– Что развенчивает вашу теорию о классах. – Проститутки внеклассовы. В случае с Потрошителем не забывайте: он орудовал в викторианскую эпоху, когда женщины были не столь… доступны. И только проститутки соглашались оставаться с мужчинами наедине. Практически во всех иных сословиях женщина настояла бы на сопровождении. – Все равно сложно поверить. – Что ж, возможно, я обобщаю, но… – Чандра подняла указательный палец, – на протяжении истории проститутки обслуживали мужчин любого класса. Даже в этой стране проститутку никто не спрашивает о ее касте, и она не задает подобных вопросов клиентам. – То есть президент или священнослужитель, если пожелает анонимности, может свернуть с дороги ради быстрого перепиха на переднем сиденье или за деревом? – Весьма наглядно. – Чандра насмешливо улыбнулась. – Но в нашем случае убитые женщины принадлежали к высшим, привилегированным слоям. Человеку из бедных, низших классов к ним не подобраться. – Но мы знаем, что мальчик из бакалейного магазина каждый день поднимался к ней отдать молоко. – Да, отдать горничной. – Пропавшей горничной. – Да. – Что возвращает нас к началу. – Приехали. Полицейский участок в Шиваджи-Нагар был крупнее и оживленнее, нежели в Халасуру. Пока они дожидались младшего инспектора, чтобы тот проводил их в камеры, Чандра изучала фотографии разыскиваемых на доске. А Патель украдкой изучал ее профиль. Четкая линия брови, аккуратный и прямой, без горбинки, нос, большой рот и волевой подбородок. Под глазами темнели круги, и он пытался вспомнить, были ли они раньше. Улыбчивый помощник инспектора по имени Ракеш провел их по недрам здания. Как и в Халасуру, их взорам открывались картины человеческого падения. Правда, пятен бетеля попадалось меньше, и запах мочи не так прошибал. Ракеш сам, без помощи констебля, открыл дверь в камеру. После чего протянул Чандре телефон и удалился. У Пателя в кармане завибрировал собственный телефон. Он достал его, чтобы отклонить вызов, и увидел, что звонит Рима. Сержант уже забыл об их договоренности… – Я присоединюсь через минуту, – сказал он Чандре. – Надо ответить. Та кивнула, и ему совсем не понравилось, с каким выражением лица она шагнула в камеру. – Алло. – Эй, красавчик! – Инспектор Рима, простите, не смог позвонить в девять. – Сейчас восемь утра. – А… Конечно. Да… – Что, не один? – Да. Нет. Как раз собирались допрашивать подозреваемого. Вроде того. Констебль наблюдал за ним, разинув рот, и слушал, хоть и не понимал ни слова. Его не заботило, догадывался ли об этом Патель. – Послушай, – сказала Рима, – Скиннер определенно доволен собой. – А должно быть иначе? – Все настолько плохо? – Ну, не ужасно, но и не сахар. – Я могу втихую тебе помочь. – Правда? – Могу покопаться для тебя с нашей стороны. – Можно поторопить отдел баллистики… Я направлял им отчеты. Орудие убийства словно прибыло из параллельной вселенной. Недоступно человеческому пониманию. – А как насчет Голдблума? – А что с ним? – Не вызывает подозрения? Может, стоит копнуть под него? – Уверен, дерьма за душой у него хватает, но к нашему случаю это не относится. Это явно проделки местного психопата. – Явно для тебя или для психиатра? – Не думаю, что психиатр рассматривал это дело. – Хочешь, привлеку нашего мозгоправа? – А ты можешь? – Только для тебя. – Я твой должник. – Сочтемся, не беспокойся. Затем Рима в нескольких фразах описала, как именно они сочтутся. Патель почувствовал, что краснеет. Констебль все еще пялился на него. – Хорошо, – сказал сержант. – Тогда до связи. Пока. Он слышал голос Чандры из-за двери, но не мог разобрать слов. Патель вошел как раз в тот момент, когда Чандра толкнула допрашиваемого. Это мог быть только Бупатхи. Он пошатнулся и упал на колени у изголовья кровати. Черное дхоти, размотавшись, волочилось по полу. Чандра стремительно опустилась на одно колено, словно выполняла растяжку сгибающих мышц, и одной рукой схватила Бупатхи за шею. Его голова встретилась с металлическим изголовьем. Жуткий лязг. Чандра сорвала с пояса латхи и перехватила Бупатхи за горло, вдавливая ему в гортань узелки рудракши[36]. – Говори правду, – приказала она. Патель шагнул к ней, но вмешаться не решился. Он не знал хитросплетений индийского права, но Бупатхи был благочестивым праведником. Случись такое в Британии, дело приостановили бы, а Чандра предстала бы перед дисциплинарной комиссией. Но они не в Британии… Патель тряхнул головой – извилины в мозгу словно спутались в клубок. Разница в пять часов не могла вызвать такой джетлаг. Чандра налегла на латхи. Бупатхи завыл. Узелки рудракши скрипели о металл. Чандра прижалась к нему бедрами, и черное дхоти задралось вверх. Хоть праведники и правили нацией, их запросто могли мутузить женщины-полицейские. Закон охватывал хитросплетения индийской действительности, как веревка стягивает охапку змей. Мирское и пошлое укоренилось столь же глубоко, как засело женское колено между ног несчастного богомольца. Патель мог избавить себя от необходимости совершать паломничество, провозглашая перед всеми, что в облике Чандры ему явилась богиня Кали. – Чандра, – позвал он. – Можно на пару слов? – Не сейчас, – выдавила она. Бупатхи заплакал. Странный придушенный всхлип, как болезненная икота. Патель тронул ее за плечо. – Прошу, хватит. Чандра обернулась. Лицо ее пылало гневом. – Выйдем, Патель. Она выпустила Бупатхи, и тот вцепился в перекладину койки, словно от этого зависела его жизнь. Они вышли в коридор, и Чандра прислонилась спиной к двери. – Это не ваше дело… – Это мое дело, – перебил ее сержант. – Меня отправили сюда взять это дело на себя. – Я и сама прекрасно справлялась. – Ваше правительство обратилось в Скотленд-Ярд. – А вы – наша Большая белая надежда?[37] – Чандра вскинула брови. – Я… – начал Патель. Но что он мог сказать в свою защиту? Разве мог он выдавать себя за гения, посланного индийцам распутать дело, если ни черта о нем не знал? До сих пор он не внес ни малейшего вклада в расследование. Более того, если судить по лицу Чандры, он был самозванцем. Индиец лишь номинально, он указывал ей, что делать, ставил под вопрос ее методы… Но как он мог не ставить их под вопрос? – Чего вы этим добиваетесь? – спросил он устало. – Я хочу получить информацию, причем быстро, пока очередная жертва не оказалась на столе у патологоанатома.