– Говоришь загадками, но есть доля правды в твоей речи. Ведь именно жадность, алчность и жестокость привели человечество к войнам. Мы должны быть другими. Но возможно ли искоренить все людские пороки? – Нет, ничего нельзя искоренить в других. Каждому важно начать с себя, зная, какое будущее ждет нас, если мы не обуздаем внутренних демонов. Ну и научиться прощать… это я по себе знаю, – Эрик вздохнул. – Ненависть и месть не доводят до добра. Бенджамин взглянул в окно, затем на часы. – Выборы в Совет пройдут после заката. Перед этим я прошу тебя рассказать всем свою историю. Это станет первым шагом. Но про Джину, прошу, ни слова. И Эрик выступил с речью перед жителями Холмов часом позднее, стоя на той самой площади, окруженный затихшей толпой. Сначала говорить было сложно, голос дрожал, но, когда он вдруг понял, что другой возможности ему не представится, искренне и эмоционально рассказал про ужасы, которые он испытал, про существование в безжизненной пустыне, про болезни и смерть детей и стариков от голода и жажды, про каторжный труд, про боль потерь и растущую всепоглощающую ненависть. – Мы выжили и должны быть благодарны! Мы не имеем права повторять ошибки прошлых поколений! – кричал он, стоя на серых каменных ступенях здания, некогда бывшего музеем. – Мы не имеем права разрушать до основания предоставленный нам хрупкий мир, удовлетворяя лишь свои эгоистические потребности! Эрик раскинул руки в стороны. – Холмы будут уничтожены, – после этих слов по толпе пронесся настороженный шепот. – Я не предоставлю вам доказательств, просто примите это как факт. Если вы допустите раскол внутри Оазиса, все закончится также трагично, как и в Вейстленде. А теперь посмотрите на того, кто стоит сейчас рядом с вами. Сегодня он – ваш друг, опора и поддержка. Не теряйте его и это чувство, сохраните во что бы то ни стало! Не потеряйте свой дом! Будьте щедрыми, открытыми, милосердными. И то же самое получите в ответ. – Хорошо говорит, – прошептал Бенджамин и улыбнулся. – Пожалуй, – согласилась с ним супруга. – Думаешь, это повлияет на их выбор? – Ну кто-то точно перестанет прислушиваться к Джине, надеюсь, что таких будет большинство. А дальше уже большая работа предстоит Совету. Тем же вечером после такой мощной речи Эрика в Оазисе прошло голосование в Совет Холмов – Бенджамин, женщина по имени Мэрил и еще двое мужчин были избраны сроком на год. За Джину было наименьшее количество голосов. – Ты же понимаешь, что радоваться рано. Она будет продолжать промывать мозги и стараться выстроить в Холмах свою политику, – Бенджамин похлопал Эрика по плечу. – Понимаю. Но теперь каждый знает, чем чреват его выбор и может быть задумается прежде, чем сделает роковой шаг. Постарайтесь этого не допустить. – Останешься у нас на ночь? А завтра мы подыщем тебе дом. – Вообще я не хотел никого обременять. Тина была не против, если я переночевал бы в больнице. – Перестань, я буду рад помочь. Ты мне нравишься. Похож на моего сына, – мужчина улыбнулся. – Завтра познакомлю тебя с ним и его женой. Они живут на окраине. Эрик тоже улыбнулся и согласно кивнул. Бенджамин тоже был ему приятен, он располагал к себе своей мягкость и добротой. Растянувшись на кровати в небольшой комнате под крышей и рассматривая темное звездное небо за окном, парень думал о том, каким будет его следующий день. Тревога и тоска не давали заснуть. Он ворочался, представлял себе то образ Эммы, то вспоминая Селену. Изменил ли он хоть что-то в их жизнях? А в своей? А вдруг он сделал только хуже?! Эта мысль терзала его больше остальных. – Куда уж хуже… – пробормотал он себе под нос, сжимая край тонкой простыни, пахнущей свежестью. – Что они могут еще натворить здесь? Во что превратят наш дом? Взгляд Эрика вдруг упал на нагромождение коробок в углы комнаты. На самой верхней лежали альбомы с фотографиями. Заснуть все равно не удавалось, потому парень встал с постели и достал один из альбомов. Он с интересом рассматривал изображения молодого Бена с его женой и маленьким сыном. На некоторых кадрах он видел незнакомые пейзажи. Видимо, такими были окрестности Холмов до Великого Кризиса. Последние фотографии были сделаны давно, но на них рядом с Бенджамином стояли уже взрослые мужчина и женщина. Эрик зажмурился, силясь вспомнить, на кого они похожи, но так и не смог. Вернувшись в постель, он прошептал: – Сейчас я все равно ничего не могу сделать. Остается ждать утра. Он еще долго пытался совладать с волнами тревоги и роем мрачных навязчивых мыслей, но тяжелый сон наконец сморил его, заглушая все голоса в голове и гася яркость неприятных образов. Он не видел сновидений, только странную мерцающую пустоту, и не мог понять, спит он или находится в бреду. И когда лучи солнца осветили спальню, Эрик вовсе не чувствовал себя отдохнувшим. – Черт, – он сел в постели, протирая глаза. – Ночка – огонь… Где-то в доме раздавались голоса, но он не мог разобрать слов. Внимательно посмотрев по сторонам, парень напрягся – что-то здесь явно изменилось. – Куда делись коробки? Он вскочил с кровати и прошелся по комнате из угла в угол. Отсутствие коробок было не единственным изменением. Эрик помнил, что засыпал в спальне с темным деревянным потолком, покрытым лаком, стены тоже были темными, над узким окном висели те же шторы в цветочек, что и в гостиной. Сейчас же комната была выкрашена белой краской, окно стало больше, а закрывали его плотные шторы темно-серого цвета. – Что-то все-таки произошло… Эрик суетливо натянул джинсы, которые видел впервые, подошел к зеркалу, висящему на двери спальни и застыл, увидев свое отражение впервые за прошедшие сутки: аккуратная короткая стрижка открывала его виски, на левом не было ни свежего шва, ни даже шрама, также, как и на плече. Гладковыбритое лицо хоть и было уставшим, выглядело здоровее обычного. Схватив с крючка висевшую футболку, Эрик приоткрыл дверь и прислушался. Теперь уже он совершенно четко расслышал женский голос, доносившийся снизу: – Эрик, я слышу твои шаги! Сколько можно тебя ждать?! Завтрак остынет. – Этого не может быть… – пробормотал он, сглатывая ком, застрявший в горле и спускаясь по лестнице. – Послушай, он только отдежурил две смены подряд, дай ты отдохнуть парню. И от этого голоса тоже по спине пробежали мурашки. – Он так всю жизнь проспит. Эрик вошел в гостиную. Мебель была похожа на ту, что он видел вчера, вот только стояла она иначе. – Эрик, – раздалось у него за спиной, и он, вздрогнув, медленно повернулся. – Мама, – дыхание перехватило, а грудь сдавило от волнения. – Мам! Я так хотел увидеть тебя еще хоть раз! Хотя бы раз… Он бросился к ней и сгреб в охапку ошарашенную женщину, стряхивая с себя оцепенение. Это казалось сном, но лучшим за последнее время. И он не хотел просыпаться. Глава 41 Эрик крепко прижимал к своей груди хрупкую женщину, сдерживая рвавшиеся на волю эмоции. – Кхм, – кашлянула она. – Дорогой? Боясь, что она вдруг исчезнет, растает, словно туманная дымка, Эрик не выпускал ее из своих объятий, зарывался в волосы и вдыхал знакомый запах. – Ты начинаешь меня беспокоить. Заболел? Что-то произошло? – Нет, – тихо произнес он. – Скучал… Женщина молча высвободилась из объятий Эрика и взглянула на сына с тревогой. – Это все… великолепно, конечно, но я столько времени потратила на твои любимые оладьи, так что иди и ешь! Поговорим о твоем состоянии после завтрака. Парень улыбнулся, запрокинул голову к потолку и беззвучно произнес: – Спасибо! За кухонным столом сидел отец. Он выглядел как-то непривычно, таким Эрик его плохо помнил – лицо было свежим, его не покрывала многодневная щетина, а глаза казались ясными, какими никогда не бывали после бутылки виски, к которой мужчина любил прикладываться. Заметив сына, он указал на пустой стул рядом. Но тут внимание Эрика привлек еще один человек, находившийся в комнате. Это был парень лет двадцати, так походивший чертами на самого Эрика. – Чего уставился? – пробурчал незнакомец, ковыряя вилкой в тарелке. – Пытаюсь понять, кто ты такой и какого хрена здесь делаешь! – Эрик скрестил руки на груди. – Пошел ты! – Эй! – повысил голос отец. – Прекратите оба! А ты, Фил, не беси брата. «Брата?! Какого, черт возьми, брата?! Что тут происходит?!» – Эрик выскочил из кухни, возвращаясь в гостиную. – Эрик! Вернись! – Я хочу понять, – бормотал он, рассматривая фотографии, стоящие на книжных полках. – Что случилось… почему моя семья здесь, в этом самом доме? На одном из фото он вдруг увидел Бенджамина и его супругу. – Кто это? – он схватил рамку и повернулся к матери. – Твои прадедушка и прабабушка. Эрик, может стоит позвать доктора? Филипп приведет его. Но парень уже не слышал сказанного, он продолжал изучать изображения людей, с которыми накануне пил чай в этой самой комнате. А вот эту фотографию он видел вчера вечером в одном из альбомов. Лица на портрете были ему знакомы. Память вернулась, и в голове возник образ: возле родительской кровати в Вейстленде висело это фото – молодые мужчина и женщина стояли рядом с Бенджамином. – А это… – Бабушка и дедушка. Очередная фотография. На ней его собственные родители стоят на фоне этого дома, рядом с отцом – малыш-Эрик, а на руках у матери – сверток. Вот он, его брат. Мама всегда говорила, что, если бы не обреченная жизнь в Пустоши, она хотела бы родить второго ребенка. Здесь она смогла исполнить свое желание. Сколько счастья было в каждом кадре, и Эрик улыбался на всех фотографиях. – Может быть все-таки врача? – Нет, все в порядке. Просто голова разболелась, плохо спал. Прости, я хочу немного прогуляться. Я вернусь и съем твои оладушки, обещаю. Женщина еще раз беспокойно вздохнула, потрепала сына по волосам и, наконец, улыбнувшись, кивнула.