Они продолжали идти сквозь кромешную белизну. Темные зеркальные очки защищали глаза, но все равно чувствовалось, как слепит снег. И Тимофей едва ли не впервые в жизни испытывал чувство, которое идентифицировал, как восторг. Чувство, которое, наверное, должен был испытать на колесе обозрения в детстве. Однако вместо этого он тогда смотрел вниз и замечал детали, как и всегда. Доминик Конрад остановился как-то вдруг, будто налетел на стену, и поднял руку. Через секунду Вероника сказала: «Ой!» – и остановилась тоже. Тимофей замер прежде, чем понял, что случилось. Только потом взгляд перефокусировался, и он понял, что стоит на краю обрыва. – Вот поэтому, – тихо сказал Конрад, – мы и не советуем гулять без сопровождения. Звук здесь стал громче, и даже Вероника явно прислушивалась. А Конрад, опустив маску, широко улыбнулся. – Посмотрите, – прошептал он. – Я взял бинокли. Вы только посмотрите, какая прелесть. Он раскрыл сумку, которая висела у него на плече, достал оттуда два бинокля и вручил их Тимофею и Веронике. Показал пальцем, куда смотреть – вперед и вниз. Еще прежде, чем поднес окуляры к глазам, Тимофей понял, что там, внизу, на безупречно белом снегу, на месте, защищенном от ветра утесами, рассыпаны не камни. Там были живые существа. – Пингвины! – воскликнула Вероника. – Тш-ш-ш! – сказал Конрад. – Не пугайте их, не надо. Помните, мы тут – гости, к тому же незваные. Вероника вряд ли поняла что-то, кроме «тш-ш-ш», но этого ей хватило. Она молча вглядывалась в бинокль. Тимофей последовал ее примеру. Их там было, наверное, около тысячи. Они непрестанно двигались и галдели, все одновременно. Если даже досюда долетали их крики, несмотря на то, что ветер дует в другую сторону, то какой же гомон стоит там! – У них сейчас как раз выводятся детеныши, – тихо говорил Конрад. – Расскажите об этом своим друзьям. Они просто не могут себе представить, что теряют. Судя по голосу, Конрад чувствовал себя как глубоко верующий человек, узревший чудо, доказывающее существование божественной силы. А Тимофей вдруг ощутил подкативший к горлу комок. «Они живут в обществе, – подумалось. – Нуждаются друг в друге. И постоянно, непрестанно общаются друг с другом. Даже они. Даже здесь…» Тимофей увидел крохотных птенцов, которые пытались ходить и то и дело неуклюже падали. Увидел яйца, из которых еще не вылупились детеныши. Все это было ради потомства, ради продолжения жизни. Жизнь ради жизни… А для чего живет он?.. Конрад продолжал что-то говорить, но Тимофей не слушал. Он с упорством мазохиста продолжал вести биноклем слева направо, разглядывая галдящих черно-белых птиц, которые, даже разбившись на пары, все равно были как будто единым организмом. Все связаны одной целью, все помогают друг другу выжить. И вдруг он заметил резкое движение. Возникла ссора, драка, и один пингвин торопливо отбежал прочь. Другой сделал несколько шагов следом, но быстро остановился, крикнул и вернулся к своей самке с птенцом – Тимофей предположил, что это именно самка, хотя не был уверен. А пингвин-изгой отошел в сторону от толпы и замер. Повернул голову. Маленький круглый черный глаз смотрел прямо на Тимофея. Тимофей улыбнулся ему. 39 Возвращались в спешке – поднимался ветер и солнце садилось. Как сказал Конрад, прежде чем завести свой снегоход, последнее, чего бы ему хотелось, это застрять в Антарктиде посреди ночи. Лучше любоваться звездным небом в непосредственной близости к станции. Никто не спорил. Тем же маршрутом вернулись обратно. – Зайди к Габриэле, – сказал Тимофей Веронике, когда они шли по коридору к своим комнатам. – Расскажи ей про Леонхарда. – Зачем? – не поняла Вероника. – Вы же с ней теперь, типа, соревнуетесь? Будете мериться звездностью. Тимофей удивленно посмотрел на Веронику. – Соревнуемся?.. – Ясно, поняла! – закатила глаза Вероника. – Ты выше этого всего. Тимофей закрылся у себя в комнате. Переоделся в домашнее – он не собирался сегодня больше выходить на улицу. Разумеется, «домашнее» здесь подразумевало шерстяные носки, угги, теплые штаны и свитер. Встав у окна, Тимофей задумчиво смотрел наружу. Там сделалось уже совсем темно, но небо усеивали звезды. Он никогда не был силен в астрономии, однако предположил, что самая яркая из них – тот самый Сириус, о котором рассказывал Конрад. Двойная звезда, давшая название станции. – Одна девушка, – прошептал Тимофей, прижавшись лбом к холодному стеклу. – Минимум социальных контактов. Основное общение – в интернете. Получает бумажные анонимные письма. Это – бессмыслица. Чего от нее хотят на самом деле? Или хотят не от нее?.. Тимофей ждал. Он умел ждать и копить информацию, чтобы та, переварившись в подсознании, однажды выскочила наружу озарением. Но пока этого не происходило, он не мог оставаться бездеятельным. Только вот деятельность его отличалась от той, что наверняка развела в своей комнате Габриэла. Как там сказала Вероника – мериться звездностью? Двойная звезда, которая вращается вокруг общего центра массы – Брю… Удивительно глупое сравнение. Тимофей взял телефон, загрузил SoundCloud и включил в который уже раз песню Брюнхильды. Предельно простая музыка – электронные ударные плюс клавиши. Неплохой вокал, хотя и ничего особенного. Текст… Тимофей не мог оценить текст. Даже на родном русском языке он не отличал произведения гения от поделки графомана. На немецком же все было еще сложнее. Холодные тени окружают меня, А сердце пылает, Кожа моя покрывается льдом, Я не в силах его растопить… Тимофей дослушал песню до конца и нажал на стоп. В дверь постучали. Прежде чем он успел ответить, дверь открылась, и Тимофей, не оборачиваясь, догадался, кто это. – Ты поговорила с Габриэлой? – спросил он. – Как она? – Хорошо, что ты спросил, – откликнулась Вероника. – Ее нет. – Нет в комнате? – уточнил Тимофей. – Нет на станции. Обернувшись, Тимофей уставился на Веронику. Та, раскрасневшаяся, растрепанная, все еще в комбинезоне, пожала плечами. 40 ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД Вернер действительно жил недалеко, в двух кварталах. Правда, в отличие от родителей Габриэлы в многоквартирном доме. – Это Тим, – сказала Габриэла, едва успев шагнуть через порог. – Про которого я рассказывала. – Да, я догадался. Меня зовут Вернер. – Брат Габриэлы протянул Тимофею руку. Тогда, конечно, ему показалось, что Вернер очень взрослый. Габриэла по дороге рассказала, что ему двадцать девять лет и что он не совсем ее брат, а только по маме. – Но мы дружим, – заверила она. – Вернер – классный. Вернер был одет в домашнюю одежду – поношенные джинсы и майку. Ноги – неожиданно в плюшевых тапочках, изображающих розовых мышей. – Уи-и-и-и! – объявила Габриэла, взглянув на тапочки. – Это Урсула подарила, – улыбнулся Вернер. – Говорит, что когда я в них – меньше похож на копа. С этим заявлением Тимофей бы поспорил. От похожести на копа Вернера не избавили бы никакие тапочки. Подтянутый, крепкий, коротко стриженный, с цепким внимательным взглядом синих глаз. Даже если бы Тимофей не знал, чем занимается Вернер, принял бы его за военного. Или за полицейского. Тимофей пожал протянутую ладонь, сильную и жесткую. – Меня зовут Тим. – Рад знакомству. Проходите. Вернер провел их в гостиную, усадил в кресла, принес по банке кока-колы. – Тиму нужно найти доказательства! – объявила Габриэла, с громким стуком ставя банку на подлокотник кресла. – В полиции думают, что это Тим напал на своего отчима! А он не нападал.