— Я вижу единственный путь, — ответил я, — а именно убеждение. — То есть ты хочешь получить какие-то выгоды? — уточнил князь. — Она спросит меня, почему она должна ехать, и что я ей отвечу? Прости меня за откровенность, княже, но на том поле она была в своём праве. Она не сделала никакой ошибки, которую ей надо было бы исправлять, так что ссылаться на это бесполезно. — Папа её, разумеется, наградит. — Это само собой разумеется, что лечение бесплатным не будет. Но мне кажется, что неопределённого обещания папы будет недостаточно для того, чтобы она бросила свою любимую лечебницу и поехала куда-то за тридевять земель. — И чего ты хочешь? — хмуро глянул на меня князь. — Я ничего не хочу, княже. Я пытаюсь понять, чего захочет она. — И чего она захочет? — Я могу лишь предполагать. Единственное, что может её заинтересовать, так это что-то для её лечебницы. Например, твоё разрешение переманить у тебя двух целительниц. — Ты что, считаешь, что целительниц в княжестве некуда девать? — недовольно сказал князь. — Двух лишних у меня нет. Можно поговорить об одной, и это не обсуждается. — Но по выбору Милославы, — уточнил я. Князь поморщился и неохотно кивнул. — Вот ещё что, Кеннер, — добавил князь, — папа настаивает, чтобы ты ехал вместе с ней. — Я? Зачем? — я настолько поразился, что похоже, открыл от удивления рот. — Сам ничего не понимаю, — пожал плечами князь. — Его посланник несёт какую-то чушь насчёт того, что папа очень хочет с тобой познакомиться. У меня вообще сложилось впечатление, что он и сам в недоумении. Глава 12 Ехали мы всей семьёй, потому что Ленка категорически отказалась расставаться со мной. Я её решение полностью поддержал — для меня самого мысль о расставании была невыносимой. Сборы, однако, затянулись надолго и вымотали мне все нервы. Не думал я, что моя первая заграничная поездка будет происходить с таким пафосом. Собственно, я и в старом мире особо по заграницам не ездил — побывал разок в Турцию, но там всё было гораздо проще. Три звезды, всё включено, минимум сборов — и можно на две недели останавливать мозговую активность. Здесь же я всерьёз задумался насчёт того, не придётся ли прицеплять к составу ещё один багажный вагон. Немаленькую гардеробную мои женщины умудрились забить до отказа. Моим там был небольшой уголок, но Ленка проследила, чтобы он тоже не пустовал. Я принял это как неизбежное — когда девочки перестают наряжать кукол, они начинают наряжать мужей. Поскольку детей у нас пока что не было, я был единственным объектом заботы, и имел её полной ложкой. Наконец все сборы и хлопоты подошли к концу, и нас встретил уже ставший привычным Смоленский вокзал, откуда и начинался наш путь в Рим. С нами также отправлялись два десятка охраны, для которой к нашему составу прицепили дополнительный вагон. Я посчитал, что этого будет достаточно — от серьёзного нападения нам не отбиться с любыми силами, а для того, чтобы охранять состав и при случае пугнуть мелких шакалов, двух десятков вполне хватит. От княжеской охраны я категорически отказался — я не хотел даже в такой мелочи оказаться обязанным князю, к тому же при сколько-нибудь серьёзном нападении толку от княжеской охраны всё равно никакого бы не было. Двенадцатый перрон для литерных поездов находился в стороне от основных перронов и имел отдельные ворота, чтобы Очень Важные Персоны могли прибывать на лимузинах прямо к своему салон-вагону. Вот и мы прибыли. Я посадил женщин в вагон и отправился к старшему диспетчеру, чтобы подтвердить маршрут. — Здравствуйте, господин Кеннер, — приветствовал меня старший диспетчер. — С вашим маршрутом есть сложности. — Вот как? — удивился я. — Какие именно? — В вашей заявке указан маршрут Менск[23] — Вратиславия[24] — Прага — Медиолан[25] и далее. Я бы очень советовал вам заменить эту часть маршрута на Киев — Львов — Вена — Медиолан. — Поясните, пожалуйста. — Дело в том, господин Кеннер, — диспетчер заколебался, пытаясь сформулировать свою мысль, — что ваш маршрут, возможно, является не вполне безопасным. Были случаи пропажи нескольких литерных поездов во время прохода через Польшу. — Как такое возможно? — не поверил я. — Насколько я знаю, там существует регулярное железнодорожное сообщение, и ни о каких проблемах не сообщалось. — С регулярными поездами действительно нет никаких проблем, — подтвердил старший диспетчер. — Но с литерными поездами иногда случались неприятности — они просто исчезали. Должен заметить, что пропаж было немного, и происходили они достаточно редко. Но тем не менее такие случаи были, и моей обязанностью является предупредить вас о возможном риске. — А что при этом говорили королевские власти? — Они неизменно заявляли, что вина лежит на наших вольных отрядах, отрабатывающих контракты в Польше, и пытались возложить вину на нас. Вообще добиться от них сотрудничества обычно невозможно. Я глубоко задумался. Мне совсем не хотелось связываться с польской шляхтой, для которой и свой-то король не был авторитетом. Гарантии же пригласившего нас папы для них и вовсе ничего не значили. Фактически каждый магнат творил на своих землях что хотел, и учитывая, что воинские формирования магнатов частенько превосходили армию короля, воздействовать на них было практически невозможно. Нельзя, впрочем, было сказать, что в Польше царила полная анархия — скорее некое бурление, однако иностранец, не имеющий за своей спиной влиятельного заступника из местных, из этого бурления мог и не выплыть. С другой стороны, мне ещё меньше хотелось посещать Вену. Если один я, в принципе, мог бы проехать Вену без остановки, вместе с матерью это было совершенно невозможно. От человека её положения и влияния это было бы воспринято как оскорбление императора — да нам, скорее всего, и не дали бы этого сделать, настоятельно порекомендовав дождаться аудиенции. Император при этом сразу бы аудиенцию не дал — дворцовый этикет требует как минимум неделю, и это ещё считается мгновенным. В самом лучшем случае нам пришлось провести бы в Вене не меньше пары недель, а скорее всего, гораздо дольше. Наверняка там случился бы бал или ещё какое-нибудь мероприятие, на которое мать получила бы приглашение, и от которого было бы невозможно отказаться, не оскорбив императора. — Оставляйте старый маршрут, — наконец со вздохом сказал я. — Будем надеяться на лучшее. * * * Наш поезд двигался на запад, и привычные бревенчатые избы с резными наличниками давно уже сменились какими-то побеленными халупами, которые после пересечения польской границы стали выглядеть откровенно жалко. Хотя было бы наивным считать тамошних крестьян нищими — думаю, они на самом деле ничуть не беднее наших. Скорее это элемент мимикрии — в стране, где огромная часть населения кормится с меча, выглядеть богато могут себе позволить только те, кто по-настоящему силён. Холоп же может жить спокойно только тогда, когда он аккуратно платит баронский налог и при этом выглядит голодранцем, с которого больше нечего взять. Отсюда вся эта показная нищета — дурак, который рискнёт показать богатство, этого богатства быстро лишится. В Бродно[26] наш поезд прибыл поздним вечером. Столица Бродненского воеводства была довольно заштатным городком, если не считать внушительного замка воеводы и большой узловой станции, где наш маленький состав и разместили на запасном пути изрядно вдалеке от живописного каменного здания вокзала. Городок, хоть и небольшой, был довольно чистым и выглядел очень мило — старинные двух— и трёхэтажные дома в центре, и опрятные разноцветные коттеджи по окраинам. Контраст с деревнями был разительным, особенно для непривычного к таким контрастам путешественника. У нас в княжествах не было значительной разницы между крестьянином и городским рабочим. Денег общинник зарабатывал, конечно, поменьше, но если учесть, что на продукты ему тратиться практически не приходилось, то получалось, что жил он, пожалуй, и получше городского. Были деревни и победнее, и побогаче, но всё же кардинального различия не было. В Польше всё было иначе — чистые, и с виду довольно зажиточные дома городских резко отличались от убогих обиталищ сельских жителей. Объяснялось это просто — магистраты содержали достаточно боеспособную городскую стражу, защищавшую горожан от произвола шляхты. Тех, кто возмущается репрессивной ролью государства, стоило бы заставить немного пожить в польской деревне. Личный опыт жизни в стране со слабой властью заставляет на многие вещи взглянуть иначе — вот и в моём старом мире тот, кому довелось пожить в девяностые, революций и потрясений обычно не жаждет. Мы планировали заправиться здесь топливом и водой и немедленно отправиться дальше, чтобы к утру добраться до Вратиславии. Однако заправлять нас почему-то не торопились. Когда после подачи заявки пошёл второй час, но никаких рабочих с цистернами не появилось, я направился к начальнику вокзала. Кабинет начальника был ожидаемо заперт — время было довольно позднее. «Славен, — обратился я к сопровождавшему меня десятнику, — пошли-ка своих парней за дежурным по вокзалу», а сам присел на стоящий у стены диванчик. Не прошло и пяти минут, как ратники притащили ко мне трясущегося помощника со слегка опухшей щекой. Опухоль на щеке я предпочёл проигнорировать — раз она появилась, значит, без этого было не обойтись. — А скажи-ка мне, уважаемый, почему мы должны ждать? — вежливо осведомился я. — Быстро заправляй состав. — Никак невозможно, ясновельможный пан, — заюлил тот, — до утра ничего нельзя сделать. — Ты что, пся крев, вообразил себя бессмертным? — удивился я. — Если я прикажу прибить твою шкуру к этой двери, то может быть, следующий дежурный окажется поумнее? — Виноват, ясновельможный пан, — дежурный побледнел, — то приказ начальника вокзала. До утра ничего решить невозможно. — А где живёт начальник вокзала? Я, пожалуй, прикажу притащить его сюда, да и решим вопрос. Дежурный от этой идеи пришёл в совершеннейший ужас и потерял всякую способность к коммуникации, беспрерывно повторяя «Никак невозможно». — Ладно, отпустите его, пусть идёт, — махнул я ратникам и задумался. Дело выглядело крайне подозрительным — начальник вокзала был слишком мелкой фигурой, чтобы приказать задержать литерный поезд с явно непростыми пассажирами. Ясно, что приказ отдал кто-то повыше — если и не воевода, то кто-то совсем недалеко от него. Вытаскивать из дома начальника вокзала было бесполезно, да и опасно — дело, скорее всего, кончилось бы стычкой с местными. Ссылаться на приглашение папы тоже смысла не имело — поляки папу, конечно же, очень уважали, но его слово для них весило немного. Даже меньше, чем слово их короля, которое не весило практически ничего. Подумав, я в конце концов просто пожал плечами — сделать что-то прямо сейчас было невозможно, и уехать отсюда без топлива мы всё равно не могли. Оставалось только ждать утра. Я приказал выставить двойные посты, но ночь прошла спокойно, никто нас не потревожил. Утром за завтраком мама спросила: — А что мы делаем в этой деревне, Кеннер? — Нас здесь задержали по приказу местного воеводы, — ответил я небрежно. — Скорее всего, будут вымогать у нас деньги. — Вымогать у нас деньги? — повторила мама, подняв бровь. — Это Польша, мама, — я безразлично пожал плечами, — они не могут не попытаться. Она посмотрела на меня с интересом, а затем кивнула и молча продолжила завтрак. Все вокруг постоянно оценивают, как я выпутываюсь из очередных неприятностей, кроме Ленки, пожалуй. Ей это неинтересно и вообще не нужно — мы с ней в некотором роде одно целое. А вот мама всё время поглядывает, как я справляюсь. Я, конечно, всегда буду для неё любимым сыном, но мне приходится постоянно доказывать, что я настоящий глава семьи, который достоин того, чтобы ему подчиняться. Когда завтрак подошёл к концу, и я допивал свою утреннюю чашку кофе, в столовую заглянул один из ратников: — Господин, там на перроне человек спрашивает вас. Говорит, что он от воеводы. — Дворянин? Как он выглядит? — поинтересовался я. — Скорее, как мошенник. — Что уже многое говорит о местном воеводе, — заметил я. — Хорошо, скажи ему, что я сейчас выйду. — Не будешь приглашать его в вагон? — с любопытством спросила мама. — Жулика, который пришёл вымогать деньги? Слишком много чести. Посланник воеводы и впрямь выглядел как мошенник, или скорее, как поверенный, специализирующийся на сомнительных делишках. Бегающие глаза и лицо прохиндея в сочетании с богатой одеждой создавали как раз такое впечатление. Сабли на боку не было — стало быть, и в самом деле не дворянин. В Польше именно сабля была отличительным признаком дворянина. У нас обычай носить шпагу давно вышел из моды, и заменился сословными знаками, а вот поляки в этом смысле более консервативны. — Слушаю вас, уважаемый, — довольно сухо обратился я к визитёру, пропустив этап приветствий. — Кто вы? — Моё имя Янек Колоджей, ясновельможный пан, — угодливо кланяясь, представился тот. — Я к вам с поручением от его вельможности пана воеводы. Невдалеке от нашего славного града находятся владения пана Войчеха Михальски, старшины Прушкова. Пан Войчех позорит шляхетское достоинство, нападая на мирных путешественников. — Янек закатил глаза в картинном негодовании. — Его вельможность, беспокоясь о вашей безопасности, поручил мне предложить вам охрану, которая проводит вас до Вратиславии в целости. — Не интересует, — покачал я головой. — Ясновельможный пан не понимает, — в наигранном отчаянии всплеснул руками Янек. — Очень много достойных людей пострадало от произвола пана Войчеха. Эта дорога чрезвычайно опасна, его люди наверняка уже дали ему знать о вас. Вам крупно повезло, что его вельможность пан воевода вошёл в ваше положение и согласился предоставить вам охрану.