Она его не узнает. Слышит, как кричат люди. Много людей. Тра-тата. Крики становятся громче. Звенит разбитое стекло. Трещит дерево. Какой-то мужчина орет, ревет, как разъяренный медведь. Он очень зол. Тра-тата-тата-тата-тата-тата. Теперь она знает, что это стрельба. Из автомата. Надо выбираться. Она поворачивается на другой бок. Она не хочет – нет, не может, просто не может ползти мимо старушки с кровавой дырой вместо глаза! Но за ее спиной лежит девочка лет восьми в розовом платьице, черных лакированных туфельках и белых носочках. Маленькая девочка со светлыми волосами. Маленькая девочка, маленькая девочка, маленькая девочка, маленькая девочка в черных лакированных туфельках. Маленькая девочка, маленькая девочка в белых носочках. Маленькая девочка, маленькая девочка, маленькая девочка… без половины лица! Красная улыбка. Сломанные белые зубы и перекошенная красная улыбка. Вопли, рыдания, крики. Тра-тата-тата. Этот кошмар не закончится, он будет длиться вечно. Этот жуткий звук: тра-тата-тата. Холли начинает двигаться. Она ползет на четвереньках подальше от старушки без глаза и от девочки без лица. Ладони скользят по теплой картошке, по горячему сэндвичу с рыбой, по разлитой горчице. Она ползет под столами, между стульями, а потом ее рука попадает в лужу ледяной кока-колы, и она замечает на большом бумажном стакане логотип «Утенка Дикси». Она в бургерной «Дворец утенка Дикси». Она ее обожает. Больше никто не кричит. Может быть, поняли, что в «Утенке Дикси» не принято так кричать. Но кто-то рыдает и стонет. И кто-то без конца повторяет: пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Холли выползает из-под очередного стола и видит в нескольких футах от себя мужчину. Стоит к ней вполоборота. Странно одет. Должно быть, это какая-то игра – «кошелек или жизнь», «угощай, или пожалеешь», розыгрыш на Хеллоуин. Но сегодня не Хеллоуин. Однако мужчина в костюме. На нем солдатские берцы, камуфляжные штаны, черная футболка и головной убор, как у «зеленых беретов», только черный. Он точно не солдат. Через ремень у него свисает большой дряблый живот, и он не брился, наверное, неделю, а солдатам положено бриться, значит он ряженый. Перед ним на коленях стоит юная официантка «Утенка Дикси». Симпатичная девочка-подросток с рыжими волосами, она подмигнула Холли, когда принимала у нее заказ. Теперь она стоит на коленях перед мужчиной в форме. Она низко наклонила голову, будто в молитве, только она не молится, а повторяет: пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Мужчина орет ей что-то про ЦРУ, про управление сознанием и шпионские сети, которыми руководят со склада «Утенка Дикси». Замолкает и смотрит на рыжую девочку. Просто стоит и смотрит, а потом приказывает смотреть на него. Она: пожалуйста, пожалуйста, не надо. Он повторяет: смотри на меня. Она поднимает голову и смотрит на него. А он говорит: за дурака меня держишь? Девочка напугана, очень напугана, она говорит: нет, пожалуйста, я ничего об этом не знаю. А он: еще как знаешь, сучка. Опускает свой большой автоматический карабин и целится ей прямо в лицо. Целится в упор. Она говорит: господи, господи, господи. А он: ты заодно с этими крысами. Холли уверена – мужчина вот-вот отбросит свой автомат и расхохочется. И все, кто притворялся мертвыми, встанут и рассмеются. А потом выйдет управляющий, и все станут кланяться, как после представления на Хеллоуин. Только это не Хеллоуин. Мужчина нажимает на спусковой крючок. Тра-тата-тата-тата-тата. И рыженькая девочка исчезает. Холли разворачивается и на четвереньках отступает тем же путем, каким приползла. Она ползет быстро, пока он ее не заметил. Он сумасшедший, вот кто он, он – сумасшедший. Холли ползет по той же разбросанной еде и разлитой коле, ползет мимо маленькой девочки в розовом платьице, прямо по ее крови, и молит бога, чтобы безумец не услышал ее. ТРА-ТАТА-ТАТА-ТАТА-ТАТА! Он, видимо, стреляет в другую сторону: ни одна пуля не бьет рядом с Холли. Она все ползет, перебирается через мертвого мужчину с кишками наружу. Теперь она слышит вой сирен. Сирены надрываются снаружи, копы разберутся с этим психом. За спиной грохот, потом грохочет совсем близко, она оборачивается и видит его – безумец идет следом, переворачивая столы, пиная стулья, и смотрит на нее. Она перебирается через мертвую женщину и оказывается в тупике – на коленях у мертвого мужчины, который осел в углу зала, на коленях у мертвого мужчины, и деваться ей некуда, а псих наступает. Он очень страшный, такой страшный и свирепый, что она не может на него смотреть, не хочет видеть у своего лица ствол, как видела его рыжая девочка, поэтому отворачивается и оказывается лицом к лицу с мертвым мужчиной… Никогда еще Холли не просыпалась так – не от собственного крика, не от нехватки воздуха, а от рвотных позывов. Она свернулась калачиком, крепко обняла себя за плечи и зашлась в конвульсиях, но желудок был пуст, и горло просто сжимали спазмы. Джим лежал к ней спиной в позе эмбриона. Он крепко спал. Когда наконец удалось восстановить дыхание, Холли села. Ее не просто трясло, ее всю колотило, даже казалось, она чувствует, как у нее гремят кости. Слава богу, после пончиков она ничего не ела, а пончики давно переварились, а так бы точно вся обблевалась. Холли наклонилась вперед, закрыла лицо ладонями и сидела так, пока ее не перестало трясти и пока не утихли спазмы. Первое, что она заметила, когда отняла от лица ладони, – дневной свет в узких окнах. Свет был опаловый, розовато-серый, не сияние солнца на ясном небе, а блеклое свечение, но все-таки – свет. Глядя на него, Холли поняла: в душе она не была уверена, что когда-нибудь увидит новый день. Она посмотрела на часы: шесть десять. Только недавно рассвело. Она проспала всего два или два с половиной часа. Лучше бы не спала, она чувствовала себя совсем разбитой. Все-таки уснула. Холли подозревала, что Друг усыпил ее с помощью своей телепатии. Кошмар был слишком насыщенный, и Холли подумала, что он специально прокрутил у нее в мозгу этот жуткий фильм. Но зачем? Джим что-то пробормотал, пошевелился и снова затих. Он дышал глубоко и спокойно. Его сон явно был не таким, как у нее, иначе он бы корчился и вопил, как мученик на дыбе. Некоторое время Холли обдумывала свой сон, пытаясь понять – не вещий ли он был. Друг предупреждал, что так закончится ее жизненный путь? Что она будет ползать по разбросанной еде, по лужам крови, пытаясь спастись от свихнувшегося маньяка с автоматом? Она ведь даже не слышала о «Дворце утенка Дикси». Трудно представить более нелепое место для смерти. В современном мире наркоторговля ежедневно выбрасывает на улицы тысячи новых жертв. Кто-то из них, отбитый на всю голову, вполне способен взять автомат и начать охоту на крыс, которые якобы работают на ЦРУ или руководят шпионскими сетями со складов бургерных. Всю свою взрослую жизнь Холли трудилась репортером в разных газетах. Она сталкивалась с историями не менее трагическими и странными, чем ее сон. Прошло минут пятнадцать, и Холли поняла, что больше не может думать о кошмаре. Вместо того чтобы во всем разобраться, она еще больше запутывалась. Картинки кровавой бойни не тускнели в памяти, как обычно бывает после пробуждения, а становились только ярче. Надо было сделать перерыв. Джим все еще спал, Холли решила пока его не будить. Пусть отдохнет. Никаких следов того, что Враг пытался воспользоваться порталами снов, она не обнаружила: известняковые стены и дощатый пол были в полном порядке, так что повода разбудить Джима не нашлось. Осматривая комнату, Холли заметила на полу под дальним окном желтый блокнот. Она забросила его туда, когда накануне вечером Друг отказался устно отвечать на вопросы и ответил письменно на все сразу. Холли так и не успела задать все заготовленные вопросы, и теперь ей стало интересно, что он там написал. Она очень тихо встала и, осторожно пробуя перед каждым шагом доску на скрип, прошла через комнату к дальнему окну. Холли уже собралась поднять блокнот, и тут раздался звук, от которого внутри все похолодело. Так билось сердце – только с одним лишним ударом. Холли сверху донизу оглядела стены. Газовая лампа горела на полную, в окна проникал дневной свет – убедиться, что ни известняк, ни дерево не изменили свою структуру, труда не составило. Лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ… Звук был тихий, будто били в барабан за стенами ветряной мельницы где-то на выжженных солнцем холмах. Но Холли знала, что это. Это не барабан. Подобный стук всегда предварял появление Врага точно так же, как звон колокольчиков – появление Друга. Звук постепенно стих. Холли напрягла слух. Ничего. Холли с облегчением вздохнула, но руки у нее еще тряслись. Она подняла блокнот. Смятые страницы тихо шуршали, когда Холли их расправляла. Джим по-прежнему дышал ровно (ни ритм, ни частота дыхания не изменились), и его сопение плыло по комнате мягким эхом. Холли прочитала первую страницу, потом вторую. То же самое Друг говорил вслух, не считая ответов на импровизированные вопросы Холли. Она пролистала третью и четвертую страницы со списком спасенных Джимом людей – Кармен Диаз, Аманда Каттер, Стивен Эймс, Лаура Линаскиан – и описанием их вклада в улучшение будущего человечества. Лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ… Холли вскинула голову. Звук по-прежнему доносился издалека и громче тоже не стал. Джим застонал во сне. Холли решила его разбудить и уже отступила на шаг от окна, но жуткий звук снова стих. Очевидно, Враг бродил где-то поблизости, но не мог найти портал. Ему надо было проникнуть в сон, без сна у него связаны руки. Холли решила не тревожить Джима. Вернувшись к окну, она поднесла блокнот к свету, перевернула четвертую страницу и… От того, что она увидела на пятой, кожа на затылке и шее у нее заледенела, как у замороженной индейки. Стараясь не шуршать страницами, что было совсем не обязательно, Холли просмотрела шестую, седьмую и восьмую страницы. На всех был один и тот же текст, написанный волнистым почерком Друга. Но он больше не отвечал на вопросы. Это были два идущие поочередно послания, без знаков препинания, по три на каждой странице. ОН ЛЮБИТ ТЕБЯ ХОЛЛИ ОН УБЬЕТ ТЕБЯ ХОЛЛИ ОН ЛЮБИТ ТЕБЯ ХОЛЛИ ОН УБЬЕТ ТЕБЯ ХОЛЛИ ОН ЛЮБИТ ТЕБЯ ХОЛЛИ ОН УБЬЕТ ТЕБЯ ХОЛЛИ Глядя на эти навязчивые фразы, Холли мгновенно поняла, что «он» – это Джим, и никто другой. Она сосредоточилась на четырех полных ненависти словах об убийстве в попытке понять, что они значат. И внезапно ей показалось, что она понимает. Друг предупреждал, что в приступе ярости Джим может ее убить. Почему он на нее злится? Может, потому, что она привезла Джима на ферму за ответами и тем самым отвлекла его от выполнения миссии? Если Друг – светлая половина инопланетной сущности – смог проникнуть в мозг Джима и возложить на него миссию по спасению людей, может ли Враг – его темная половина – проникнуть в мозг Джима и заставить убить ее? Вместо того чтобы материализоваться в какого-нибудь монстра, как он на мгновение сделал в пятницу в мотеле или как пытался сделать в спальне Джима вчера утром, он мог бы просто настроить Джима против нее, завладеть его разумом похлеще, чем Друг, и превратить его в робота-убийцу. Сумасшедший мальчуган, живущий в инопланетной сущности, пришел бы в восторг. Холли встряхнулась, будто отгоняя назойливую осу. Нет. Это невозможно. Да, Джим способен убить, защищая невинных людей. Но убить невинного человека он не способен. И никакой всесильный инопланетный разум этого не изменит. У Джима доброе сердце, он хороший, неравнодушный человек. И главное, он ее любит. А что, если нет? Она выдает желаемое за действительное. Пока она знает только, что Враг способен так цепко контролировать сознание, что, доберись он до нее и прикажи сейчас утопиться в пруду, она бы так и сделала. Холли подумала про Нормана Ринка. Круглосуточный магазин в Атланте. Джим всадил в парня восемь зарядов и раз за разом стрелял в безжизненное тело. Лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ… Все еще далеко. Джим тихо застонал. Холли снова отошла от окна, чтобы разбудить Джима, и собралась позвать его, как вдруг поняла, что Враг уже мог в него проникнуть. Сны – это порталы. Холли не поняла, что Друг хотел этим сказать, – возможно, он повторял фразу для пущего эффекта, как было с колокольчиками. Но это могло означать и то, что Враг, проникая в сны спящего человека, способен завладеть его сознанием. Что, если Враг не собирается материализоваться из стены, а хочет пробраться в Джима и полностью подчинить его себе просто ради забавы? Лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ… Немного ближе, чуть громче? Она сходит с ума. Это паранойя, шизофрения, полное безумие. Ничем не лучше Друга с его темной половиной. Холли отчаянно пыталась понять абсолютно иную сущность. Она обдумывала самые разные варианты, а их становилось все больше. В бесконечной Вселенной вероятно все, и ночной кошмар может стать реальностью, а значит, и реальная жизнь может стать сном. С такими мыслями в условиях постоянного стресса и до безумия недалеко. Лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ…