Большая сетчатая голова слегка покачнулась. – Да. – Он снова взглянул на меня и продолжил кивать, улыбаясь. – Тебе нравится сэндвич, легавый? Я снова откусил и прожевал, было очень вкусно. – Лучший в резервации. Его кулаки отскочили от стола, и по темной жидкости в наших стаканчиках пошли волны. – Лучший в мире! Я кивнул в знак согласия, и Бизон снова улыбнулся, пока Генри разворачивался к окну. – Его мама все еще живет у Рэббит-Тауна? Большие руки скрестились поверх зеленого фартука, но улыбка не сошла с лица. – Братик, я начинаю подозревать, что ты пришел сюда не ради моих прекрасных сэндвичей и не потому, что ты меня любишь? Генри закатил глаза, но затем быстро перевел их на Бизона. Я уже видел этот взгляд. Его невозможно было долго выносить; он обжигал. И так происходило, потому что Генри было не все равно. Я наблюдал за Бизоном, чтобы посмотреть, какой эффект такой взгляд производил на него, но лишь услышал барабаны где-то вдалеке. Наверняка они были только в моей голове, но сразу после этой мысли голова Бизона начала едва заметно качаться в такт моим барабанам. Они с Генри не отводили друг от друга глаз, и я уверен, что он тоже их слышал. Когда мы вышли на улицу, одну из шин спустило, поэтому я одолжил Генри четвертак, и мы снова ее накачали. Он сказал, что шина выдержит, а я проклял тот день, когда был собран этот пикап. Когда мы выехали со стоянки, я заметил, что «Чероки» уже исчез. С нашим жалким бюджетом мы не могли позволить себе навороченные джипы. Моему пикапу было два года, но машинам остальных сотрудников полиции было не меньше пяти, либо же они ездили на своих, как Джим Фергюсон, и получали компенсацию за пробег. Я хотел позвонить в офис от Бизона, но забыл – первоклассное ведение расследования убийства. Дело Маленькой Птички перешло в суд в 14:50 16 сентября, Йом-кипур, день искупления. Уверен, кроме меня ни один человек в округе не заметил эту дату в календаре, который висел на доске объявлений за стойкой свидетеля. Судебный процесс и его атрибуты проходили во всех традициях дешевой программы по телевизору. Мне пришлось напоминать себе, что все по-настоящему. Присяжные должны были принять решение по девяти пунктам обвинения: одно обвинение в сговоре; четыре обвинения в нападении при отягчающих обстоятельствах, включая использование метлы и биты и акт орального секса, и четыре обвинения в сексуальном насилии из-за того, что обвиняемые ласкали груди Мелиссы и заставляли ее им мастурбировать. Также присяжным был выдан список из пятнадцати менее тяжких обвинений. Я вспомнил, как Верн Селби склонился над столом и сложил руки в кулак. Он поручил присяжным обдумать два основных вопроса: применялось ли насилие по отношению к Мелиссе Маленькой Птичке; и была ли шайеннка умственно неполноценной; и, вдобавок, знали или должны ли были об этом знать Коди, Джордж, Джейкоб и Брайан? Судья объяснил, что насилие – это не только грубая сила, но и более тонкие процессы; присяжным надо решить, вынудили ли Мелиссу спуститься в подвал, являлась ли она более уязвимой из-за своего психического состояния, пугали ли ее размеры и конфигурация подвала, а также количество мальчиков или то, что они могли ей сказать. Верн не поднимал глаз, когда переходил к следующему вопросу; он просто продолжал смотреть на свой кулак и говорить, как аукционист на аукционе, где никто ничего не покупает. Он сказал, что официальный термин «умственно неполноценный» не означает, что кто-то глупый или отсталый. Это означает, что человек не понимает, что у него есть право отказаться от секса, или не знает как; и для вынесения приговора по этому обвинению присяжные должны решить, знали или должны ли были знать обвиняемые о состоянии Мелиссы Маленькой Птички. У нас с Люцианом был долгий разговор после суда; он сказал, что мы должны делать то, что можем и как можем, и если все выходит не так, нужно просто забыть. Если продолжать бороться, можно нарваться на неприятности. Я не забыл. Так вот, почему я попал в страну неприятностей? Я здесь один, или Мелисса была со мной, пока мы вместе гребли на красной лодке через кольца брошенных лагерей на высоких равнинах? И кто еще был с нами под этими черно-синими небесами с винтовкой большого калибра? – О чем думаешь, чемпион? – Я не ответил, а лишь продолжил смотреть в окно на проплывающий пейзаж. – Думаю, я назову это «выражение Маленькой Птички». Я уставился на ветхую хромированную антенну, дрожащую со скоростью примерно семьдесят километров в час. Там висел Капитан Америка. Да, воистину, хоть я и шел по долине неприятностей… Мне предстояло вытянуть Терка из Паудера, и какая-то темная частичка моей души с нетерпением ждала этого момента. Я велел этой темной частичке заткнуться и забиться в угол, и она послушалась, но не совсем. Я никогда не мог полностью ее контролировать. – Тогда у тебя немного выпучены глаза, а в уголках рта появляются две морщинки. – Генри снова повернулся к дороге. – Это очень мужественно. – Я продолжал смотреть в окно и попытался сузить глаза. – Я тоже хочу себе такое выражение… Мне нужно было сменить тему. – У тебя так и остались лошади? Он выдохнул чуть сильнее, когда ответил. – Да, они дядины. – Генри никогда не звал их своими, хоть и ухаживал за ними больше десяти лет. А все потому, что они аппалуза. К ним он относился так же, как я – к его пикапу: они просто его бесили. Генри считал, что шайенны всегда отправлялись в бой верхом на аппалузах потому, что за время пути на этих лошадях они злились так сильно, что готовы были убивать всех подряд. – Надо как-нибудь покататься. Он снова ко мне повернулся, и на этот раз немного выпучил глаза. – Ты ненавидишь лошадей. Это неправда, я просто их не любил. И не хотел на них кататься, я просто надеялся, что Генри удивится настолько, что сменит тему. – Отцы-основатели считали, что езда верхом благотворно влияет на пищеварение. – Чьи отцы-основатели? – Мои. У твоих вообще не было лошадей, пока они не украли их у испанцев… Мы едем в Миссию? – Да, – улыбнулся и закивал он. Как и в большинстве домов в резервации, в школе «Миссия Сент-Лабре» была баскетбольная площадка на заднем дворе. Такое унылое место, по краям которого отваливались большие куски асфальта размером с футбольные мячи. Те немногие места, где краской обозначались зоны площадки, фолов и трехочковых, давно выцвели и слились с темно-серым. На стальном баскетбольном щите был нарисован боевой щит в тусклых и потрескавшихся красных, черных, желтых и белых тонах. Там был обруч без сетки, и, несмотря на холод, четверо молодых людей играли в футболках; на одной из них было написано «МОИ ГЕРОИ ВСЕГДА УБИВАЛИ КОВБОЕВ», а на другой – «МЫ ПРОТИВ БЕЛЫХ» шрифтом пятидесятых годов. Эти парни были типичными шайеннами – высокими и худощавыми, с легкой аурой небрежности, выдававшей их возраст. Я задался вопросом, почему они здесь, а не в школе, но решил, что у меня много дел и без всяких прогульщиков. Генри заглушил мотор и начал вылезать из машины. – Сделай мне одолжение, останься тут. Я встретился с ним взглядом, изображая волнение на лице. – Даже учитывая то, что они не умеют давать пас открытому игроку? Генри закрыл дверь, и я наблюдал, как он неспешно направился во двор. Слово «беззаботность» явно создали для Генри, и подростки не могли с этим конкурировать. Медведь изображал винтажного Джеймса Дина, из-за чего мальчики стали похожими на кучку играющих в баскетбол Пэтов Бунов. Мне стало интересно, знакомы ли они Генри. В резервации каким-то непонятным образом все были родственниками. Я задумался, скольким людям помог Медведь. Он неоднократно совершал при мне переводы на различные счета, сто долларов туда, сто долларов сюда. А еще я знал, что не все продукты, которые он покупал в городе, оказывались в баре. Из всех этих действий образовывалась витиеватая сеть знакомств, которая никак не била по самоуважению. Генри остановился на краю тротуара и прислонился к отверстию в провисшей сетке забора, сунув большие пальцы в карманы джинсов. Ребята смотрели на него украдкой, позволяя Генри самому разбираться со своими проблемами. Было бы интересно посмотреть, как быстро его проблемы станут их. Все произошло очень быстро. После броска из дальнего угла мяч отскочил от обруча и покатился прямо к Генри. Он не двинулся с места, а просто остановил мяч одним ботинком. Парни расступились, когда подошли, прямо как койоты, впервые увидевшие волка. Один из них, самый высокий, что-то сказал, и Генри кивнул, немного откинув голову назад и приглашая подойти поближе. Высокий начал наклоняться к мячу, но потом резко выпрямился. Видимо, Медведь что-то сказал. Никто не двигался, потом голова Генри немного склонилась, и подростки рассмеялись, все кроме высокого. Он тоже склонил голову и что-то ответил, готов поспорить, это было что-то грубое. Прошло несколько мгновений, Генри нагнулся и пошел вперед с мячом, крутя его в обеих руках. По движению его головы я понял, что он подначивал парня. Высокий кивнул, повернулся и направился обратно к площадке, Генри шагнул за ним, занял позицию и сделал бросок. Это было не так уж поразительно, примерно восемь метров, мяч дважды отскочил от кольца и провалился внутрь, но если учитывать, что Генри не касался мяча вот уже десять лет, то бросок был неплохим. Высокий повернулся и посмотрел на Генри. Медведь развел руками, как бы извиняясь, и подошел к парню. Обняв его лапой за плечи, Генри повел его обратно к группе. Теперь все они разговаривали и смеялись, а подростки указывали на дорогу за индийской школой. Они снова бросили Генри мяч, когда он начал идти обратно к машине. Я видел, как он остановился, посмотрел на гораздо большее расстояние до кольца, а затем пожал плечами и бросил мяч обратно высокому. Наверное, выпендривался. Парни помогли ему запустить Танк, и мы снова отправились в путь. – А я помню времена, когда ты попал бы отсюда сразу в кольцо. Мать Арти Короткой Песни жила недалеко от грунтовой дороги, ведущей в национальный лес Кастер. В каменные стены маленького каньона были втиснуты заброшенные дома на колесах и разбитые машины. Место было просто великолепное, хоть и немного забитое, и чем дальше мы ехали по дороге, тем древнее становились машины. К тому моменту, как мы подъехали к трейлеру с маленькой дымоходной трубой, из которой по небу плыл след дыма, я ожидал увидеть повозки на лошадях. Я попросил Генри припарковать пикап, который уже начал катиться вниз по склону, и он поворчал, но согласился. Я снова остался в машине и задавался вопросом, почему я вообще здесь. Я опустил окно на максимум – примерно наполовину – и вздохнул. В воздухе был резкий контраст запахов каньона и затхлого тепла грузовика. В машине Генри мне нравилось только одно, хоть я никогда ему этого и не говорил: она всегда приятно пахла старым железом, землей и кожей. Я вырос в подобных старых пикапах, и от них веяло безопасностью, нерушимыми воспоминаниями, которых не затмят современные марки. Я оглядел всевозможные типы автомобилей вокруг и задумался о переменчивости западных стремлений. Ни одна из машин уже никогда не поедет, но, может, за выцветшими сиденьями, в глубине этих ржавых тел все еще тлеет огонек жизни? Вряд ли, но надежда, как мне говорили, умирает последней. Генри стоял на самодельном крыльце и разговаривал с пожилой женщиной через закрытую сетчатую дверь. Его руки свободно свисали по бокам; через какое-то время вторая дверь закрылась, и он вернулся. Генри несколько раз пытался завести машину, а затем в тишине повернул руль и покатил вниз по склону – уже никаких надежд. – Ну? Когда пикап все-таки завелся, Генри пробормотал: – Новая подружка. Мы поехали обратно по грунтовой дороге, повернули направо и направились на север. – Может, винтовка осталась у его мамы? Ответ прозвучал несколько зловеще: – Арти всегда берет винтовку с собой. Последняя девушка Арти Короткой Песни жила не так далеко от границы, которая вела обратно к «Хромому оленю». Элис Крепкое Плечо училась в колледже Шеридана на дантиста, но проводила выходные в резервации с Арти. Генри сказал, что сегодня, в среду, Элис вряд ли была дома, но Арти мог прийти просто так. У нее был небольшой белый домик с деревянными дощатыми стенами и голым грязным двором, где рядом с фундаментом, под крыльцом, спали несколько собак. Когда мы подъехали, они набросились на нас со всех сторон и неустанно пытались атаковать пикап. Там была одна помесь австралийской пастушьей и бордер-колли; о породе остальных можно только догадываться. Генри опустил свое окно, когда припарковался, и очень громко крикнул: «Wahampi!» Собаки встали, взвизгнули и так далеко забежали обратно под крыльцо, что их было не видно. Открыв дверь, Генри замер и взглянул на меня. – Это «мясо» на языке лакота. Эти собаки – сиу из Пайн-Риджа. – Откуда ты знаешь? – Собаки шайеннов будут тихо ждать, пока ты выйдешь из машины, – ответил он, постучав. Никто не открыл, поэтому Генри постучал снова. На этот раз сила его ударов открыла дверь на несколько сантиметров, и мы переглянулись. – В резервации это считают приглашением. Я думал о нарушении многочисленных законов, как федеральных, так и местных, пока крался за ним в дом. Там было довольно пусто – только несколько предметов мебели и фотография Элис в рамке, скорее всего с ее выпускного бала. По гостиной было разбросано множество коробок, заполненных охотничьей одеждой, старыми ботинками на шнуровке, видеокассетами и амуницией. Трудно было понять, въезжает Арти или выезжает. – Может, Элис здесь больше не живет, – сказал я, после чего Генри закатил глаза и зашагал к маленькой кухне. Я сел на корточки возле коробки с амуницией и посмотрел на гильзы; на тех, что снаружи, было написано «223». Генри вернулся и пошел дальше по коридору, проверяя каждую комнату. Я продолжал внимательно осматривать коробку и вытащил маленький деревянный футляр с упаковками патронов, третья из которых была такой старой, что не имела пометок. Я на автомате потянулся к кобуре у меня за спиной. К тому времени, как я расстегнул ее и вытащил свой 45-й, Генри вернулся из коридора. Когда он увидел пистолет, то замер и быстро оглядел маленький дом, наконец, снова переведя взгляд на меня. – Что? – Что? – Пистолет? – Проверяю калибр патронов. Он размял плечи. – Господи, я чуть не обосрался. Я улыбнулся и снял предохранитель, нажав на кнопку, отчего в другую руку выпал магазин. Я положил обойму на закрытый деревянный футляр и приложил гильзу из кольта. Окружности были одинаковыми. Арти Короткая Песня мог бы зарядить Шарпс 45–70. – Так, будь я винтовкой в этом доме, где бы я прятался? После этого мы одновременно ответили: – В шкафу. Я аккуратно положил обоймы обратно в коробку так, как было. Затем я вставил пулю обратно в магазин, перезарядил оружие и убрал его в кобуру. Я пошел за Генри по коридору в единственную спальню, завернул за угол и увидел, что он стоит, уперев руки в бедра. – Взгляни-ка на это. Я подошел к открытой двери шкафа и заглянул. Всем тем оружием можно было спокойно вооружить небольшой взвод. Там были FAL 308, АК-47, МАК-10 и М16, прислоненные к внутренней стене. Там был даже Армалит М-50 и коллекция Моссбергов 12-го калибра – короткоствольных и боевых дробовиков. Они казались смертоносными даже в шкафу дантиста. Там были и гражданские версии, но также автоматические и профессиональные. Я прислонился к дверному косяку и скрестил руки на груди.