– Конечно. Несколько секунд Патель смотрел на телефон и пытался осмыслить разговор. Что если Сара хотела с ним расстаться, а он прервал ее? Сержант позвонил Риме. – Патель, слушай – заговорила та. – Алекс Голдблум был в Бангалоре в ночь, когда умерла Саба Хан. – Что? – За день до этого он находился в Дели – какие-то министерские дела. Тем же вечером должен был вылететь обратно. Вместо этого оказался в Бангалоре. Потом ранним утром, в Сочельник, взял билет до Ченнаи, а позже вылетел из Ченнаи в Хитроу. Примерно в это время ты срыгивал рождественский пудинг и слал мне сальные сообщения. То есть Голдблум был в Бангалоре с шести вечера сочельника до шести утра в Рождество. Патель задумался. Факты не сходились. Представить Голдблума в роли убийцы не получалось при всем желании. – Понятно. Только вряд ли он имеет отношение к этим убийствам. – Мы не требовали с него алиби ни по одному из них. – Я виделся с ним в аэропорту перед тем, как поднялся на борт. А четвертое убийство произошло за час до моего приземления. – Может быть, сообщник? Какой-нибудь помешанный, возможно, даже женщина… Сразу на ум приходит Майра Хиндли[41]. – Случай известный, но, как правило, психопаты орудуют в одиночку. – По-твоему, он действует один? – Я так предполагаю. – А знаешь, что говорят на этот счет? – Что? – Что всем до жопы твои предположения. – Учту. В любом случае Кадамбри пропала, Бреннер уверен, что это не подражатель, а Голдблум находится в Лондоне. – Снова ты со своими домыслами… Голдблум в настоящий момент на Гоа. – Гоа? – Представь себе. Вестминстер распустили на зимние каникулы. Патель вознес глаза к небу. – Я-то думал, они отдыхают внутри страны, всем напоказ… – Это летом, – сказала Рима. – Или ты думал, у них отпуск раз в году? В Скегнесс[42] они ездят только ради патриотических фото. – Поеду в Гоа и припру его к стенке. Задам пару вопросов. – Ты не в нашей юрисдикции. – И значит, не могу поехать? – Напротив. Если Голдблум имеет к этому хоть какое-то отношение… Сам факт, что он был в Бангалоре в день убийства и умолчал об этом… – Передать ему привет от тебя? – Пропиши ему в челюсть, Патель. С меня причтется. – Если это приказ… – Не упоминай об этом. * * * Когда Патель примчался в аэропорт, посадка уже заканчивалась. На борту он втиснулся в кресло и, когда отдышался, выпил залпом остывший кофе. Отказался от пластмассовой на вид пиццы и на протяжении всего полета гадал, какое отношение мог иметь Голдблум к убийствам. Понятное дело, министр иностранных дел на службе Ее Величества работал полный день, а зачастую трудился и по вечерам, и в выходные. Но если он имел возможность десять раз в году вылетать на отдых за границу – вернее, девять за вычетом Скегнесса, – значит, у него в распоряжении было свободное время. Но развлекаться убийствами?.. Неужели он и вправду находил время, чтобы летать в Индию, когда его одолевала страсть? Не говоря уж о том, чтобы выбирать и выслеживать женщину… Кроме того, в Индии он оказался бы у всех на виду. Кто-нибудь обратил бы внимание на румяного человека, бредущего по улицам Бангалора, преследующего высокопоставленных женщин, которых потом находили мертвыми. Возможно, у него имелся сообщник из местных, который сливался с толпой, в то время как сама горгулья выжидала в своем логове… В общем, вообразить такое можно было лишь с большой натяжкой. Патель представил собственные будни. Он работал изо дня в день. Предполагалось, что такая работа должна выматывать. Полиция была зверски перегружена. Сокращения, меры экономии, терроризм, рост населения, растущая бедность, приток мигрантов, преступления на почве ненависти и расизма. Наконец, кое-где среди этого фигурировало оружие. А чем занимался он? Разбирал бытовые убийства, зачастую незамысловатые и рутинные. С девяти до шести. Затем отправлялся в паб. На первых порах он делал так, чтобы разгрузить голову. Выпивал свое, уходил в семь и к восьми был дома. Что-то готовил на скорую руку или разогревал замороженное. Фильм или какое-то шоу, ванна, или секс, или то и другое. Выходные? С ходу он не мог даже вспомнить, чем они с Сарой занимались по выходным. Встречи с друзьями, ланчи в пабах, прогулки, воскресные пикники, поездки к его или ее родителям, кино, ближайший ресторан. Бесконечная мучительная болтовня. Стирка, уборка, попытки оттереть застарелое пятно с ковра. Бытовуха, чтоб ее… Когда Патель разбирал на составляющие свою «суетную жизнь», вот как сейчас, то понимал, что бо́льшая часть из того, чем он занимался по жизни, не имела отношения к работе. Все его время уходило на Сару, друзей или семью. Даже при большой загруженности у него оставалось в распоряжении несколько часов. Достаточно, чтобы выследить женщину, преподать ей урок и замести следы. Плюс выходные. Времени с вечера пятницы до утра понедельника хватило бы, чтобы проехаться по миру в убийственном турне и вернуться к девяти часам в участок, начав новую рабочую неделю. Если лететь с запада на восток – например, из Лондона в Бангалор, – он даже успел бы поспать час-другой. Примерно как в фильме «Мистер и миссис Смит». Легко, красиво, гладко. А как насчет гипотезы доктора Бреннера, что Джентльмен – англофил? Конечно, не могло быть более приверженного англофила, чем министр-консерватор. Когда Голдблум касался темы «нас против них», он скорее относил Пателя к «нам», нежели к «ним». Пара англичан против индийских орд. Сержант вспомнил то нелепое чувство признательности, когда в нем признали англичанина, каковым он и был. Так может, они близки к тому, чтобы увидеть в газетах имя серийного убийцы, известного как Джентльмен? Неужели министр Голдблум – потеющий, тучный, бледный, безутешный бывший королевский жополиз со слезящимися глазами – повинен в убийстве нескольких женщин? Глава 24 Сырой зимний ветер колыхал красные занавески. Ману поежился и захлопнул окно. Кадамбри поерзала на диване, подтянула колени к груди. Мальчик молча стоял у двери и не собирался подходить ближе. Ману шагнул к дивану и склонился над лицом женщины. Почувствовал, как шевельнулись усы от ее дыхания. На ней была мужская рубаха навозного цвета, которая скрывала ее плоскую грудь, ниспадая до колен. Белая штанина пижамы чуть задралась, обнажив икру и кучерявые волоски небритых ног. Тем не менее Ману ощутил, как внутри него зарождается желание. Он резко выпрямился и рявкнул мальчику: – Принеси чистую тряпку. Когда женщине заткнули рот и усадили, она уже не возбуждала в Ману столь бурной реакции. Кадамбри стала приходить в себя, силясь поднять веки. Закашлялась и захлебнулась слюной, как будто у псины в глотке застряла кость. Волосы, еще недавно такие пышные, спутались. Столь желанная прежде, она совершенно утратила человеческий облик. Всего лишь бессловесное, забитое животное. Наконец-то Кадамбри перестала кашлять и тряхнула головой, чтобы смахнуть волосы с лица. Руки были связаны у нее за спиной. Она сфокусировала взгляд, узнала его – и у нее округлились глаза. Журналистка согнулась пополам и снова захлебнулась кашлем. Ману улыбнулся. В голове уже роились мысли на ее счет. Красивая, храбрая… Оскорбительная манера, в какой она одевала свое женское тело, как пренебрегала собственным полом, и все же, все же… в ней был потенциал. Да, он знал, как поступит с ней, хоть и не думал, что достигнет этого уровня очень скоро. Идеи так будоражили его, что хотелось с кем-нибудь обсудить их. Едва ли из мальчика мог получиться подходящий собеседник. Жена не заслуживала его внимания. Он посмотрел на Кадамбри, зареванную и трясущуюся. Возможно, женщина сама сможет оценить его помыслы. Можно ли надеяться, что она узрит и отчасти поймет его видение? Быть может, даже подкинет ему идею-другую… В конце концов, Кадамбри была умна, и в ее мерзком сознании тлела искра творчества. Ману выдернул кляп. – Вы? – выдохнула Кадамбри. Что ж, она неглупа. Женщина узнала в нем того, кем он и был. – Да, – подтвердил Ману, – это я. В глазах Кадамбри читалось потрясение. – Ты играешь на инструментах? – спросил он. Она перевела взгляд на мальчика. Тот смотрел на нее, разинув рот. В ее глазах появился истерический блеск. Это его смутило. Ее внимание было рассеянно. Возможно, он переоценил ее… – Ситар? Ви́на? Ей потребовалось время, чтобы осмыслить вопрос, и она наконец-то сказала: – Немного на гитаре. Ману разочарованно поджал губы. Чего он, собственно, ожидал?.. Довольно разговоров с женщиной. Разоблачением своих мерзких повадок она лишь портит ему настроение. Он потянулся за хлороформом и тряпкой. – Отпустите меня, – проговорила она проникновенно и жалобно. – Непременно, когда исполню задуманное. Голос ее немного окреп: – Чего вы хотите от меня? – Мне кажется, куда уместнее спросить, чего ты хочешь от себя? – То есть? – Скажи, ты довольна собой? – Он брезгливо скривил губы. – Или предпочла бы преобразиться? – О, боги, нет, – промолвила Кадамбри и снова задрожала. – Ну, ну… Мы же так мило беседовали. Никому не нравится разговаривать со мной. А я так люблю поболтать… – Прошу, отпустите меня. А я напишу о вас, и вы попадете на первые полосы. Но ваша личность останется в тайне.