– Наверняка. – То есть был всегда? – Возможно. – У местных есть о нем легенды? – То есть? – Истории о призраках, чудовищах, как о Лох-Несском озере. – Нет, ничего такого не слышал. Какое-то время они молча ждали. – Как там твоя теория? – спросила Холли. – Что? – Утром ты сослался на свою теорию, но не хотел ею делиться, пока хорошенько все не обдумаешь. – А, да. Возможно, теперь это больше, чем просто теория. Когда ты сказала, что видела во сне что-то под водой в пруду… Так вот, не знаю почему, но я стал думать о контакте… – Контакте? – Да. Как ты и сказала. С чем-то… Иным. – Из иных миров, – кивнула Холли, вспомнив колокольчики и свечение в пруду. – Они существуют, – с энтузиазмом сказал Джим. – Мы не можем быть одни во Вселенной. И однажды они появятся. Выйдут с кем-то на контакт. Может, со мной? Или с тобой? – Но они наверняка скрывались в пруду, когда тебе было десять. – Возможно. – И зачем им там сидеть все это время? – Не знаю. Может, они там гораздо дольше – сотни лет, тысячи. – Что делать звездолету на дне пруда? – Может, это их наблюдательный пост, место, откуда они мониторят человеческую цивилизацию. Вроде наших научных станций в Антарктиде. Холли вдруг поняла, что они с Джимом похожи на детей, которые летним вечером сидят под звездным небом, говорят о неведомом и фантазируют о путешествиях к далеким мирам. Но взрослому человеку все это казалось смешным и даже абсурдным. С одной стороны, она не могла поверить, что для недавних событий их жизни найдется такое складное и простое объяснение. Но с другой – ее внутренний ребенок мечтал, что его фантазии станут реальностью. Прошло двадцать минут, и ничего не изменилось. Эйфория и нервное возбуждение, в плену которых пребывала Холли после светопредставления, постепенно отпустили. Она все еще была под впечатлением, но к ней вернулась способность трезво мыслить. Она вспомнила, что происходило до возвращения к мельнице. Вспомнила неотступное ощущение, что за ней кто-то наблюдает. Она собралась рассказать об этом Джиму, а потом подумала о доме. – Дом полностью обставлен, – заметила Холли. – Ты не разобрал вещи деда. – Оставил все на случай, если в ожидании покупателя найду арендатора. Практически теми же словами она объясняла эту странность себе. – Но личные вещи не убраны. – Убрал бы, если бы нашелся арендатор. Джим все смотрел на стену, не желая пропустить первые признаки сверхъестественного. – За все пять лет не нашлось времени спрятать личные вещи? Джим пожал плечами. – В доме прибираются нечасто, но регулярно, – заметила Холли. – Арендатор может объявиться в любой момент. – Там как-то жутковато, скажу я тебе. Джим наконец отвернулся от стены и посмотрел на Холли: – Правда? Почему? – На мавзолей похоже. Взгляд Джима не изменился, но Холли почувствовала, что раздражает его. Возможно, своими допытываниями об арендаторах и уборке дома она отвлекала его от созерцания стены и размышлений о скором контакте, которые явно доставляли ему куда большее удовольствие, чем ее допрос. – Да, пожалуй, там жутковато, – согласился Джим. – Тогда почему?.. Он немного подкрутил фитиль лампы, и белый свет стал мягче. – Честно говоря, я так и не смог убрать вещи деда. Мы вместе упаковывали вещи бабушки. Это было нелегко. И вот прошло всего восемь месяцев, и он… Меня это просто растоптало. У меня никого не было, кроме них. И вдруг их не стало. Голубые глаза Джима затуманились болью. Холли захлестнула волна сочувствия, она подалась к нему и взяла за руку. – Я все тянул и до сих пор тяну, и чем дальше, тем труднее заставить себя заняться домом. – Джим вздохнул. – Если найдется арендатор или покупатель, конечно, займусь – куда я денусь. Но похоже, легче в пустыне Мохаве продать мешок песка, чем найти покупателя на эту ферму. Закрыть дом после смерти деда и ничего там не трогать четыре года и четыре месяца, но иногда прибираться – поступок несколько чудаковатый. Других слов Холли не нашла. Но именно эта чудаковатость и растрогала Холли. Она с самого начала почувствовала, что за суровостью Джима скрывается мягкость, и пусть он сто раз супермен, он человек добросердечный, и это она в нем тоже полюбила. – Давай вместе все разберем, – предложила Холли. – Вот покончим со всей этой чертовщиной и найдем время заняться вещами твоего деда. Вдвоем будет не так тяжело. Джим улыбнулся и вместо ответа сжал ее руку. Холли вспомнила кое-что еще. – Джим, я описывала тебе женщину из моего сна. Ту, которая поднималась по лестнице на мельнице. – Вроде было такое. – Ты сказал, что не узнаёшь ее. – И что? – Но в доме есть ее фотография. – Да? – В гостиной на стене висит снимок пожилой пары. Это ведь твои дед с бабушкой? Лена и Генри? – Да, они. – Лена – женщина из моего сна. – Странно, – нахмурился Джим. – Допустим. Но самое странное то, что ты ее не узнал. – Наверное, ты ее неточно описала. – Я же говорила, что у той женщины на правой щеке была родинка? Джим прищурился и крепче сжал ее руку. – Что такое? – растерялась Холли. – Сейчас что-то произойдет. Я чувствую. Понадобятся блокноты, которые я купил в «Централе». Джим отпустил руку Холли, она вытащила из пакета, который лежал рядом с ее спальником, два линованных блокнота и черный фломастер и передала Джиму. Джим смотрел на стены и тени на них так, будто ждал подсказки. Зазвенели колокольчики. Джим, как завороженный, слушал мелодичный перезвон. Он чувствовал, что вот-вот откроется значение всего, что происходило не только в последние два года, но и в последние двадцать пять лет. И конечно, не только это, но гораздо, гораздо больше. Звон колокольчиков предвещал откровение. Скоро его осенит трансцендентная истина, фундаментальное понимание всей его жизни, прошлого и будущего, начала и предназначения, да и вообще смысла самого существования. Ожидания были грандиозны, и Джим чувствовал, что тайны мироздания откроются здесь, в старой мельнице. Здесь он достигнет просветления, к которому безрезультатно стремился, исповедуя самые разнообразные религии.