Она поднималась в лифте в одиночестве. Она смотрела на свое отражение в дверях лифта. На нее глядела одинокая фигура с белыми волосами. Двери открылись. На кухонном полу катался и потягивался Фоско. Она заставила себя съесть остатки тайской еды, которую заказывала на субботнюю вечеринку в честь дня рождения. Сидеть на барном стуле было неудобно. Уперев ноги в пол, она устроилась на самом краешке. Нога разрывалась от боли, будто мышцу вспарывали горячим лезвием. Сэм посмотрела на часы. Слишком рано, чтобы идти спать. Она слишком устала, чтобы сосредоточиться на работе. Слишком вымотана, чтобы читать новую книгу, подаренную на день рождения. В ее старой квартире в Челси они с Антоном не смотрели телевизор. Сэм и так целый день сидела за компьютером. Еще немного голубого света — и ее голова начинала раскалываться от боли. В новой квартире уже был установлен большой телевизор — в отдельном кабинете. Сэм обнаружила, что ее нередко тянет в эту темную комнату, одну из тех коробок без окон, что застройщики именуют «дополнительным пространством», потому что спальней это назвать нельзя. Сэм села на диван. Поставила на журнальный столик пустой бокал. Рядом с ним — бутылку Tenuta Poggio San Nicolò 2011 года. Любимое вино Антона. Фоско прыгнул ей на колени. Сэм машинально почесала его между ушей. Рассмотрела изысканную этикетку винной бутылки с изящными завитками по краям и красной сургучной печатью посередине. Жидкость внутри бутылки была равноценна яду. Сэм верила, что ее мужа убили такие вина, как San Nicolò. По мере расширения консалтингового бизнеса Антона и продвижения Сэм по карьерной лестнице они стали позволять себе более качественные вещи. Пятизвездочные отели. Полеты первым классом. Люксы. Частные туры. Высокую кухню. Антон увлекался вином всю жизнь. Он любил насладиться бокалом за обедом и еще одним, может, двумя за ужином. Особенно он любил сухие красные вина. Изредка, когда Сэм не было рядом, он мог добавить к вину сигару. Врачи Антона сказали, что это судьба и, возможно, сигары, но Сэм считала, что его убили вина с высоким содержанием танинов. Рак пищевода. Меньше двух процентов всех раковых заболеваний относятся к этому типу. Танин, натуральное дубильное вещество, служит некоторым растениям защитой от насекомых и хищников. Это химическое соединение содержится во многих фруктах, ягодах и бобовых. У танинов есть несколько практических применений. Растительные и синтетические танины применяются в кожевенной промышленности. В фармацевтике соли дубильных кислот используют в производстве антигистаминных и противокашлевых препаратов. В красном вине танин служит структурным компонентом, будучи продуктом реакции от соприкосновения кожицы винограда с косточками. Считается, что вина с высоким содержанием танинов хранятся лучше вин с низким содержанием танинов, то есть чем более зрелое вино, тем дороже бутылка и тем выше концентрация танинов. Танин также содержится в чае, но его вяжущие свойства могут быть нейтрализованы молочными белками. По убеждению Сэм, белки вместе с танинами были виноваты в болезни Антона: в частности, гистатины — белки, содержащиеся в слюне и выделяемые железами в задней части языка. Они обладают антимикробными и антигрибковыми свойствами, а также играют ключевую роль в заживлении ран. Возможно, эта функция имеет жизненно важное значение. В конце концов, рак — это результат аномального роста клеток. Если гистатины не защищают и не заживляют ткани, выстилающие пищевод, то может измениться ДНК клеток и начаться их неконтролируемый рост. Известно, что танины подавляют выработку гистатинов во рту. Каждый тост, который поднимал Антон, каждое его salut[9] способствовало росту злокачественных клеток в тканях, выстилавших его пищевод, распространению их в его лимфоузлы и, наконец, во внутренние органы. По крайней мере такова была версия Сэм. Долгих два года наблюдая угасание своего прекрасного жизнелюбивого мужа, она держалась за то, что казалось разумным объяснением: причина А привела к результату Б. У Антона не обнаружили ВПЧ — вирус, ответственный за примерно семьдесят процентов случаев раковых заболеваний головы и шеи. Курил он редко. Он не был алкоголиком. У его ближайших родственников не было случаев онкологии. Ergo[10], танины. Допустить, что в его болезни сыграл роль случай, что молния ударила в Сэм не два, а три раза, было за пределом ее интеллектуальных и эмоциональных возможностей. Фоско уткнул голову в локоть Сэм. Это был кот Антона. Возможно, у него выработался условный рефлекс на запах вина, как у собаки Павлова. Сэм мягко отстранила его, сдвинувшись на край дивана. Налила бокал вина, который не выпьет, за своего мужа, которого никогда больше не увидит. Потом она сделала то, чего избегала с трех часов дня. Она включила телевизор. Женщина, которая осталась в памяти Сэм как мисс Хеллер, стояла у входа в Больницу округа Дикерсон. Вид у нее, естественно, был совершенно безутешный. Длинные блондинисто-серые волосы растрепались, и пряди колыхались на ветру. Глаза покраснели. Тонкая линия губ была почти бесцветной. — Если мы казним еще одну девочку, это не отменит сегодняшней трагедии. — Она остановилась. Сжала губы. Было слышно, как щелкают фотокамеры, покашливают репортеры. Голос ее звучал уверенно. — Я молюсь за семью Александер. Я молюсь за душу моего мужа. За мое собственное спасение. — Она снова сжала губы. В ее глазах блеснули слезы. — Но также я молюсь и за семью Уилсонов. Потому что сегодня они страдают так же, как и все мы. — Она смотрела прямо в камеру, расправив плечи. — Я прощаю Келли Уилсон. Я прощаю ей эту ужасную трагедию. Как сказано в Евангелии от Матфея: «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный». Женщина повернулась спиной и ушла обратно в больницу. Охранники закрыли двери, не давая репортерам пойти за ней. Сэм шумно выдохнула воздух, который держала глубоко в груди. На экране появился ведущий. Он сидел за столом с группой самопровозглашенных экспертов. Их слова проносились над Сэм, когда она усаживала Фоско себе на колени. Один британский друг говорил ей, что Англия лишилась своих поджатых губ в день смерти принцессы Дианы. Вся их культура сарказма вместо эмоций в одночасье превратилась в рыдающее месиво. Тот друг называл этот феномен еще одним нежелательным этапом американизации — «британцы вечно жалуются на Америку, при этом жадно поглощая американские товары и культуру» — и говорил, что публичные скорбные излияния по поводу смерти Дианы навсегда изменили то, как его соотечественники считают приемлемым реагировать на трагедии. Возможно, его теория была в чем-то верной, даже в части возложения вины на Америку, но Сэм считала, что худший результат этих, судя по всему, бесконечных национальных трагедий — это то, что сложилась некая формула их проживания. Взрывы на Бостонском марафоне. Сан-Бернардино. Ночной клуб «Пульс». Люди негодовали. Люди приклеивались к телевизорам, к веб-сайтам, к лентам «Фейсбука». Они много говорили о своей скорби, ужасе, ярости, боли. Они требовали перемен. Они собирали деньги. Они умоляли действовать. А потом они возвращались к своим жизням до следующего громкого события. Сэм снова посмотрела на экран. Ведущий новостей говорил: — Сейчас мы покажем видео, которое уже демонстрировали. Для тех, кто только что к нам присоединился, повторю, что это реконструкция событий, произошедших сегодня утром в Пайквилле, городе примерно в двух часах езды к северу от Атланты. Сэм смотрела, как неказистые персонажи неловко движутся по экрану: это больше похоже на симуляцию, чем на реконструкцию. Ведущий начал комментировать: — Примерно в шесть пятьдесят пять утра сегодняшнего дня, предполагаемая стрелявшая, Келли Рене Уилсон, вошла в коридор. Сэм смотрела, как фигура передвинулась к середине коридора. Открылась дверь. Пожилая женщина уклонилась от двух выпущенных пуль. Сэм закрыла глаза, но продолжила слушать. Пуля попала в мистера Пинкмана. Пуля попала в Люси Александер. Еще две фигуры входят в кадр. Ни одна из них не названа по имени. Мужчина и женщина. Женщина бежит к Люси Александер. Мужчина пытается выхватить оружие у Келли Уилсон. Сэм открыла глаза. На лбу у нее выступил пот. Она заметила, что сжимала кулаки так сильно, что на ладонях полумесяцами остались следы от ногтей. Зазвонил мобильный. Он лежал на кухне. В ее сумочке. Сэм не двинулась с места. Она смотрела телевизор. Ведущий разговаривал с лысым мужчиной в галстуке-бабочке, указывавшем на его вероятную принадлежность к профессии психиатра. — Обычно мы видим, что стрелки такого типа действуют в одиночку, — сказал он. — Они чувствуют себя покинутыми, нелюбимыми. Зачастую это жертвы травли. Телефон перестал звонить. «Бабочка» продолжил: — Тот факт, что в данном случае убийца — женщина… Сэм выключила телевизор. В комнате наступила непроглядная темнота, но она привыкла в ней ориентироваться. Она удостоверилась, что Фоско спит рядом. Аккуратно нащупав бутылку и бокал, она отнесла их на кухню, где содержимое обоих отправилось в раковину. Сэм проверила телефон. Звонок был с незнакомого номера. Скорее всего, спам, хотя она и вносила свой номер в реестр абонентов, не желающих получать подобные звонки. Большим пальцем Сэм переключила экран и заблокировала номер. Телефон завибрировал: пришло уведомление о новом письме. Она посмотрела на время. В Гонконге начался рабочий день. Если и было в жизни Сэм что-то постоянное, то это равномерный, неуменьшающийся объем работы. Ей не хотелось искать очки для чтения, если только это не что-то срочное. Она прищурилась, прокручивая список новых писем. Ни одно открывать не стала. Сэм положила телефон на кухонный стол. Приступила к своим вечерним делам. Убедилась, что все миски Фоско наполнены. Выключила свет, нажала кнопки, чтобы закрыть шторы, проверила, что будильник включен. Она пошла в ванную и почистила зубы. Выпила свои вечерние таблетки. В гардеробной переоделась в пижаму. На столике у кровати лежал очень хороший роман, но Сэм хотелось отдохнуть, оставить этот день позади и встать завтра утром со свежей головой. Она залезла в постель. Фоско тут же возник рядом. Он занял свое место на подушке у ее головы. Она сняла очки. Выключила свет. Закрыла глаза. Сделала длинный выдох. Медленно выполнила свои ночные упражнения, напрягая, а потом расслабляя каждую мышцу тела, от flexor digitorum brevis[11] в стопах до galea aponeurotica[12] под кожей головы. Она ждала, когда ее тело расслабится и придет сон, но оно отказывалось сотрудничать. Тишина в комнате была слишком полной. Даже Фоско не издавал своих привычных вздохов, причмокиваний и похрапываний. Сэм открыла глаза. Она смотрела на потолок и ждала, когда темнота станет серой, а серость уступит место теням, которые падают от крошечного просвета, всегда остающегося между штор. — Ты видишь что-нибудь? — спросила Чарли. — Сэм, ты видишь что-нибудь? — Да, — соврала Сэм. Она чувствовала свежезасеянную землю босыми ногами. С каждым шагом слой темноты в поле ее зрения становился гуще. Чарли была серым пятном. Дэниэл был высоким и худым, как угольный карандаш. Захария Кулпеппер был черным квадратом угрожающей ненависти. Сэм села, свесив ноги с края кровати. Сжала руками бедра, разминая перетруженные мышцы. Тепло от пола согрело ступни. Она чувствовала, как бьется сердце. Медленно и четко. Синоатриальный узел, атриовентикулярный узел, сеть волокон Гиса-Пуркинье, которая посылает импульсы в мышечные стенки желудочков, заставляя их попеременно сжиматься и расслабляться. Сэм встала. Вернулась на кухню. Достала из портфеля очки для чтения. Взяла телефон. Открыла новое письмо от Бена. «Ты нужна Чарли».