Сегодня она прошла шесть кварталов до офиса относительно легко. В честь дня рождения она добавила к своему обычному черному костюму цветной шелковый платок. Она повернула налево на Уолл-стрит, и тут на нее налетел порыв ветра. Платок капюшоном поднялся над головой. Сэм, смеясь, несколько мгновений боролась с ним. Она обернула его вокруг шеи и слегка придерживала за концы, шагая по своему новому району. Сэм поселилась здесь недавно, но всегда любила его историю: когда-то Уолл-стрит была земляным валом — стеной[7], защищавшей Нью-Амстердам с севера, а Перл-стрит, Бивер-стрит и Стоун-стрит названы в честь товаров[8], которыми голландские купцы торговали вдоль грязных рядов, врезавшихся в море между доками с высокими деревянными парусниками. Семнадцать лет назад, когда Сэм переехала в Нью-Йорк, она могла выбирать из нескольких юридических фирм, которые были готовы ее взять. В мире патентного права ее стэнфордский магистерский диплом в области инженерной механики весил значительно больше, чем ее степень магистра права, полученная в Северо-Западном университете. Сэм с первой попытки приняли и в Нью-Йоркскую ассоциацию адвокатов, и в Ассоциацию адвокатов патентного права. Она была одной из немногих женщин в этой традиционно мужской сфере, отчаянно нуждавшейся в разнообразии. Представители юридических фирм едва ли не на коленях умоляли ее идти работать к ним. Она выбрала первую фирму, предложившую ей за вступление в должность такую премию, которой хватило на первоначальный взнос за квартиру в кондоминиуме с лифтом и подогреваемым бассейном. Милое довоенное здание небольшой этажности располагалось в Челси, потолки в нем были высокими, а бассейн в подвале напоминал викторианскую купальню. Несмотря на то, что финансовое положение Сэм год от года стремительно улучшалось, она счастливо жила в тесной квартирке с двумя спальнями, пока не умер ее муж. — С днем рождения! — Элдрин, ее помощник, ждал на этаже у дверей лифта. Сэм придерживалась четко выверенного графика, так что он мог предсказать ее передвижения с точностью до секунды. — Спасибо. — Она позволила ему взять свой портфель, но не сумочку. Он шел с ней через офис, привычно рассказывая о расписании на день. — Совещание по UXH в десять тридцать в переговорной номер шесть. В три часа звонок из Атланты, но я предупредил Лоренса, что не позже пяти вам нужно уйти на очень важную встречу. Сэм улыбнулась. Она собиралась пойти выпить с подругой по случаю дня рождения. — Есть одно неотложное дело по встрече партнеров на следующей неделе, — сказал он. — Надо подготовить для них убедительные аргументы. Я оставил бумаги у вас на столе. — Спасибо. Сэм остановилась у офисной кухни. Она не просила Элдрина заваривать ей чай, но из-за их утреннего ритуала ему приходилось просто стоять и ждать, пока она сделает это сама. — Утром я получила письмо от Кертиса. — Она взяла пакетик чая из коробки на столешнице. — На следующей неделе мне нужно в Атланту, хочу присутствовать при даче показаний по делу «Кока-Колы». У фирмы «Стелик, Элтон, Мэллори и Сандерс» было несколько региональных офисов, в том числе в Атланте. Сэм каждый месяц бывала там, останавливалась в «Фор Сизонс», ходила через два квартала в офисное здание на Пичтри-стрит и полностью игнорировала тот факт, что Пайквилль находится всего в двух часах езды. — Я сообщу тревел-менеджеру. — Элдрин достал из холодильника пакет молока. — Я еще могу спросить, есть ли у Грейнджера… О нет… — Он смотрел на включенный без звука телевизор в углу. На экране зловеще светилась надпись «СТРЕЛЬБА В ШКОЛЕ». Сэм, сама пережившая насилие со стрельбой, испытывала особенный ужас каждый раз, когда слышала о подобных инцидентах, но, подобно большинству американцев, уже как-то привыкла, что такое происходит почти каждый месяц. На экране появилась фотография девочки — очевидно, из школьного альбома. Под фотографией — имя: ЛЮСИ АЛЕКСАНДЕР. Сэм налила молока в чай. — В школе я встречалась с мальчиком по имени Питер Александер. Элдрин вышел за ней из кухни с удивленным видом. Она редко делилась подробностями своей личной жизни. Сэм продолжила идти к своему кабинету. Элдрин продолжил изложение расписания на день, но она слушала его вполуха. Она давно не вспоминала Питера Александера. Он был угрюмым парнем и любил долго и нудно рассуждать о том, какая это мука — быть творческим человеком. Сэм разрешала ему трогать ее грудь, просто потому что ей хотелось попробовать, на что это похоже. Честно говоря, это было похоже на что-то потное, потому что Питер и сам не знал, что и как надо делать. Сэм бросила сумочку у массивного стола из стекла и стали, возвышающегося посреди залитого солнцем углового кабинета. Вид из него открывался на здание напротив, как из большинства кабинетов в Финансовом округе. Когда строился Уолл-стритский «каньон», никаких красных линий еще не существовало. Всего двадцать футов тротуара отделяют большинство зданий от проезжей части. Она поставила чай на подстаканник около компьютера, и Элдрин как раз закончил свою речь. Сэм подождала, пока он уйдет. Села в кресло. Достала из портфеля очки для чтения. Начала просматривать свои записи к совещанию, назначенному на половину одиннадцатого. Принимая решение строить карьеру в патентном праве, Сэм понимала, что суть ее работы будет состоять в перетягивании крупных сумм денег: одна очень богатая корпорация подает в суд на другую очень богатую корпорацию за то, что та использовала похожие полоски на своих новых кроссовках или включила определенный цвет в свой логотип, и очень дорогие юристы спорят в присутствии очень скучающих судей о процентной доле цианового в определенном оттенке по «Пантону». Прошли те времена, когда Ньютон спорил с Лейбницем за право называться изобретателем математического анализа. Сэм тратила большую часть своего времени на выискивание блох в дизайн-схемах и изучение патентных заявок, которые иногда датировались началом промышленной революции. Она наслаждалась каждой секундой этой работы. Она обожала быть на стыке науки и права и пребывала в восторге от того, что умудрилась создать себе хорошую жизнь, сделав выжимку из главных талантов и матери, и отца. Элдрин постучал в ее стеклянную дверь. — Хотел сказать, чтобы вы были в курсе. Похоже, эта стрельба в школе произошла в Северной Джорджии. Сэм кивнула. «Северной Джорджией» абстрактно называют все что угодно в окрестностях Атланты. — Уже известно, сколько там жертв? — Всего двое. — Спасибо. Сэм постаралась не придираться к слову «всего», потому что Элдрин был прав: это небольшое число убитых. Возможно, уже завтра эта история пропадет из новостей. Она повернулась к компьютеру. Открыла черновик сводки по делу, с которым хотела ознакомиться к совещанию в половине одиннадцатого. Молодой коллега попробовал свои силы в написании ответа на ходатайство об упрощенном делопроизводстве по делу «„СаниЛеди“, подразделение „Ю-Экс-Эйч Файненшл Холдингс, Лтд.“, против „ЛедиМейт Корп.“, подразделение „Ниппон Девелопмент Ресорсес, Инк.“». После шести лет перетягивания каната, двух неудачных попыток посредничества и одного совещания по принципу «кто кого перекричит», преимущественно по-японски, это дело все-таки передали в суд. Предметом спора была конструкция петли, удерживающей крышку урны для прокладок и тампонов, которую устанавливают на перегородки в общественных туалетах. Корпорация «ЛедиМейт» изготовила несколько поколений вездесущего контейнера, от «ФемиГени» до оригинального «ЛедиМейт» и даже, внезапно, «ПауэрМэн». Сэм была единственной из всех задействованных в тяжбе, кто реально использовал эти контейнеры. Если бы их разработчики проконсультировались с ней, она бы предложила по-честному назвать их «Твою Мать», потому что это первое, что приходит в голову женщины, когда она вынуждена пользоваться этой урной. Сэм также посоветовала бы «Ниппону» выбрать пружинную рояльную петлю из двух частей, которая добавила бы к стоимости три сотых цента, а не ставить одинарную, рискуя получить иск о нарушении патентных прав, который грозит шестизначными гонорарами адвокатам, не говоря уже о компенсации ущерба в случае проигрыша. Если бы сводка по делу, которую она сейчас открыла, могла на что-то повлиять, компании «Ю-Икс-Эйч» этой компенсации не видать. Патентное право — не самая замысловатая область правосудия, но молодой коллега написал сводку с изяществом медведя. Именно поэтому Сэм в свое время на три года уходила работать в Управление окружного прокурора Портленда. Она хотела научиться говорить на языке судебных заседаний. Сэм прокручивала документ, делая пометки: ей пришлось переписать длинную фразу, написанную очень простым языком, сделав ее чуть более витиеватой, потому что она знала, что это запутает юриста противоположной стороны: при первой встрече с Сэм он попросил принести ему кофе и два сахара и передать ее начальнику, что он не любит ждать. Гамма оказалась права. Сэм Куинн пользовалась куда бо2льшим уважением, чем то, на которое могла рассчитывать Саманта Куинн. Сэм вошла в большую переговорную последней ровно в десять тридцать четыре. Она задержалась намеренно. Не любила отчитывать опаздывающих. Она заняла место во главе стола. Посмотрела на скопление молодых белых мужчин с дипломами Мичигана, Гарварда и МТИ, надутых от чувства собственной важности. А может, им действительно было от чего раздуваться. Они сидели в сияющих стеклянных офисах одной из крупнейших патентных фирм в мире. Если они считают себя лидерами в своей сфере, то, возможно, потому, что очень скоро на самом деле ими станут. Но пока что им предстояло показать Сэм, на что они способны. Она слушала их сообщения, комментировала предлагаемые ими планы и в целом позволила им перекидываться идеями, пока не почувствовала, что они ходят по кругу. Сэм была немногословна на своих совещаниях, и это многим не нравилось. Она попросила проверить прецеденты, переписать сводки к завтрашнему дню и включить в работу одну патентную заявку из шестидесятых. Она встала, и остальные сделали то же самое. Произнесла нейтральную фразу о том, что будет ждать результатов по принятым решениям, и вышла из комнаты. Они на расстоянии последовали за ней, потому что работали в той же части здания. Сэм часто думала, что в этой прогулке от переговорной к кабинету ее будто преследует стадо гусей. Вечно один из них вырывается вперед, надеясь, что его запомнят, или чтобы доказать остальным, что он ее не боится. Кто-то отстал и направился на другие встречи, поздравив ее с днем рождения. Кто-то спросил, как прошла ее недавняя поездка в Европу. Один из молодых людей, слегка гиперактивный, поскольку прошел слух, что Сэм скоро станет одним из именных партнеров, проводил ее до самого кабинета, рассказывая длинную историю, окончившуюся тем, что его бабушка родилась в Дании. Муж Сэм тоже родился в Дании. Антон Миккелсен, профессор, на двадцать один год старше Сэм, вел у нее в Стэнфорде курс о технологиях в обществе под названием «Техника в строительстве Римской империи». Антон был так увлечен предметом, что это заворожило Сэм. Ее всегда влекло к людям, которые восхищались миром, смотрели вовне, а не внутрь. Антон же не оказывал никаких знаков внимания, пока Сэм была его студенткой: он, наоборот, отстранялся, и она была уверена, что все делает не так. Он написал ей только после выпуска, когда она уже второй год училась в юридической школе Северо-Западного университета. В Стэнфорде Сэм была одной из немногих женщин на факультете. Иногда ей приходили электронные письма от некоторых преподавателей. Поле «тема письма» обычно сочетало в себе отчаяние и что-то вроде эллипсиса: «Я все время думаю о тебе…» или «…Ты должна… мне помочь…» Будто они сходят с ума от желания и только Сэм может унять эту боль. Эта их неуверенность стала одной из причин, по которым она решила поступать в юридическую школу, а не в аспирантуру. Одна мысль о том, что кто-то из этих жалких лысеющих ловеласов станет руководить ее диссертацией, была невыносимой. Отправляя первое письмо Сэм, Антон знал, какой репутацией пользуются его коллеги. «Прошу прощения, если вам неприятно будет получить это послание, — написал он. — Я ждал три года, чтобы зона моей профессиональной ответственности никак не пересекалась с выбранной вами сферой деятельности». Он рано ушел на пенсию из Стэнфорда. Устроился консультантом в европейской технологической компании. Обосновался в Нью-Йорке, чтобы быть ближе к ней. Они поженились спустя четыре года после того, как Сэм начала работать в юридической фирме. Антон открыл Сэм жизнь, о которой она и не догадывалась. Их первая поездка за границу была волшебной. Не считая дурацкой вылазки в Тихуану на первом курсе, Сэм никогда не бывала за пределами Соединенных Штатов. Антон отвез ее в Ирландию, где ребенком проводил лето у родственников матери. В Данию, где он полюбил дизайн. В Рим, чтобы показать ей развалины, во Флоренцию, чтобы показать ей Дуомо, в Венецию, чтобы показать ей любовь. Поженившись, они все время путешествовали: то Антон соглашался на какой-то проект, то Сэм регистрировалась на конференцию с одной лишь целью — посетить новые места. Дубай. Австралия. Бразилия. Сингапур. Бора-Бора. В каждой новой стране, каждом иностранном городе, куда приезжала Сэм, она думала о Гамме, о том, как мама хотела, чтобы она уехала, увидела мир и жила где угодно, только не в Пайквилле. К тому же Сэм путешествовала с мужчиной, которого обожала, а это делало каждую поездку еще прекраснее. У Сэм зазвонил рабочий телефон. Она откинулась в кресле. Посмотрела на часы. Это звонок из Атланты, назначенный на три. Она снова забылась в работе, пропустила обед, погрузившись в тонкости патентного дизайна узкой оцинкованной штифтовой петли. Лоренс Ван Лун, голландец, живет в Атланте и специализируется в их компании на международном патентном праве. Он звонил по поводу кейса «Ю-Икс-Эйч», но, так же как и Сэм, он был заядлым путешественником и, прежде чем перейти к делу, начал расспрашивать ее о том, как она съездила в Европу около месяца назад, о ее десятидневном туре по Италии и Ирландии. Когда-то Сэм рассказывала о городах мира с точки зрения их культуры, архитектуры и людей, но время и деньги увеличили ее склонность говорить об отелях. Она рассказала Лоренсу о том, как останавливалась в дублинском «Меррионе», где люкс с видом на сад выходит не на сад, а на боковой проход. Что «Аман» на Гранд-канале просто потрясающий, с безупречным сервисом, а дворик, где она пила чай по утрам, — одно из самых безмятежных мест в городе. Во Флоренции она остановилась в «Вестин Эксельсиор» с великолепным видом на Арно, но покой ее люкса периодически нарушался шумом из бара на крыше. В Риме, как она рассказала Лоренсу, она выбрала «Кавальери», из-за бань и отличных бассейнов. Но насчет этого она соврала. Сэм забронировала номер в «Рафаэлло», том самом дешевом отеле, который они с Антоном могли себе позволить в то первое волшебное путешествие в Рим. Но для Лоренса Сэм немного отошла от правды, рекомендуя рестораны и музеи, которые она посещала в какие-то другие разы. Она не сказала ему, что в Дублине стояла в Длинном зале Старой библиотеки Тринити-колледжа, глядя на чудесный сводчатый потолок со слезами на глазах. Не упомянула Сэм и о том, что во Флоренции она сидела на одной из скамеек в галерее Академии изящных искусств, там, где стоит микеланджеловский Давид, и рыдала. В Риме ей досталось поровну ностальгии и скорби. Фонтан Треви, Испанская лестница, Пантеон, Колизей и Пьяцца Навона, где Антон сделал ей предложение, когда они пили вино под луной. Сэм впервые увидела все эти чудесные места вместе с мужем, и теперь, когда Антон умер, она никогда не посмотрит на них с прежним удовольствием. — Похоже, у тебя было потрясающее путешествие, — сказал Лоренс. — Ирландия и Италия. Значит, страны на «и», хотя тогда надо было еще добавить Индию. — Исландию, Индонезию, Израиль… — Сэм улыбнулась, когда он засмеялся. — Думаю, нам придется закончить обсуждение отелей и перейти к восхитительному миру контейнеров для использованных прокладок. — Да, конечно, — отозвался Лоренс. — Но я хочу кое о чем тебя спросить… Надеюсь, я не слишком лезу не в свое дело… Сэм напряглась, готовясь говорить об Антоне, потому что даже год спустя ей продолжали задавать вопросы.