Холли снова сверилась со своим блокнотом. – Седьмое июня. Корона, Калифорния. Луис Андретти. – Он станет отцом ребенка, в будущем – выдающегося дипломата. Лучше, чем умереть от множественных укусов гремучих змей, подумала Холли. – Двадцать первое июня. Нью-Йорк. Тадеуш… – Он станет великим художником, его работы подарят надежду миллионам людей. – Похоже, Друг – славный парень, – со счастливой улыбкой сказал Джим. – Он мне нравится. – Тридцатое июня, – пропустив мимо ушей замечание Джима, продолжила Холли. – Сан-Франциско… – Рейчел Стейнберг даст жизнь ребенку, который станет великим духовным лидером. Холли не отпускала мысль, что она уже где-то слышала этот голос. Но где? – Пятое июля… – Майами, Флорида. Кармен Диаз. Она родит будущего президента Соединенных Штатов. Холли помахала блокнотом перед лицом, как веером. – Почему не президентом всего мира? – Четырнадцатое июля. Хьюстон, Техас. Аманда Каттер. Родит величайшего миротворца. – Почему не Мессию? – поинтересовалась Холли. Джим отошел от нее и прислонился к стене между двух окон, вокруг его силуэта беззвучно вспыхивали плавающие в стене амебы. – Что с тобой такое? – спросил он. – Все это как-то раздуто, – ответила Холли. – Что именно? – Допустим, он хочет, чтобы ты спасал особенных людей. – Чтобы помочь человечеству, – вставил Друг. – Да-да, конечно, – кивнула Холли стене и снова повернулась к Джиму: – Но ты не находишь, что все эти люди уж слишком особенные. Как по мне, все это через край, как по сценарию. Никто не станет просто талантливым доктором или бизнесменом, который создаст новую отрасль производства, а с ней и тысячи рабочих мест. Никто не станет честным и бесстрашным копом или замечательной медсестрой. Нет, все будут великими дипломатами, великими учеными, великими политиками и великими миротворцами. Великими, великими, великими! – Это и есть конфронтационная журналистика? – Она самая. Джим отошел от стены, пригладил обеими руками густые каштановые волосы и с вызовом посмотрел на Холли. – Я понимаю, о чем ты. Тебе кажется, что это похоже на очередную серию «За гранью возможного». Но давай немного поразмыслим. Ситуация экстраординарная. Пришелец из других миров, обладающий силой, для нас равной силе Господа, решает использовать меня во благо человечества. Разве не логично с его стороны отправлять меня спасать особенных, по-настоящему особенных людей, а не твоего воображаемого бизнесмена? – О, очень даже логично, – согласилась Холли. – Только, на мой взгляд, не похоже на правду. Спасибо профессии, я вранье за версту чую. – Поэтому достигла в журналистике таких высот? – поинтересовался Друг. Холли могла бы посмеяться над всемогущей инопланетной сущностью, опустившейся до колкостей в ее адрес, но поостереглась. Если раньше ей только казалось, что в голосе Друга звучат недовольные нотки, то теперь она их очень хорошо расслышала. Смеяться над реакциями гиперчувствительной и обидчивой сущности, обладающей божественной силой, в данный момент было не то что неуместно, а просто-напросто глупо. – Что на это скажешь? – спросила она Джима. – Еще чуть-чуть, и он назовет меня сучкой. Друг молчал. Снова сверившись с блокнотом, Холли прочла: – Двадцатое июля. Стивен Эймс. Бирмингем, Алабама. Теперь стаи светящихся пятен плавали в стене уже не так плавно и чувственно. Если ранее световое шоу можно было сравнить с наиболее умиротворяющей симфонией Брамса, то нынешнее скорее напоминало какофонию плохого джазового оркестра. – Так как насчет Стивена Эймса? – спросила Холли. Ей было страшно, но она помнила, что в прошлый раз ее упорство встретило должное уважение. – Я ухожу, – объявил Друг. – Короткий выдался прилив, – заметила Холли. Янтарный свет начал темнеть. – Приливы на корабле нерегулярны и неодинаковы по продолжительности. Но я вернусь. – И все же как насчет Стивена Эймса? Ему пятьдесят семь. Он может породить очередного гения, хоть и староват? Почему ты спас Стива? Баритон Друга сменился басом и стал резче: – С вашей стороны будет неразумно попытаться уйти. Вот оно. Едва услышав последние слова, Холли поняла, что давно ждет, когда Друг скажет это вслух. А Джим, похоже, был ошарашен. Он крутился на месте, вглядываясь в плавающие в стене темно-янтарные пятна, которые то сливались, то снова делились, будто хотел определить, где у сущности лицо, и посмотреть ей в глаза. – Что ты хочешь этим сказать? Мы уйдем, когда захотим. – Дожидайтесь моего возвращения. Попытаетесь уйти – умрете. – Раздумал помогать человечеству? – вскинулась Холли. – Не спите. Джим встал рядом с Холли и, словно желая защитить, обнял за плечи. Если она и разозлила его своей конфронтационной журналистикой, теперь это было забыто. – Не вздумайте уснуть. Светящиеся пятна на стене стали темно-красными. – Сны – это порталы. И кроваво-красное мерцание исчезло. После ухода Друга комнату освещала лишь кемпинговая лампа. В воцарившейся тишине еле слышно шипел газ. 8 Джим сидел на своем спальнике и наблюдал за Холли. Она стояла на пороге и светила фонарем в темноту лестницы. Джиму показалось, что Холли пытается для себя выяснить, будет ли Друг препятствовать их уходу, и если будет, то насколько жестко или даже жестоко. А сам он не мог понять, почему все пошло совсем не так, как он ожидал. Джим приехал на мельницу, потому что после ужасающих событий, имевших место в его спальне около восемнадцати часов назад, не мог и дальше игнорировать темную сторону окутавшей его тайны. До этого он просто плыл по течению и делал то, к чему его подталкивала неведомая сила, – спасал людей в последнюю минуту. Погруженный в себя, но всегда готовый действовать супергерой, он зависел от расписания авиарейсов и сам стирал себе белье. Но теперь, когда Враг, кем бы он ни был, вторгся в его жизнь, Джим не мог и дальше его не замечать. Враг пытался прорваться в его жизнь из какого-то неведомого места, может быть, даже из другого измерения и, похоже, с каждой попыткой подбирался все ближе. Правда о высшей силе, которая подталкивала Джима спасать людей, не была первым пунктом в его повестке – он чувствовал, что со временем она ему откроется. А вот узнать, кто же этот Враг, было крайне важно ради собственного выживания… И ради Холли. Как бы то ни было, Джим ехал на ферму, готовый встретиться как с добром, так и со злом, испытать как радость, так и страх. Бросившись в пучину неведомого, Джим рассчитывал обрести хоть какое-то представление о своей миссии и о том, что за этим стоит. Теперь же он вообще перестал что-либо понимать. Звон колокольчиков в камне и прекрасный, почти божественный свет, который был сутью Друга, дарили ему долгожданные радость и удовлетворение. Джим пришел в неописуемый восторг, когда открылось, что спасенные им люди – особенные и в будущем изменят к лучшему жизнь всего человечества. Но вся одухотворенность улетучилась, когда он стал понимать, что Друг либо не говорит всей правды, либо, что гораздо хуже, не сказал ни слова правды. Больше всего беспокоила Джима детская обидчивость Друга. Теперь он уже не был уверен, что со дня спасения Ньюсамов состоял на службе у добра. Но пока еще страх вытесняла надежда. Заноза отчаяния засела в его сердце и занесла инфекцию, но ее еще нейтрализовал оптимизм, пусть слабый, но никогда не покидавший Джима. Холли выключила фонарь, вернулась к своему спальнику и села. – Не знаю, – сказала она, – может, это пустая угроза, но, пока не попробуешь, не поймешь. – Ты хочешь уехать? – А смысл? – покачала головой Холли. – Насколько мы его знаем, он нас где угодно достанет. Он ведь добрался до тебя в Лагуна-Нигель, стал посылать с этими заданиями, потом нашел в Неваде и отправил спасать Николаса О’Коннера в Бостон.