И только Холли об этом спросила, как дорога свернула и они увидели справа черную полосу выгоревшей земли с белыми вкраплениями пепла. Пожар случился дня два назад, и в августовском воздухе еще пахло гарью. – Не успел разгореться, – заметил Джим. – Похоже, огонь сожрал не больше двух акров. Тут пожарные реагируют моментально, чуть задымилось – они уже на месте. В городе отличная команда добровольцев. Плюс в долине работает Лесная инспекция. Здесь живешь с постоянной мыслью об угрозе возгорания, но постепенно понимаешь, что с ней можно бороться, – главное, уметь. Джим говорил довольно уверенно, к тому же он прожил в этих краях семь или восемь лет, поэтому Холли постаралась задушить в себе зарождающуюся пирофобию. Но даже когда они уже проехали место пожара и запах гари развеялся, Холли все еще представляла, как красно-оранжево-белый огонь, словно торнадо, пожирает среди ночи протянувшуюся между горами долину. – Ферма Айронхартов, – сказал Джим, сбавив скорость. Холли даже вздрогнула от неожиданности, а потом посмотрела налево. Двухэтажный хозяйский дом стоял в ста футах от дороги, сразу за лужайкой с пожухлой травой. Он был простой, но опрятный – стены обшиты белым алюминиевым сайдингом, крыша покрыта красной кровлей, широкое парадное крыльцо будто открывается навстречу. Его могли снять с фундамента где-нибудь на Среднем Западе, где в «кукурузном поясе» тысячи таких домов, перенести в Калифорнию и поставить здесь. Примерно в ста ярдах слева от дома Холли увидела красный амбар с башенкой, а на башенке потемневший от времени флюгер в форме запряженного лошадью фургона. Амбар был небольшой, раза в два меньше хозяйского дома. За домом и амбаром виднелся пруд, а на его дальнем берегу – строение, которое сразу приковывало к себе внимание. Ветряная мельница. 3 Джим остановился на дорожке, проходившей между домом и амбаром, и вышел из машины. Он вдруг почувствовал: надо срочно выйти из машины. Он не ожидал, что это место так на него подействует: в желудке разлился холод, а лицо, наоборот, вспыхнуло от прихлынувшей к щекам крови. Из вентиляционных решеток в приборной доске дул легкий ветерок, но ему показалось, что воздух в салоне вдруг стал теплым и спертым. Джим стоял возле автомобиля, полной грудью вдыхая свежий воздух и стараясь взять себя в руки. Хозяйский дом с темными окнами не мог так сильно на него подействовать. Взглянув на него, Джим почувствовал только сладкую, щемящую тоску, которая со временем могла перерасти в глубокую печаль или даже отчаяние. Но он смотрел на дом, и у него не перехватывало дыхание, он мог спокойно отвернуться, не чувствуя непреодолимой тяги снова перевести на него взгляд. Амбар и вовсе не вызвал никаких эмоций. А вот с мельницей – другая история. Когда Джим перевел взгляд на конусообразное строение из белого известняка, ему показалось, будто он сам превращается в камень – словно воин, узревший лицо горгоны Медузы в обрамлении извивающихся змей. Когда-то очень давно он читал миф о горгоне Медузе в одной из книжек, которые давала ему миссис Глинн. Тогда он безумно хотел увидеть эту женщину с волосами-змеями и превратиться в бесчувственный камень… – Джим, – окликнула его Холли, выйдя из машины. – Ты как? На мельнице было всего два этажа, но за счет очень высоких потолков – на первом этаже выше, чем на втором, – она была примерно с четырехэтажное здание. Джиму же она показалась огромной, как двадцатиэтажная башня. Белые стены потемнели от времени; плющ, корни которого питал вырытый поблизости пруд, без труда цеплялся за швы кладки и, так как его никто не подрезал, почти целиком перекрывал узкое окно на первом этаже рядом с дверью. Четыре деревянных крыла, по тридцать футов в длину и пять в ширину каждое, давно прогнили. Размах их составлял около шестидесяти футов. С тех пор как Джим приезжал сюда в последний раз, многие лопасти потрескались или вовсе отвалились. Крылья застыли не в форме креста, а в форме буквы «икс»: два словно бы тянулись к пруду, другие два – к небу. Даже при ярком дневном свете мельница казалась Джиму огромным жутким пугалом в рваном тряпье, которое протянуло к небу костлявые, как у скелета, руки. – Джим? Холли прикоснулась к его плечу. Он отпрянул, будто не узнал ее. И действительно, в первую секунду он увидел в лице Холли черты давно умершей женщины, черты… Момент прошел, теперь перед ним была лишь Холли, ее лицо больше не сливалось с лицом женщины, которую она видела в своем сне. – Ты в порядке? – спросила Холли. – Да, конечно, просто… Воспоминания нахлынули. В душе он был благодарен Холли за то, что она вынудила его отвернуться от мельницы. – Тебе хорошо жилось с бабушкой и дедом? – Их звали Лена и Генри Айронхарт. Они были замечательные люди. Взяли меня к себе. Они со мной настрадались. – Настрадались? – переспросила Холли. Джим понял, что употребил слишком сильное слово, и сам удивился. – То есть многим ради меня пожертвовали. Не разом, а по чуть-чуть, то одним, то другим. Так и накопилось. – Взять на воспитание десятилетнего мальчика не всякий решится, – заметила Холли. – Но если ты не каждый день требовал на завтрак черную икру и шампанское, думаю, им с тобой было не так уж тяжко. – После того, что случилось с моими родителями, я замкнулся в себе, не хотел ни с кем разговаривать. Им понадобилось много сил и любви, чтобы вернуть меня к жизни. – А сейчас здесь кто живет? – Никто. – Но ведь твои дедушка и бабушка умерли пять лет назад. – Ферма пустует. Покупателей не нашлось. – А владелец кто? – Я. По праву наследования. Холли с неподдельным интересом огляделась по сторонам. – Но здесь так мило. Если полить лужайку и выполоть сорняки, будет просто чудесно. Почему так трудно найти покупателя? – Во-первых, жизнь здесь спокойная до чертиков. Даже самые ярые поклонники природы, мечтающие жить на ферме, на деле хотят, чтобы рядом были кинотеатры, книжные лавки, хорошие рестораны и автомастерские со специалистами по европейским маркам. Холли рассмеялась: – Малыш, да в тебе прячется маленький забавный циник. – И потом, на таких старых фермах очень непросто заработать на жизнь. Земли здесь всего сто акров – ни дойных коров не заведешь, ни на мясо, да и приличный урожай каких-нибудь зерновых не светит. Дед с бабушкой держали кур и продавали яйца. И благодаря мягкому климату снимали два урожая ягод. Земляника созревает в феврале, и собирать можно до мая. Ягоды – ходовой товар. Потом еще кукуруза и помидоры… Настоящие помидоры, а не резиновые, как в супермаркетах. Джим заметил, что Холли, несмотря на его слова, очарована фермой. Она стояла, уперев руки в бока, и осматривалась так, будто сама собиралась ее купить. – Но почему обязательно фермеры? Есть же люди, которые захотят здесь жить именно из-за тишины и покоя. – Это тебе не Ньюпорт-Бич и не Беверли-Хиллз. У местных нет лишних денег, которые они готовы потратить на оригинальный образ жизни. Лучший способ продать такую недвижимость – найти какого-нибудь богатого продюсера или руководителя звукозаписывающей студии из Лос-Анджелеса. Он купит ферму ради земли, все тут сроет, построит что-нибудь экзотическое и будет хвастать, что у него в Санта-Йнез есть уютное гнездышко. Это сейчас модно. За разговором Джим чувствовал, как внутри нарастает тревога. Было всего три часа дня, а он вдруг с ужасом подумал о наступлении ночи. Холли пнула пробившийся через трещину в асфальте сорняк. – Надо немного прибраться, а так все выглядит очень даже неплохо. Говоришь, пять лет прошло с тех пор, как Лена и Генри умерли? Но дом и амбар выглядят свежо, будто их красили год-два назад. – Так и есть. – Поддерживаешь товарный вид? – Конечно, а почему нет? Высокие горы на западе проглотят солнце быстрее, чем океан в Лагуна-Нигель. Сумерки здесь спускаются раньше, но и длятся дольше. Джим поймал себя на том, что наблюдает, как удлиняются лиловые тени, с ужасом героя фильма про вампиров, который бежит в укрытие, пока не открылась крышка гроба. «Да что со мной?» – подумал Джим. – А ты не думаешь, что когда-нибудь захочешь здесь поселиться? – спросила Холли. – Ни за что! Ответ прозвучал так резко, что Джим сам испугался, не говоря уж о Холли. А потом, словно подчиняясь неведомой силе, он снова посмотрел на мельницу, и его всего передернуло. Он чувствовал на себе взгляд Холли. – Джим, что здесь произошло? – тихо спросила она. – Ради всего святого, скажи, что произошло на этой мельнице двадцать пять лет назад? – Я не знаю, – подрагивающим голосом ответил он и провел ладонью по лицу (ладонь оказалась теплой, а лицо холодным). – Не могу вспомнить ничего особенного или странного. Я с удовольствием там играл. Там было прохладно и тихо… Мне там нравилось. Ничего не случилось. Ничего. – Нет, – упрямо сказала Холли, – что-то там все-таки случилось. Холли еще не знала, как относиться к резким перепадам настроения Джима, которые, после того как они выехали из округа Ориндж, случались с ним все чаще. В «Централе», покупая продукты, он будто вынырнул из подавленного состояния, в котором пребывал, пока они ехали через горы Санта-Йнез, и буквально воспарил. Ферма деда же подействовала на него как ушат холодной воды, а вид мельницы и вовсе выбил почву из-под ног. Он словно упал в ледяную расселину. Похоже, Джим был наделен не только даром, но и эмоциональной нестабильностью. Холли очень хотела помочь ему избавиться от внутренних проблем. Она даже было подумала, что совершила ошибку, предложив поехать на ферму. Журналистская карьера, хоть и несостоявшаяся, приучила Холли на ходу бросаться в гущу событий, ловить момент и бежать с добычей. Но возможно, в этой ситуации надо было действовать осторожнее, не торопиться, сначала все обдумать и тщательно спланировать. Они снова сели в «форд» и проехали между хозяйским домом и амбаром, а потом вокруг пруда. Гравиевая дорожка, которую Холли видела во сне, была достаточно широкой для запряженного лошадьми фургона начала века, так что Джим легко припарковался возле мельницы. Когда они снова вышли из машины, Холли оказалась рядом с кукурузным полем. Из окаменевшей земли за деревянной изгородью торчали редкие сухие стебли. Холли обогнула машину и подошла к Джиму, который стоял на берегу пруда. Гладь пруда была похожа на круглую плиту аспидного сланца диаметром двести футов в синих, зеленых и серых разводах. Лишь изредка то тут, то там летающие над самой поверхностью стрекозы оставляли круги. Слабый ток воды не вызывал ряби, но заставлял воду едва заметно мерцать у берега, где обильно цвели зеленые водоросли и пампасная трава с белым плюмажем. – Так и не вспомнила, что видела на дне в своем сне? – спросил Джим. – Нет, впрочем, может, это и не важно. Не каждая деталь во сне что-то значит. – Это важно, – тихо, будто самому себе, сказал Джим.