«Я докопаюсь до правды. Узнаю, что произошло» – только за это он и мог сейчас ухватиться. Только эти мысли, будто спасательный круг, держали на поверхности. Не позволяли погрузиться в безумие – которое, благодаря участливым вопросам следователя, подступало все ближе. Зачем, для чего? Почему следователь – человек, который считает его убийцей! – задает эти вопросы? Как будто ждет, что Тимофей, проникшись ими, вскочит со стула, заберет доказательства, которые принес, – и убежит? Как же ему не хватает Вероники. Она понимала людей. Габриэла их тоже понимает, но – не так. Вероника стремилась сделать людей понятными ему. Габриэла – служит переводчиком, не более. Все, что ее по-настоящему интересует в жизни, – она сама. Ей нравится бросать вызов учителям и одноклассникам, общаясь с мальчишкой, с которым никто другой не хочет общаться. А уж теперь, когда его считают замешанным в убийстве, – он не просто тот, с кем не хотят общаться. Он – настоящий изгой, сидящий под домашним арестом. А тут еще и расследование! Спасти Тимофея от ужасной участи может только помощь ее брата… Как-то так, видимо, рассуждает Габриэла. Но – лучше уж она, чем никто. Сейчас присутствие Габриэлы могло бы ему помочь. При ней, возможно, следователь не стал бы задавать эти дурацкие участливые вопросы. Не стал бы ждать от него реакции – неизвестно какой. И брови этого немолодого дядьки не ползли бы все выше оттого, что реакции он либо не получает вовсе, либо получает – но совершенно не ту, которую ожидал. Это Тимофей знает о черной пропасти безумия. Следователь о ней не знает. Как не знает ничего о самом Тимофее. Не знает, что ему, в общем-то, все равно, где находиться – под одной крышей с мамой или под надзором органов опеки. Все, что для него имеет значение, – истина. Все, к чему он стремится, – узнать правду. И это единственное, что удерживает его от падения в пропасть. От припадка. Пока еще – удерживает… – Чего вы от меня хотите? Я предоставил вам новые материалы для ведения следствия. Если я правильно понимаю схему, по которой действует полиция, вы обязаны отработать эти материалы. – Что ж. Обязаны – отработаем. – Участливость из взгляда следователя пропала. – Выйди и подожди меня в коридоре… – Он поднял трубку стационарного телефона. – Дежурный! – В кабинет заглянул парень, чем-то напомнивший Вернера. – Присмотри за мальчишкой. Тимофей вышел в коридор, уселся в кресло. Взглянул на часы, висящие на стене. Без десяти восемь. Через десять минут у мамы сработает будильник. Еще через тридцать минут она заглянет к нему в комнату сообщить, что пора вставать. После этого добавит, что домашнее обучение не означает, что он может дрыхнуть до обеда, а потом круглые сутки валять дурака. Возможно, скажет что-то еще, но эти слова – обязательно. В последние дни это неизменный ритуал – хотя Тимофей никогда не спит до обеда и выполняет все задания, полученные от преподавателей. И мама об этом прекрасно знает… Дежурный, похожий на Вернера, поглядывал на Тимофея с интересом. Предложил: – Хочешь кофе? У нас тут есть бесплатный автомат. Кофе?.. Да. Пожалуй. Кофе ему не повредил бы. Ни пообедать, ни поужинать Тимофей вчера толком не сумел. Хоть и запихнул в себя вечером под окрики мамы еду – потом его вырвало. На краю пропасти такое бывало. Теперь от голода в голове звенело, она то и дело кружилась. Вот только если он сейчас ответит на вопрос дежурного согласием, тот, когда принесет кофе, может посчитать это поводом продолжить разговор. – Не хочу. Спасибо. Дежурный отстал, хотя, вероятно, лишь на время. Он поглядывал на Тимофея все с тем же любопытством и рано или поздно наверняка нашел бы другой повод заговорить. Но тут открылась дверь кабинета следователя. – Идем, – сказал следователь Тимофею. Тимофей молча поднялся с кресла. – Мы едем к тебе домой, – сказал следователь. – Твою маму заберем на допрос – пока как свидетельницу. Твоего отца уже объявили в розыск. Рано или поздно, с помощью матери или без – мы его найдем. А тебя, по-хорошему, следовало бы уже сейчас передать органам опеки. Но я решил дать тебе возможность увидеться с матерью. Возможно, она назовет имена знакомых или родственников, которые могли бы стать твоими опекунами. Следователь посмотрел на него – снова ожидая какой-то реакции. – Я понял, – сказал Тимофей. Не попал. Следователь на это неодобрительно покачал головой и больше с ним не разговаривал до самого дома. * * * В машине они ехали вчетвером. Тимофей и молодой парень в форме – на заднем сиденье, следователь и водитель – впереди. Из машины вышли все четверо. Мамин «фиат» стоял на парковке. – К черному ходу, – приказал следователь водителю. – Есть. – Тот свернул с дорожки, обходя дом. Тимофей, следователь и парень в форме поднялись на крыльцо. Дверь была не заперта и даже закрыта неплотно. А значит, пропажу сына мама уже обнаружила. Из-за двери доносился мамин голос. Следователь прислушался. Спросил у Тимофея: – Что она говорит? Мама говорила по-русски. – Не знаю. Плохо слышно. Слова, приглушенные толстой дверью, действительно были едва различимы. – Пойдешь рядом со мной, – приказал следователь Тимофею. – Вперед не лезть! Он распахнул дверь и быстрым шагом прошел через холл в гостиную. Тимофей послушно шел рядом, Парень в форме держался за спиной следователя. Мама сидела на диване и плакала. Рядом с ней на подлокотнике, обняв маму за плечи, сидел отец. 83 Вероника вышла в столовую. Она не знала, с чего еще начать. Все всегда собирались здесь, столовая была как будто сценой в театре. Но сейчас спектакль закончился, и актеры разошлись. Щелкнув выключателем, Вероника зажгла свет. Обошла вокруг стола. Ну и что дальше? Покричать? А может… Хм… Глупо, конечно, писать человеку, который точно находится в одном с тобой здании (Тиша ведь не покинул станцию среди ночи, чтобы еще разок посмотреть на пингвинов, ведь правда?!), но это точно будет не самая большая и не самая страшная глупость в ее жизни. Гораздо глупее было, например, согласиться ехать в Антарктиду. Вероника вынула из кармана телефон и начала набирать сообщение: «Где тебя черти нос…» Дописать она не успела – из коридора послышался хлопок, похожий на выстрел. Выронив телефон, Вероника бросилась к коридору и увидела на стенах странные отблески, как будто в медпункте кто-то запустил фейерверк. Что определенно было бы слишком странно даже для Тимофея. Но прежде чем Вероника сделала шаг туда – из дверей медпункта выскочил человек и побежал по направлению к ней. Вероника попятилась, вернулась в столовую. Человек вбежал следом за ней и остановился. Капюшон от толстовки сбился назад, и Вероника, узнав знакомое лицо, выдохнула. – Ты? Господи, как ты меня напугала! Что там случилось? Брю что-то ответила, глаза ее беспокойно бегали. Вероника сообразила, что оставила планшет в комнате, а без него коммуникация обречена на провал. – Сорян, я схожу за переводчиком. Господи, там что, взорвалось… Она не договорила, потому что заметила деталь, которая сразу не бросилась в глаза. Брю держала в правой руке кухонный нож. И лезвие было в крови. Заметив, куда смотрит Вероника, Брю решилась. Она быстро, как змея, метнулась к Веронике, и та лишь успела вскрикнуть, когда лезвие ножа легло ей на горло. Брю оказалась сзади. – Стоять тихо, – прошипела она ей в ухо на русском языке. – Ты стоять тихо. 84 Сигнальная ракета. Конрад в первый же день, в числе прочих предметов, входящих в так называемый набор безопасности, выдал каждому из них по ракетнице – наказав использовать их лишь в самом крайнем случае, чтобы привлечь внимание поисковой группы. «Или отбиться от белого медведя», – проворчала тогда Вероника. «Белые медведи здесь не живут, – напомнила Габриэла, прочитав перевод на экране планшета. – А если выстрелишь в пингвина – выплатишь огромный штраф».