– Да, периодически я ощущал его присутствие вне зависимости от места. В Хьюстоне, во Флориде, во Франции, в Англии он задавал мне направление, предупреждал, что должно произойти, чтобы я мог исполнить его волю. Холли была измучена. Она осунулась, под глазами залегли тени, а лицо выглядело бледным не только из-за света газовой лампы. Она закрыла глаза, сжала двумя пальцами переносицу и скривилась, будто пытаясь облегчить головную боль. Джим раскаивался, что втянул ее во все это. Но как и страх, и отчаяние, его раскаяние не было беспримесным, он был счастлив одним только присутствием Холли. Эгоизм чистой воды, но Джим радовался, что Холли с ним, к чему бы ни привела эта ночь. Он больше не одинок. Продолжая массировать переносицу, Холли нахмурилась, так что на лбу появились глубокие морщины, и сказала: – Эта сущность не ограничена в своей свободе ни прудом с его окрестностями, ни телепатическими контактами на расстоянии. Она может появиться где угодно. Доказательство тому – царапины на моем теле и утренний случай в твоей спальне. – Но послушай, – возразил Джим, – нам известно, что Враг способен материализоваться на значительных расстояниях от пруда, но нам неизвестно, способен ли на это Друг. Из твоего сна вышел именно Враг, и именно он пытался добраться до нас сегодня утром. Холли открыла глаза и отняла руку от лица. Взгляд у нее был тяжелый. – Я думаю, все это одна сущность. – Что? – Друг и Враг. Я не верю, что в корабле на дне пруда обитают две сущности. Если этот корабль вообще существует, а я склонна верить, что существует. Я думаю, там только одна сущность, а Друг и Враг – не больше чем две ее ипостаси. Идея Холли была понятна, но Джим не мог сразу ее принять, настолько она его пугала. – Ты же не серьезно? Это ведь все равно что назвать его сумасшедшим. – Именно об этом я и говорю. Эта сущность страдает инопланетным раздвоением личности. Она действует от лица обеих своих половинок, и каждая не знает, что творит другая. По лицу Джима Холли прочитала, что тот отчаянно пытается сохранить веру в то, что Друг – отдельная милосердная сущность. Она взяла руку Джима в свои и торопливо заговорила: – Сам посуди: его детская капризность; заявления о том, что он меняет будущее человечества к лучшему; эффектное появление; резкая смена настроения от приторной благожелательности до враждебности; то, как он глупо врет и при этом сам верит в свое вранье; напускает таинственность там, где она совсем не нужна. Все это оправданно, только если мы имеем дело с нестабильным разумом. Джим попытался найти изъян в теории Холли. – Но ты же не думаешь, что сумасшедший человек, вернее, сумасшедший инопланетянин может пилотировать фантастически сложный звездолет. Представь, сколько световых лет и сколько опасностей они преодолели! – А может, все было иначе, – возразила Холли. – Что, если он потерял разум уже после прибытия? А звездолет вообще пилотировался автоматически или роботами. Или на борту были и другие существа, а теперь все умерли. Джим, он никогда не упоминал о команде, только о Враге. И раз уж ты веришь в его инопланетное происхождение, тебе не кажется странным, что в межгалактическую экспедицию отправили всего две сущности? Может, он поубивал всех остальных? Все предположения Холли могли оказаться правдой, но тогда правдиво могло быть и любое из них. Они столкнулись с чем-то поистине неведомым, а в бесконечной Вселенной и варианты бесконечны. Джим где-то читал, что некоторые ученые разделяют теорию, будто любые порождения человеческой фантазии, какими бы дикими они ни казались, могут существовать где-то во Вселенной, потому как сама природа мироздания не менее подвижна и плодородна, чем фантазии мужчин или женщин. Джим поделился этой мыслью с Холли и сказал: – Однако, боюсь, ты сама себе противоречишь. Ты пытаешься объяснить эту сущность в человеческих терминах, в то время как она настолько иная, что, возможно, и вовсе недоступна нашему пониманию. Как можно предполагать, что инопланетное существо страдает таким же психическим расстройством, как и люди? Или что у него может быть раздвоение личности? Это исключительно человеческий подход к проблеме. – Конечно, ты прав, – кивнула Холли, – но на данный момент это единственная теория, на которую я могу опереться. И пока случай ее не опровергнет, я буду исходить из того, что мы имеем дело с психически неуравновешенным инопланетным разумом. Джим подкрутил фитиль в лампе, и свет стал ярче. – Господи, у меня мороз по коже. – Только теперь? – усмехнулась Холли. – Если Друг – шизофреник и в какой-то момент войдет в образ Врага и уже не сможет выйти… Что нас ждет? – Даже думать об этом не хочу, – сказала Холли. – Если он настолько опережает нас в интеллектуальном развитии, а опыт его цивилизации в сравнении с нашей – это шестидесятитомная антология мировой литературы против коротенького рассказа, то он может устроить такое, что зверства Гитлера и Пол Пота покажутся невинными шутками учителей воскресной школы. Джим на минуту представил то, о чем говорила Холли, и шоколадные пончики начали колоть желудок, словно комок стекловаты. – Когда он вернется… – Только умоляю, – перебил Джим, – не надо больше конфронтационной тактики! – Да, я облажалась, – признала Холли. – Но тактику я выбрала верную, просто далековато зашла. Слишком на него давила. Когда он вернется, буду действовать мягче. Джим скрепя сердце признался себе, что готов принять теорию Холли если не целиком, то хотя бы частично. Его бросало в холодный пот при мысли о том, что может натворить свихнувшийся Друг, если они сделают что-то не так и возобладает его темная сторона. – Почему бы просто не отказаться от этой твоей тактики? Может, лучше ему подыгрывать, тешить его эго… – Так не пойдет. Невозможно контролировать безумие, потакая ему. Только хуже станет. Думаю, любая медсестра из психиатрической клиники скажет, что с агрессивным параноиком лучше всего вести себя мило, уважительно, но строго. Джим высвободил из руки Холли свою и вытер о рубашку вспотевшие ладони. На мельнице было неестественно тихо, как будто их поместили под огромный стеклянный колпак и выставили на обозрение в музее страны великанов. В другое время Джим бы встревожился, но сейчас он был рад: тишина могла означать, что Друг спит или занимается своими делами и ему сейчас не до них. – Он хочет творить добро, – сказал Джим. – Допустим, он безумен и вторая часть его личности – воплощение зла, эдакий мистер Хайд. Но доктор Джекил всей душой был на стороне добра. Это нам на руку. С минуту Холли думала над его словами. – Ладно, соглашусь. Когда вернется, постараюсь выудить из него правду. – Знаешь, что самое страшное? Что правда нам никак не поможет. Предположим, он нам все выложит, но если он сумасшедший, то рано или поздно сорвется с катушек и пойдет все крушить направо и налево. Холли кивнула. – Все равно надо попробовать, – сказала она. Джим взглянул на часы: было десять минут второго, но спать совсем не хотелось. Он не боялся уснуть и открыть портал, но чувствовал физическое истощение. Все мышцы болели так, будто он десять часов кряду камни ворочал, хотя за весь день только вел машину или сидел в верхней комнате мельницы в ожидании откровений. Сильный стресс изнуряет не меньше тяжелого физического труда. Джим поймал себя на том, что не хочет возвращения Друга – не хочет отчаянно, словно малыш, который мечтает, чтобы назначенный визит к дантисту никогда не состоялся. Он не желал его появления всеми фибрами души, даже почти верил, как верят дети, что, если очень сильно захотеть, ничего не будет. Он вспомнил цитату из Шазаля, которую приводил в классе во время занятий по произведениям По и Готорна: «Ужас возвращает нам детские черты». Если он когда-нибудь снова будет преподавать, нынешний опыт на мельнице поможет ему всецело раскрыть тему страха. В час двадцать пять Друг вдребезги разбил детскую теорию об исполнении желаний. На этот раз его внезапное появление не сопровождалось звоном колокольчиков. Свет просто растекся по стене, будто в воду выплеснули ведро красной краски. Холли вскочила. Джим поднялся на ноги. Теперь, будучи почти уверен, что мистическое существо может в любой момент перейти к жесточайшему насилию, он уже не мог расслабленно сидеть в его присутствии. Пятно разделилось на стаи пятнышек и расползлось по всей стене, а потом начало менять цвет с красного на оранжевый. Друг заговорил, не дожидаясь вопросов: – Первое августа. Сиэтл, Вашингтон. Лаура Линаскиан, спасена от утопления. Родит ребенка, который станет великим композитором, в тяжелые времена его музыка подарит людям успокоение. Восьмое августа. Пеория, Иллинойс. Дуги Баркитт. Вырастет и станет фельдшером в Чикаго, сделает много добра, спасет множество жизней. Двенадцатое августа. Портленд, Орегон. Билли Дженкинс. Вырастет гениальным инженером, его разработки произведут революцию в области медицинских технологий… Джим и Холли переглянулись. Они явно подумали об одном и том же: Друг не остыл, он снова кичится своей работой на благо человечества и в доказательство скармливает им подробности о спасенных. Вот только невозможно понять, правду он говорит или все выдумывает ради пущей правдоподобности своей легенды. Ясно одно: он очень хочет, чтобы ему поверили. Джим не мог понять, почему для сущности, в сравнении с которой они – серые мышки, так важно их мнение. Но факт оставался фактом, и в этом было их преимущество. – Двадцатое августа. Пустыня Мохаве, Невада. Лиза и Сузи Явольски. Лиза окружит свою дочь любовью и заботой, Сузи пройдет реабилитацию и оправится от психологической травмы после убийства отца. Она вырастет и станет величайшим государственным деятелем в мировой истории на ниве просвещения и благотворительности. Двадцать третье августа. Бостон, Массачусетс. Николас О’Коннер, спасен от гибели при взрыве подземного трансформатора. Он станет священником и посвятит свою жизнь заботе о нищих из индийских трущоб… Друг, будто ребенок, получивший замечание, старался выражаться о своей деятельность несколько скромнее, чем раньше. Маленький Баркитт станет не спасителем мира, а просто очень хорошим фельдшером. Николас О’Коннер уйдет от мира и будет жить среди нищих. Но другие оставались великими, гениальными и талантливыми, как боги. Видимо, Друг осознал, что ради правдоподобия надо снизить концентрацию величия, но так и не смог заставить себя разбавить его до удобоваримого состояния. И голос. Друг говорил, а Джим все больше уверялся, что где-то уже слышал его. Нет, не в этой комнате двадцать пять лет назад, этот голос вообще никак не был связан с текущим моментом. Несомненно, голос Друг позаимствовал, потому как в естественном состоянии у него наверняка нет ничего похожего на человеческие связки. Друг имитировал голос, будто пародист в баре, и подражал человеку, которого Джим когда-то знал. Вот только кому? – Двадцать шестое августа, Дубьюк, Айова. Кристина и Кейси Дубровик. Кристина родит второго ребенка – величайшего генетика следующего столетия. Кейси станет исключительной преподавательницей, она окажет на своих студентов огромное влияние и никогда не совершит ошибку, которая приведет к самоубийству одного из них. Джима будто кувалдой в грудь ударили. Намеком на случай с Ларри Каконисом Друг буквально плюнул ему в душу, и последняя вера в доброжелательность инопланетного разума испарилась. – Вот дерьмо! Удар ниже пояса, – воскликнула Холли. Это было так подло и низко, что Джим почувствовал приступ тошноты – так он хотел верить, что у Друга самые благородные цели и намерения. По стене закружил искрящийся янтарный свет: Друг явно был крайне доволен произведенным эффектом. Джима захлестнула волна отчаяния, на секунду он даже подумал, что у этой сущности со дна пруда вообще нет светлой стороны, что она – беспримесное зло. А вдруг люди, которых он успел спасти с пятнадцатого мая, будут служить не на благо человечества, а, наоборот, посвятят себя его уничтожению? Николас О’Коннер станет серийным убийцей. Билли Дженкинс – военным пилотом, который однажды слетит с катушек, обойдет систему безопасности и направит несколько ядерных ракет на какой-нибудь важный густонаселенный район. Сузи Явольски станет не величайшим государственным деятелем, а радикальной активисткой и будет устанавливать бомбы в конференц-залах крупных корпораций и расстреливать из автомата своих оппонентов. Уже стоя на самом краю пропасти, Джим вспомнил лицо Сузи, такое чистое и невинное. Джим никогда бы не поверил, что она может нести своему окружению что-либо, кроме света. Нет, он творил добро, а значит, и Друг, безумный он или нет, тоже творил добро, хотя и бывал жесток. – Мы еще не все выяснили, – сказала Холли сущности в стене. – Спрашивайте, спрашивайте. Холли сверилась с блокнотом. Джим надеялся, что она помнит о своем обещании не слишком наседать. Он чувствовал, что сейчас Друга крайне легко вывести из равновесия. – Почему ты выбрал Джима в качестве своего инструмента? – Он удобный. – Потому что жил на ферме? – Да. – Ты когда-нибудь действовал через кого-то, кроме Джима?