– Теперь уже не уверен, – после долгой паузы ответил консультант. – Что, если наш патер был человеком, просвещенным по этой части, – комиссар ткнул носком ботинка в дугу на полу, – и после визита нечисти решил затаиться? – Вы думаете, он убил чернокнижника-Душителя, оставил его тело в церкви и нанес на двери замок, чтобы ифрит не вышел? Маргарет зажала рот руками. – В целом же это логично. Такое возможно? Мы ведь не нашли у него никаких книг или еще чего-нибудь такого… Ну, такого. – Он мог хранить это все в церкви. – Консультант подошел к оконному проему, и слабые зимние сумерки выхватили из полутьмы его профиль, широкие плечи и черные волосы. Маргарет едва не прослушала, что он говорит. – Так что ничего удивительного. Вообще едва ли он стал бы держать дома такие вещи. Дядя поскреб бородку. – Тоже верно. Но тогда как Душитель ухитрился провести свой ритуал прямо под носом у Грейса, в его же храме? Почему там были кости детей? Девушка ойкнула. Вот что выносили полицейские из церкви тогда, когда она увидела ифрита впервые! – Может, Грейс был сообщником Душителя? – Тогда какого черта патер притащился сюда и так бился, что аж надорвался, защищая этот дом от ифрита? Семья Марго никогда не была с ним знакома. – В раскаяние вы не верите? – с усмешкой спросил Лонгсдейл. Комиссар громко фыркнул: – Еще чего! Восемь лет был сволочью, а потом перестал? Нет, тут что-то другое… – А, кстати! Я наконец установил, что замок нанесли на двери примерно в то же самое время, когда погибла жертва. – А точнее? Раньше, позже? Консультант покачал головой: – Точнее вам никто не скажет. В тот же день, если хотите, не раньше. – Интересно… А отпечаток? Вы же говорили, что каждый колдун оставляет личный след в этих своих… – Это не колдун, – мягко возразил Лонгсдейл, и дядя изумленно на него уставился. – Это человек. Но это один и тот же человек. – В смысле? – Тот, кто поставил замок, и тот, кто сегодня защищал дом от ифрита, – это один и тот же человек. «Господи!» – Маргарет уткнулась лбом в шкаф. Как же она не догадалась?! – И вы говорите об этом только сейчас?! – Но я же… – Он вам знаком? Повисла пауза. – Я не знаю, – наконец пробормотал Лонгсдейл. Девушка подняла голову. Вид у него был совершенно растерянный. – В каком это смысле? – раздраженно спросил комиссар. – Что значит – не знаю? – Я не знаю, знаком он мне или нет. – Как так может быть? Вы его или знаете, или нет, третьего не дано. – Но я не могу понять, – почти жалобно сказал консультант. – Я не могу понять, знаю его или нет. – Ну охренеть, – процедил дядя. Лонгсдейл отвернулся к окну, и Маргарет увидела закрепленные на его ремне ножны под трехгранный клинок. 5 января Натан с чашкой кофе в руке прислонился к оконному откосу. Внизу, у входа в департамент, кишели зеваки и журналисты. Двери распахнулись, стая пираний взволновалась, и к ним степенно вышел Бройд в сопровождении двух самых дюжих полицейских. Бреннон хлебнул кофе. Шеф решил наконец сделать официальное заявление, как всегда, избавив от мороки самого комиссара. Натан не любил выступать перед публикой и к тому же считал, что Бройд внушает ей гораздо больше доверия из-за респектабельной и благообразной внешности, чего о своей роже комиссар никак сказать не мог. До него донесся смутный шум, но он не стал открывать окно – содержание речи ему было известно. Шеф полиции намеревался сообщить прессе и любопытным, что в городе завелся безумный пироман, а также – что дело Хилкарнского душителя вновь открыто, и мы просим всех сознательных граждан… Бреннон вернулся к столу и без особого восторга осмотрел гору бумаг. Наверху кипы светили в глаза красной эмблемой два отчета пожарной бригады. Первый, по храму, Натан еще раз бегло пролистал. Лучше не стало. Причина пожара не установлена, очаг возгорания не найден, средства, благодаря которым поджигатель добился огня такой силы, неизвестны. В церкви, уверял шеф пожарной бригады, не обнаружено ничего, что могло бы так полыхнуть. Второй отчет, касательно дома Фаррелов, ничем не отличался от первого, разве что отчаяние и недоумение, сквозившие между строк, ощущались сильнее. Бреннон отодвинул отчеты и долил себе кофе. После долгих и мрачных раздумий он твердо решил разделить обязанности: полиция ищет Душителя, Лонгсдейл занимается ифритом. Натан полагал, что не вправе рисковать жизнями полицейских в заведомо проигрышной схватке с нечистью. А вот жизнью консультанта… «Если он вообще человек, – подумал комиссар. – Любого человека можно убить, да что там – всякое живое существо; так что же это за тварь, которую нельзя?» Лонгсдейл мог сколько угодно уверять, что опасается ифрита, – но тогда, на озере, Натан сам стал свидетелем того, как консультант был убит, и видел, как срастались в открытой ране его легкие и сердце. Звук, с которым сходились края разорванных тканей и сломанных костей, Натану не удалось забыть до сих пор. Бреннон хлебнул кофе. Он мог описать любого человека, с которым ему доводилось говорить, – он знал, каков каждый из них: Бройд, Риган, миссис ван Аллен, даже дворецкий консультанта и его пес. Однако понять, каков же сам консультант, он не мог, будто вся личность Лонгсдейла оказалась собрана из отдельных кусков и Натан видел то один из них, то другой, но никогда не улавливал целого. Разве что когда внезапно, на долю секунды, показывался тот, другой человек. «Но как же он стал… этим? И почему ничего не помнит? Как вообще можно такое забыть?!» Натан нахмурился. Что за странный ответ – не «Я не знаю», а «Я не помню». Словно Лонгсдейл был уверен, что раньше помнил или должен бы помнить, но забыл. Почти так же странно, как отвечать не «Я бессмертен», а «Меня нельзя убить». Разве есть разница? Или есть? «Есть, – подумал комиссар. – Я видел, что он умер». И вздохнул. До чего же надо дойти, чтобы доверить жизни тысяч людей неведомой твари, которая и сдохнуть-то нормально не может. – Сэр? – позвали из-за двери. – Угу, – отозвался Бреннон, – входи. Риган за минувшие трое суток осунулся, побледнел и даже похудел – пухлые розовые щеки обвисли и посерели, под глазами появились синяки. – Спал? – осведомился комиссар. – А? Кто, я? – пробормотал детектив, с трудом соображая, на каком он свете. – Д-да, сэр. Вчера. Вроде бы. – Сейчас доложишься – и марш домой. И чтоб спал там, а не работал. Усек? – Да, сэр. – Риган тупо пошуршал бумагами, очнулся и с натужной бодростью сказал: – Я допросил еще раз всех присутствовавших на последней вечерне, а также соседей, экономку и тех, кто ссорился с отцом Грейсом. – Начни с этих. – Что, со всех? – А сколько их там? – Много, – печально отвечал Риган. – Я, конечно, составил список… – У кого-нибудь был повод натравить на патера нечисть? – Не до такой степени, сэр. Его не любили, но вряд ли ненавидели. Кроме того, – помолчав, добавил Риган, – разве для этого не нужны особые знания? Я не представляю, где зеленщики и бакалейщики смогли бы их добыть. – Можно поискать у них в домах всякие книги, но у нас нет оснований для обысков, и где взять столько людей? Но не упускай это из виду. Еще имей в виду, что теперь у нас есть родственники убитых детей. Риган кротко вздохнул. – Восемь лет – вполне достаточно для того, чтобы найти нужные книги и освоить хотя бы одно заклинание, – заметил Бреннон. – Но если кто-то из них узнал, что Грейс убивал детей, почему этот кто-то не обратился к нам, сэр? – Потому что в прошлый раз мы ничем не помогли, – угрюмо ответил комиссар. – В общем, отслеживай каждый подозрительный шорох со стороны соседей и родственников детей. Особенно если кто-то станет ошиваться около церкви. Давай дальше. – Двайер и ваш консультант ищут в доме Грейса всякие следы… – Риган замялся. – Ну, того, что он сам это… по части нечисти и такого… Пока не нашли. Соседи за ним ничего похожего не замечали. Что касается последней вечерни, – он протянул Натану лист бумаги, – мы составили список всех, кто там присутствовал. Никто не видел в церкви посторонних. Хотя, сэр… – Риган снова вздохнул. – Честно говоря, ведь если… если убийца умеет вызывать нечисть, то почему бы ему не уметь становиться невидимым? – М-да.