эммы. Дарену казалось, что товарищ перебрал всех девушек в округе, чтобы отвлечься от мрачных воспоминаний, сам же Дарен у женского пола никогда не вызывал интереса, ведь все знали, что ему важнее всего были только книжки, а теперь и вовсе бутылка. Вереница образов сменилась в очередной раз. Дарен вновь увидел перед собой счастливое лицо своей сестры, слышал ее глупые шутки и звонкий смех. Она толкала его в бок и сидела так близко, что он чувствовал ее запах. Улыбка коснулась его губ. Когда Эми была жива, он не был ни черствым, ни злым, каким бы безрадостным ни было существование в Вейстленде. Одним своим словом или жестом сестра могла успокоить его, как тогда, на кухне. И он бесконечно любил эту светлую девочку, сильную, наполненную жизнью. Дарен светился рядом с ней, ее огня хватало на двоих. Но свет Эммы погас. Внезапно, резко, как будто кто-то задул свечу. И в тот же момент в его сердце поселилась непроглядная и жестокая тьма. Дарен стал заложником боли, уничтожившей в нем доброго, открытого маленького мальчика. И сейчас Эмма, сидевшая совсем близко, вдруг прошептала ему на ухо: – Отпусти свои страдания. Забудь про ненависть и месть. Отпусти меня. В твоей черной тоске нет необходимости, ожесточение теперь не должно покрывать твое сердце. Откройся любви. Девушка улыбнулась, обдавая щеку Дарена теплым дыханием. – Эрик смог. И у него появилась надежда на счастье. Ты тоже сможешь. Дарен мотал головой. – Эми… Меня никто не полюбит. Никто и никогда, так, как ты. Поэтому я не буду, слышишь, не буду тебя забывать! – Глупый брат, – театрально надула губы Эмма и улыбнулась. – Не нужно забывать. Нужно для начала простить. Меня, себя, тех, кого ты каждый день винишь в моей смерти, а теперь и Эрика. Живи дальше, прошу тебя! У тебя есть шанс увидеть другой мир, счастливый и яркий! А я увижу все это твоими глазами, если ты позволишь. Но через тьму в твоем сердце я не могу рассмотреть происходящее, не могу насладиться. Не лишай меня радости. Прошу. Дарен сжал челюсти, сдавливая рыдания, все еще ощущая ее аромат и тепло. – Хорошо, – выдохнул он и очнулся. Темнота спустилась на берег, огромная круглая луна, выползшая на небосвод, лениво освещала тела путников серебристым светом. Рядом с Дареном, уткнувшись в его шею, лежала Барбара. Она не спала, лишь делала вид. Ей хотелось быть рядом. Впервые не ради своей безопасности, а ради того, чтобы согреть его своим теплом. Она испытывала к нему незнакомые чувства с того самого вечера, когда впервые смогла свернуться комочком на его коленях. Тогда он всю ночь гладил ее волосы, перебирал короткие пряди и укладывал в только ему одному известном порядке. Это успокаивало и убаюкивало. Барбара стремилась к нему, в его пространство, точно притягиваемая магнитом. Дарен тоже не спал. Он не шевелился, чтобы не спугнуть хрупкую брюнетку. После привидевшейся ему Эммы и странного разговора с ней, парень как-то иначе взглянул на свою жизнь и одиночество, на которое обрек себя много лет назад. Сейчас его губы растягивались в улыбке, а сбившееся дыхание приходило в норму. Он посмотрел на Эрика, совершенно неподвижно сидящего рядом с Селеной. Тот, как завороженный, следил за вздымавшейся грудью девушки. С каждым ее вдохом в его сердце возвращался покой. Эрик знал, что она очнется, нужно только подождать. И он оставит Селену, если она того захочет. Но пока она не окажется в безопасности, будет наблюдать, пусть и издалека, ни проронив ни слова, ни касаясь ее мраморной кожи. Пусть так. Чуть не потеряв ее, умерев внутри самого себя и возродившись из пепла сожженной ненавистью души, Эрик был ей просто благодарен за ту свободу, что он чувствовал теперь. Глава 33 Сквозь беспокойный сон Эрик расслышал голоса и с трудом открыл глаза, силясь вспомнить, в какой момент отключился. Он повернул голову на звук, от чего ее тут же пронзила резкая боль, спровоцировавшая приступ тошноты. Все вокруг двоилось и расплывалось в кругах света, но парень смог различить, как над Селеной склонилась Барбара. – Эрик жив, всю ночь дежурил, – пробормотала она, помогая подруге сесть. – Пришла в себя? – он слабо улыбнулся. Каждое движение приносило парню страдания. В сером рассветном свете он был совсем бледным. Напротив него, покачиваясь, сидела такая же бледная Селена. Ее взгляд блуждал по берегу, как будто она не понимала, где находится. – Что-то болит? – Барбара продолжала придерживать подругу за спину. Та молча указала рукой в область солнечного сплетения. Появившаяся Робин присела на корточки рядом с Селеной. – Где именно? Колет? Режет? На вдохе, выдохе? Пошевелиться можешь? Селена мотала головой, послушно сгибаясь и поворачиваясь, покашливая и делая по команде то вдох, то выдох. Робин подняла водолазку и осмотрела сине-фиолетовую гематому, затем аккуратно надавила в нескольких местах. Девушка застонала. – Тут охрененный ушиб. И пара треснувших ребер, – вынесла вердикт Робин. – Но жить будешь. Тугая повязка немного облегчит боль. Скажи спасибо Эрику – вытащи он тебя на несколько минут позже, и мы бы тебя уже не спасли. А за то, что в принципе легко отделалась, поблагодари Бога. Могло размотать об эти камни и сделать из тебя отбивную. Она достала из своей сумки несколько чистых бинтов и принялась за дело. Селена кривилась от боли, стонала и даже пару раз всплакнула, но Робин не обращала никакого внимания на ее жалобы, а когда закончила накладывать повязку, встала и потерла руки. – Ты врач? – спросила Барбара с восхищением. Женщина вдруг погрустнела.