– Да, – кивнул тот. – Но тебе придется ответить на много моих вопросов. – Я… Конечно, с радостью. – Их будет задавать Вероника. Вы, кажется, нашли общий язык. На этом Тимофей отвернулся. Вероника встретила обескураженный взгляд Брю и пожала плечами. Мол, привыкай, я так всю жизнь живу. Брю попросила планшет и что-то набрала в поле ввода, показала Веронике перевод. «Он твой парень?» – прочитала та и сразу же замотала головой. Набрала ответ: «Я – его личный помощник». Брю удовлетворенно кивнула. Если Веронике и требовались еще какие-то подтверждения – она их только что получила. Количество невест Тимофея удвоилось. 31 Выйдя из машины, Габриэла ахнула и достала телефон. Мороз сразу стал щипать голые руки, но она пока не обращала на это внимания. – Вы только посмотрите, как тут здорово! – сказала Габриэла, как только камера начала снимать ее на фоне снежного пейзажа. – Да, как вы понимаете, я добралась до места. Что сказать? Здесь очень холодно! А перед тем как сойти с корабля, нас заставили продезинфицировать обувь. Позже я подробно расскажу обо всем и сделаю фотографии, а пока мы прибыли на туристическую станцию «Сириус» и сейчас будем знакомиться с новым местом жительства и персоналом. До скорой встречи! Она едва успела убрать телефон в карман, как к ней приблизился мрачный Лоуренс. Он тащил сразу два здоровенных рюкзака – свой и Габриэлы. – Надень перчатки, – сказал он. – Да мы ведь сейчас зайдем. – Габриэла большим пальцем указала на здание туристической станции, которое внешне напоминало мрачный барак. – Я не хочу, чтобы у тебя были красные обветренные руки, – заявил Лоуренс. – Если не можешь позаботиться о себе сама – не мешай это делать тем, кому не все равно. Габриэла упрямо засунула руки в карманы куртки. Поискала взглядом сестру и обнаружила ее рядом с Тимом. Тим выглядел как паломник, впервые попавший в священное место. Лицо его вновь изменилось, обычная бесстрастная маска уступила место еле сдерживаемому восторгу. Вот он опустился на одно колено и коснулся ладонью твердого спрессованного снега. – Эти чокнутые русские, – проворчал Лоуренс, проследив за взглядом Габриэлы. – У них, говорят, минус пятьдесят – нормальная температура зимой. Я видел в машине градусник, здесь сейчас тридцать пять. Наверное, при такой температуре они будут загорать на крыше. Сам Лоуренс родился и вырос в Лос-Анджелесе. Потом отцу предложили работу в филиале, и семья переехала в Нурланн, в Норвегию. Холод и снег Лоуренс – давно вернувшийся в Лос-Анджелес – ненавидел всеми фибрами души. – Тим живет в Москве, – сказала Габриэла. – Там не намного холоднее, чем у нас в Мюнхене. А пятьдесят – это в Сибири. Россия – очень большая страна. В ней одиннадцать часовых поясов. И три – климатических. – Тебе-то откуда знать? – поморщился Лоуренс. – Я – путешественница, – напомнила Габриэла. – И тур по России значится у меня в планах. Вообрази: одиннадцать часовых поясов! Я уже спланировала трип, в котором буду догонять и даже опережать время! Хотя на обратную дорогу, конечно, нужно будет выделить полгода. Не меньше. В России столько всего интересного! Лоуренс закашлялся, а Габриэла решительно подошла к Тиму. – Эй! – весело окликнула она его. – А ты ничего не снимешь для своих подписчиков? Тим поднял голову и сказал: – Нет. Я не выпускаю материалы такого рода. – Мне казалось, что ты тут занимаешься расследованием, – озадачилась Габриэла. – Или тебе обязательно нужна съемочная группа, чтобы получить контент… – Преступление происходит не здесь. – Тим встал и начал надевать перчатки на покрасневшие от холода руки. – Сюда мы приехали, чтобы отдохнуть. Когда я закончу с этим делом – спрошу разрешения у твоей сестры, поставлю задачу перед режиссером. Он сам решит, где и как стоит снимать материал. Антарктида тут вообще ни при чем. На последней фразе в голосе Тима послышалось какое-то ревностное чувство. Он как будто оберегал возлюбленную от посягательств пьяных пошляков. – Мы сейчас находимся там, где суждено побывать… Не знаю… Одной тысячной процента людей? – всплеснула Габриэла руками. – И ты даже не сделаешь ни одной фотографии? Слушай, я понимаю твою концепцию, но вот такие штуки из жизни – всегда добавляют рейтинг! – Когда мне понадобится увеличить рейтинг, я просто вложу больше денег в рекламу, – сухо сказал Тим. – Завидуешь моему успеху? – улыбнулась Габриэла. – Н-нет, – как будто озадачился Тим. – Ты ведь не занимаешься расследованиями преступлений? От кого-то другого Габриэла и не подумала бы проглотить такое. Ей все завидовали, просто по определению. Но Тим был предельно искренен. Скорее всего, его бы возбудила перспектива соперничества с таким же блогером-детективом, но блогер-путешественник выпадал за рамки его модели вселенной. – К тому же фотография крадет впечатления, – неожиданно добавил он. – В каком смысле? – спросила Габриэла. – Делая снимки, ты откладываешь впечатление на потом. Когда требуется раскрыть душу и впитать окружающее тебя великолепие, ты думаешь только о том, как бы сделать удачный кадр. И после, глядя на фото, все равно не получаешь такого же впечатления. Если мне понадобятся снимки Антарктиды, я найду их в интернете. А здесь я лучше буду собирать впечатления. – Вау, – усмехнулась Габриэла. – Ты заговорил как поэт. По-моему, это и правда твое место. Тим уверенно кивнул. – Добро пожаловать на станцию «Сириус»! – раздался новый голос. Габриэла повернула голову. От станции к ним бодро шел плотный коренастый мужчина без шапки. Ему было лет пятьдесят на вид, солнце бликовало на загорелой лысине. Маской и очками мужчина, в отличие от капитана корабля, пренебрег. Возможно, потому что здесь, на берегу, наконец-то улегся пронизывающий ветер. – Меня зовут Доминик Конрад, и я начальник этой станции. Давайте познакомимся, а после я вам все-все покажу и со всеми познакомлю. Лоуренс первым шагнул навстречу начальнику станции и протянул ему руку. 32 ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД Тимофея обследовали в специальной судебной клинике. Результат обследования подтвердил диагноз, установленный ранее: мальчик подвержен неконтролируемым припадкам. С мамы взяли подписку о невыезде. Тимофей не должен был ходить никуда, кроме занятий с психологом, которого назначили в клинике. В школу он сможет вернуться лишь после того, как дело будет закрыто. Если сможет, поскольку следователь сказал, что, вероятнее всего, ему будет рекомендовано содержание в специальном заведении. Маме пришлось взять отпуск, иначе она не успевала возить Тимофея к психологу. К тому же маме необходимо было заниматься наследственными делами. Для того чтобы через полгода получить наследство после смерти Штефана, нужно собрать кучу всяких документов. Друг с другом они почти не разговаривали. Тимофей слишком хорошо помнил разговор, который состоялся в машине, по пути из больницы домой. Мама сидела за рулем, Тимофей – рядом. После двенадцати лет уже можно было ездить на переднем сиденье. Они молчали почти всю дорогу. Когда подъезжали к дому, мама остановилась на светофоре. И вдруг заплакала. Тимофей посмотрел в окно. Они стояли возле китайского ресторана. Сам он ни разу там не был, но знал, что мама и Штефан по пятницам ходят сюда ужинать. Нужно было что-то сказать. Когда люди плачут, им нужно что-то говорить. Но Тимофей не знал что. На светофоре загорелся зеленый. Сзади засигналили. Тимофей протянул руку и коснулся клавиши аварийной остановки. Мама убрала ладони от заплаканного лица. Посмотрела на клавишу. А потом – на Тимофея, с непонятным выражением. Проговорила: – Это все, что ты можешь для меня сделать? – Если нужно сделать что-то еще, скажи. – Ты – не человек. – Мама смотрела на него как на чудовище. – Ты… Господи, за что мне это?! Только-только все начало налаживаться… Только-только мне показалось, что… Господи! – Она снова залилась слезами. – Ты могла бы отдать меня в интернат уже сейчас. – Тимофей изучал этот вопрос. Он знал, что существуют школы, где дети не только учатся, но и живут. – То есть ты хочешь, чтобы я перестала тебя контролировать?! – Голос мамы сорвался на крик. – Ты этого хочешь?! Чтобы позволила тебе делать все что вздумается?! Чтобы ты еще кого-то… – Она не договорила, но Тимофей понял. – Нет, – категорически объявила мама. – Никаких интернатов! Я дала подписку о том, что ты шагу не сделаешь без моего ведома, – и сдержу слово! – Я не убивал Штефана. Тимофей сказал это только сейчас, когда вдруг пришло твердое, окончательное понимание: мама, как и следователь, не сомневается в том, что это был он. И с самого начала – не сомневалась. До сих пор он почему-то не верил в это. До сих пор думал, что мама знает: он не мог так поступить. До сих пор казалось, что его семья – это его крепость. Сырая, неуютная, продуваемая холодным ветром, но все же… Сейчас оказалось, что вместо крепостной стены его окружали хрупкие стенки аквариума. И осколки стекла, которое треснуло, вероятно, еще при его рождении, только что осыпались у него на глазах. Глупая, детская, ни на чем не основанная вера лопнула, как мыльный пузырь.