Что-то поднималось со дна пруда. Колокольчики смолкли, и свечение исчезло. Холли стояла, охваченная страхом и трепетом. Она понимала, что надо бежать, но не могла сдвинуться с места. Звон колокольчиков. Свет. В этот раз грязно-оранжевый. Ни намека на красный. Стал еще ярче. Холли наконец удалось сбросить оцепенение, и она, как спринтер, рванула к мельнице. Пульсирующий свет оживил сумерки. Вокруг плясали тени, словно воины апачей исполняли боевой танец вокруг костра. За оградой кукурузного поля мертвые стебли напоминали шевелящиеся лапы богомола. Цвет мельницы начал меняться, как будто известняк магическим образом превратился в медь или даже золото. Когда Холли добежала до двери, звон колокольчиков стих и свет погас. Холли распахнула дверь, шагнула за порог и резко остановилась. Окна не пропускали даже самый слабый свет. На первом этаже стояла темнота, черная и густая, как смола. Судорожно нащупывая выключатель на фонаре, Холли поняла, что ей тяжело дышать, как будто вязкий мрак заполняет ее легкие и не дает сделать вдох. Фонарь включился одновременно с трелью колокольчиков. Холли быстро по дуге осветила комнату фонарем. Никого. Направила луч на лестницу и стала быстро подниматься в верхнюю комнату. Поравнявшись с окном, она прильнула к стеклу. Идущий со дна пруда свет стал ярче и сменил цвет с оранжевого на янтарный. Холли ринулась дальше, а в мозгу вдруг зазвучали строчки из поэмы Эдгара Аллана По, которую она учила еще в школе и думала, что давно забыла. Звоны струн, струн, струн, Как напевы древних Рун. В переплясе колокольном светлых звуков не жалей, Звонко бей, бей, бей, бей, Бей, бей, бей[1]. Холли ворвалась в верхнюю комнату. Ее наполнял белесый свет кемпинговой лампы. Джим стоял в центре, поворачивался кругом и, улыбаясь, смотрел на стены, как будто чего-то ожидая. Колокольчики стихли. – Джим, посмотри в окно! – крикнула Холли. – В пруду что-то есть! Она метнулась к ближайшему окну, но с этой точки пруд не просматривался. Остальные два окна вообще выходили на другую сторону. – Камень звенит, – мечтательно сказал Джим. Холли повернулась к лестнице, и снова зазвонили колокольчики. Она задержалась ровно на столько, чтобы оглянуться и убедиться, что Джим идет за ней. Казалось, мыслями он где-то далеко. Холли бежала вниз, а в ее мозгу снова звучали строчки из По: Слышишь громкий звук тревог — Бронзы рог, Что об ужасе вещает, бурей мчится средь дорог?[2] Холли никогда не могла в нужный момент выдать пару поэтических строк. Она и вспомнить не могла, когда после колледжа цитировала или хотя бы читала стихи. Нет, был один случай – Луиза Тарвол! Сбежав к окну, Холли лихорадочно протерла второе стекло, чтобы им двоим было удобнее смотреть на происходящее внизу. Свет опять стал кроваво-красным и потускнел, словно то, что поднималось к поверхности пруда, теперь возвращалось на дно. Снова бей, бей, бей. Ужас рвется все сильней. Безумие какое-то – вокруг такое творится, а у нее в голове вертятся стихи. С другой стороны, она никогда не была в столь поразительной ситуации. Возможно, так мозг и работает: когда ты готовишься в любую минуту встретиться с высшей силой, он начинает наугад выуживать из загашников давно забытые знания. А Холли как раз ждала встречи с некой высшей силой, может, даже с Богом, хотя вряд ли с ним. Она не думала, что Бог живет в пруду, хотя любой священник сказал бы, что Бог везде и во всем. Бог как горилла весом восемьсот фунтов, где хочет, там и живет. Едва Джим оказался рядом с Холли, колокольчики умолкли, и красный свет в пруду начал быстро тускнеть. Джим прижался лицом к стеклу. Они ждали. Секунду, две, три, четыре. – Все, – поникла Холли. – Черт, ты должен был это видеть! Но колокольчики больше не звенели, и пруд в тусклом сумеречном свете оставался черным. Еще несколько минут, и сумерки сменит ночь. – Что это было? – спросил Джим, отступив от окна. Холли принялась возбужденно рассказывать: – Как в фильмах Спилберга: зазвенели колокольчики и одновременно из самой глубины пруда что-то начало подниматься, оно светилось, а свет пульсировал. Я думаю, это что-то воспроизводит звон и каким-то образом сообщает его стенам мельницы. – Как в фильмах Спилберга? – озадаченно переспросил Джим. – Прекрасно и страшно, захватывающе и как-то странно, пугающе и чертовски интересно. – Как в «Близких контактах третьей степени»? Хочешь сказать, там что-то вроде звездолета? – Да. То есть нет. Я не уверена. Не знаю. Может, что-нибудь покруче. – Покруче звездолета? Восторг и страх Холли сменились растерянностью. Она впервые не смогла подобрать нужные слова, чтобы описать то, что чувствовала, или то, что видела. Но с таким человеком, как Джим, с его уникальным опытом контакта со сверхъестественным, не помогали ни ее богатый словарный запас, ни журналистский талант. – Да, черт возьми! – беспомощно воскликнула Холли. – Покруче звездолета! По крайней мере, круче того, что показывают в кино. – Ладно, идем наверх. Джим начал подниматься по лестнице, но Холли все стояла у окна. Тогда он вернулся и взял ее за руку. – Это не конец. Думаю, все еще впереди. Мы должны быть в верхней комнате. Все произойдет именно там. Идем, Холли. 5 Они снова устроились на спальных мешках. Жемчужный свет лампы отбелил пожелтевшие стены. Газ с тихим шипением вырывался из объемной стеклянной колбы, отчего казалось, что снизу через половицы доносится чей-то шепот. Эмоциональные качели Джима зависли в верхней точке, он был как ребенок, предвкушающий встречу с чудом. И в этот раз Холли разделяла его настроение. Свет в пруду не только испугал ее, он и зажег в подсознании бикфордов шнур, сплетенный из веры и надежды, – впереди ее ждал катарсис. Она осознавала, что не только Джим испытывал внутренние проблемы. У него в душе был хаос, а у нее пустота. Когда они встретились в Портленде, она была закоренелым циником. Она шла по жизни, не пытаясь разобраться, откуда в сердце взялась пустота, и не пытаясь ее заполнить. С ней не случалось трагедий, подобных той, какая выпала на долю Джима, но теперь она понимала, что жизнь, равно лишенная и несчастий, и радостей, может привести к отчаянию. Днями, неделями, годами преследуя неинтересные цели ради осуществления чужих замыслов, она опустошала свою душу. Они с Джимом как две половинки инь и ян – каждый скроен так, чтобы заполнить пустоту в другом. Они идеально подошли друг другу, их союз был неизбежен. Но знак не сложить, если его половинки не окажутся в одном месте в одно время. И вот теперь она в нервном возбуждении ждала контакта с некой высшей силой, которая свела их с Джимом. Холли была готова к контакту с Богом или с чем-нибудь совершенно иным, столь же милосердным. Она не могла поверить, что в пруду притаился Враг. Это были две отдельные сущности, но их что-то связывало. Даже если бы Джим не сказал, что их ждет нечто хорошее и чудесное, она бы сама в итоге почувствовала, что свет в пруду и звон колокольчиков в стене знаменуют не кровь и смерть, а постижение тайны, упоение и восторг. Сначала они старались говорить тихо и коротко, будто боялись, что громкий разговор отобьет у высшей силы желание переходить на следующий уровень контакта. – Давно здесь появился пруд? – спросила Холли. – Давно. – Еще до Айронхартов? – Да. – До фермы?