Глава восьмая Сэм вертела в руке свой телефон, сидя на заднем сиденье черного «Мерседеса», пока водитель выруливал на шоссе 575. Два десятилетия прогресса не прошли бесследно для ландшафта Северной Джорджии. Изменилось буквально все. Торговые центры повылезали тут и там, как сорняки. Повсюду понатыкали билбордов. Даже буйные полевые цветы, когда-то украшавшие разделительные полосы шоссе, исчезли. На смену им пришли широкие платные реверсивные полосы, проложенные в угоду всем этим Джон-Боям на пикапах, которые каждое утро гоняют в Атланту на работу, а вечером едут назад и ругают безбожных либералов, которые наполняют их карманы и субсидируют их коммунальные услуги, здравоохранение, школы и школьные обеды. — Час примерно, и на месте, — сказал водитель Станислав с сильным хорватским акцентом. — Ремонт дороги… — Он выразительно пожал плечами. — Кто знает? — Все нормально. — Сэм смотрела в окно. Приезжая в Атланту, она всегда вызывала Станислава. Он понимал, что ей нужна тишина, а это редкость для водителя. А может, он думал, что она боится ездить на автомобиле. Откуда ему знать, что Сэм настолько привыкла к задним сиденьям черных седанов, что редко обращала внимание на дорогу. Сэм так по-настоящему и не научилась водить машину. Когда ей исполнилось пятнадцать, Расти начал обучать ее вождению на универсале Гаммы, но, как и большинство семейных дел, эта затея вскоре потонула в его рабочих делах, которые вечно оказывались важнее занятий с Сэм. Тогда за это дело взялась Гамма, но она была крайне придирчивым водителем и невероятно язвительным пассажиром. В эту гремучую смесь добавилась склонность Гаммы и Сэм к яростным агрессивным перепалкам, так что в конце концов они решили, что Сэм начнет учиться водить осенью, когда пойдет в старшую школу. Но потом на их кухне появились братья Кулпепперы. Пока сверстницы Сэм проходили курс для получения учебного водительского удостоверения, она была занята восстановлением связей между пальцами ног, ступнями, лодыжками, голенями, коленями, бедрами, ягодицами и тазобедренными суставами, надеясь когда-нибудь снова научиться ходить. Ограниченная подвижность стала не единственным препятствием для вождения. Повреждения, нанесенные ее глазам Захарией Кулпеппером, были в основном опять-таки «поверхностными». Остаточная чувствительность к свету была решаемой проблемой. Порванные веки зашил пластический хирург. Короткие обкусанные ногти Захарии повредили склеру, но не задели сосудистую оболочку, глазной нерв, сетчатку или роговицу. Зрение нарушилось из-за кровоизлияния, последовавшего за разрывом врожденной аневризмы сосудов головного мозга во время операции, в результате чего были повреждены волокна, передающие зрительную информацию от глаз к мозгу Сэм. Острота зрения восстановилась до 0,5, что достаточно для получения прав в большинстве штатов, но угол бокового обзора правого глаза был меньше двадцати градусов. Поэтому с юридической точки зрения Сэм считалась слепой. К счастью, у нее и не было необходимости садиться за руль. Она заказывала машину в аэропорт и обратно. Она ходила пешком на работу, на рынок или на разные встречи и мероприятия недалеко от дома. Если надо было поехать чуть дальше от исторического центра Манхэттена, она брала такси или просила Элдрина прислать водителя. Она не принадлежала к тому типу ньюйоркцев, которые говорят, что очень любят город, но, как только могут позволить себе купить второй дом, сбегают в Хэмптонс или Мартас Виньярд. Сэм с Антоном даже не обсуждали такой вариант. Если им хотелось на море, они ехали на Палиохори или в Корчулу, а не запирались в подобии манхэттенского пляжного «диснейленда». У Сэм завибрировал телефон. Увидев следы пота на краях экрана, она поняла, как крепко сжимала его. После того как она ответила на письмо Бена прошлой ночью, он время от времени присылал ей новости о ситуации. Сначала Расти был в операционной, потом в реанимации, потом опять в операционной из-за кровотечения, которое в первый раз не заметили, и потом снова в реанимации. Новое сообщение оказалось таким же, как то, что она получила перед вылетом: «Без изменений». Сэм посмотрела на часы. Бен отследил рейс «Дельты», номер которого Сэм ему прислала. Его письмо пришло ровно через десять минут после посадки. Он не знал, что Сэм соврала по поводу номера рейса и по поводу самого полета тоже. У фирмы «Стелик, Элтон, Мэллори и Сандерс» есть бизнес-джет для старших партнеров. Имя Сэм еще не появилось на стальной табличке у выхода из лифта, но все контракты уже были подписаны, сделка по покупке доли фирмы совершена, и джет был готов, как только Элдрин по ее просьбе сделал заявку. Но прошлой ночью Сэм не уехала. Она нашла номер утреннего рейса «Дельты» и отправила его Бену. Собрала сумку. Написала человеку, который придет покормить кота. Села за кухонный стол. Послушала, как Фоско храпит и урчит, устроившись рядом на стуле, и заплакала. От чего она отказывается, возвращаясь в Пайквилль? Она обещала Гамме, что никогда не вернется. Хотя, если бы мама была жива, если бы Гамма все еще жила в фермерском шалтай-болтайском доме, Сэм, конечно, приезжала бы на Рождество, а может, и на другие праздники. Гамма приезжала бы в Атланту пообедать с Сэм, когда она бывала там в командировках. Сэм возила бы мать в Бразилию, или Новую Зеландию, или куда еще захотелось бы Гамме. Не было бы разрыва с Чарли. Сэм была бы хорошей сестрой, хорошей свояченицей, а может, даже и тетей. Отношения Сэм с Расти, скорее всего, были бы такими же, если не хуже, потому что ей пришлось бы с ним видеться, но Расти любил подобные трудности. Может, и Сэм их полюбила бы — в той, другой жизни, которая была бы у нее без ранения в голову. Сэм не была бы инвалидом. По утрам она бегала бы, а не нарезала скучные круги в бассейне. Она могла бы ходить без боли. Могла бы поднять руку, не задумываясь, насколько высоко получится. Была бы уверена, что ее рот четко произнесет именно те слова, что появляются у нее в голове. Она могла бы сама ездить по шоссе между штатами. Она наслаждалась бы свободой осознания, что ее тело, разум и мозг едины. Сэм сглотнула горечь. Она не позволяла себе погружаться в эти размышления — «что было бы, если» — с тех пор, как выписалась из Центра Шеферда. Если сейчас позволить себе роскошь погрустить, это ее парализует. Она посмотрела на экран телефона и прокрутила его до первого письма от Бена. «Ты нужна Чарли». Он нашел именно те слова, на которые Сэм откликнулась. Правда, не сразу. Не без того, чтобы потянуть время. Вчера ночью, когда Сэм наконец прочла письмо, она не знала, что делать. Она ходила по квартире до такой усталости в ногах, что начала хромать. Приняла горячий душ. Заварила кружку чая, попробовала сделать растяжку, начала медитировать, но навязчивое любопытство сгрызло все ее поводы для прокрастинации. Никогда раньше Чарли не нуждалась в Сэм. Вместо того чтобы написать Бену сообщение с очевидными встречными вопросами «Почему? Что случилось?», Сэм включила новости. Через полчаса по MSNBC передали сообщение о нападении на Расти. Информация была крайне скудной. Его нашел кто-то из соседей. Расти лежал лицом вниз в конце подъездной дороги. По земле были разбросаны конверты из почтового ящика. Сосед вызвал полицию. Полицейские вызвали «Скорую». Врачи «Скорой» вызвали вертолет, и теперь Сэм возвращается в город, никогда не возвращаться в который она обещала матери. Сэм напомнила себе, что формально она едет не в сам Пайквилль. Больница округа Дикерсон находится в получасе езды, в городке Бридж Гэп. Когда Сэм была подростком, Бридж Гэп был ближайшим большим городом в округе, тем самым, куда можно поехать, если у твоего бойфренда или друга есть машина и если родители разрешат. Возможно, когда Чарли была помладше, она ездила в Бридж Гэп с мальчиком или друзьями. Расти точно разрешил бы: строгим родителем у них всегда была Гамма. Сэм знала, что без уравновешивающего влияния Гаммы Чарли пустилась во все тяжкие. Худшее время пришлось на колледж. Чарли несколько раз звонила Сэм поздней ночью из Атенса, где она училась в бакалавриате Университета Джорджии. Она просила деньги на еду, на квартиру, на врача и один раз на то, что, как потом выяснилось, было не беременностью, а ложной тревогой. «Так ты мне поможешь или нет?» — требовала Чарли, агрессивно обрубая упреки, которые Сэм даже не успевала высказывать. Судя по Бену, Чарли удалось исправиться. На самом деле она не столько изменилась, сколько просто стала прежней Чарли. Она никогда не была бунтаркой. Она была одной из дружелюбных, популярных девчонок, из тех, кого везде приглашают, из тех, кто легко находит со всеми общий язык. Она обладала природной приветливостью, которой вечно не хватало Сэм, даже до всего произошедшего. Но как Чарли живет теперь? Сэм даже не знала, есть ли у ее сестры дети. Она предполагала, что есть. Чарли всегда любила малышей. До того, как сгорел дом из красного кирпича, она успела поработать нянькой у половины соседских детей. Она всегда заботилась о бродячих животных: оставляла орехи для белок, мастерила птичьи кормушки на своих скаутских встречах, а один раз построила крольчатник на заднем дворе, хотя, к полнейшему разочарованию Чарли, кролики почему-то предпочли пустующую собачью будку у соседей. Как Чарли теперь выглядит? Седая, как Сэм? По-прежнему худая, мускулистая и вечно в движении? Узнает ли Сэм сестру, если встретит ее? Когда встретит ее. За окном промелькнул знак «Добро пожаловать в округ Дикерсон». Надо было сказать Станиславу ехать помедленнее. Сэм открыла браузер на телефоне. Перезагрузила первую страницу MSNBC и увидела новости о Расти. «Состояние пациента: под тщательным наблюдением». Проведя полжизни в больницах, Сэм понятия не имела, что это значит. Лучше, чем критическое? Хуже, чем стабильное? Когда Антона под конец его жизни госпитализировали, никаких сводок по состоянию здоровья не было: только понимание, что сегодня ему комфортно, на следующий день некомфортно, а потом только мрачное, бессловесное общее понимание, что никакого завтра уже не будет. Сэм открыла «Хаффингтон пост»: нет ли у них подробностей. У нее перехватило дыхание от удивления, когда на экране появилась свежая фотография Расти. Неизвестно почему, но всегда, слушая его голосовые сообщения, Сэм представляла Берла Айвза из рекламы чая «Лузиана»: крепкий круглолицый мужчина в белой шляпе и костюме, с черным галстуком-шнурком, скрепленным аляповатым медальоном из серебра. Ее отец никогда таким не был. Ни раньше, ни, конечно, сейчас. Густые черные волосы Расти почти полностью поседели. Лицо имело текстуру, если не цвет, вяленой говядины. Он, как и раньше, выглядел отощавшим, словно только что выбрался из джунглей. Впалые щеки. Круги под глазами. На фотографиях Расти всегда получался хуже, чем в реальности. В жизни он был вечно в движении, ерзал и жестикулировал, как волшебник страны Оз, так что за этой завесой не был виден слабый старик. Сэм задумалась, по-прежнему ли он с Ленор. Даже подростком Сэм понимала, почему Гамма так недолюбливает эту женщину, с которой Расти проводил большую часть своего времени. Поступил ли он, как предполагает стереотип, — женился ли на секретарше после предписываемого приличиями траура? Когда Гамму убили, Ленор была молодой женщиной. Ждет ли Сэм встреча с единокровной сестрой или братом в больнице? Сэм бросила телефон обратно в сумочку. — О,кей, — сказал Станислав, — осталась миля, по навигатору. — Он показал на свой айпад. — Говорите, два часа и едем назад? — Примерно так, — ответила Сэм. — Может, меньше. — Я возьму обед в ресторане. Больничные кафе, плохая еда. — Он дал ей свою визитку. — Напишите мне сообщение. Пять минут, я у входа. Сэм хотелось попросить его подождать в машине с включенным двигателем и колесами, повернутыми в сторону Атланты, но она ответила: — Хорошо. Станислав включил поворотник. Основанием ладони провел по рулю, плавно поворачивая на извилистую дорожку к больнице. У Сэм свело живот. Больница округа Дикерсон оказалась сильно больше, чем она помнила, а может быть, за последние без малого тридцать лет она действительно расширилась. До того, как в их жизни появились Кулпепперы, семья Куинн только один раз была здесь в отделении неотложной помощи. Чарли тогда сломала руку, упав с дерева. Произошло это по типичной для Чарли причине: она пыталась спасти кота. Сэм до сих пор помнила, как Гамма читала лекцию в машине, перекрикивая вопли Чарли, пока они ехали в больницу: не о том, какая это глупость — спасать существо, каждый нерв и мускул которого приспособлены природой для спуска с дерева без посторонней помощи, но об анатомии человека. «Кость, которая идет от плечевого сустава к локтю, называется „плечевая кость“. Мы называем эту часть „плечо“ или просто „верхняя часть руки“. Плечевая кость соединяется с двумя костями в локтевом суставе: лучевой костью и локтевой костью, которые вместе образуют предплечье». Ни один из этих фактов не способен был унять крики Чарли. В кои-то веки Сэм не могла сказать, что сестра слишком бурно реагирует. Ее сломанная плечевая кость, или «верхняя часть руки», как сказала Гамма, торчала из разодранной кожи, словно акулий плавник. Водитель загнал «Мерседес» под широкий бетонный козырек у главного входа. Станислав был крупным мужчиной. Когда он вылез из-за руля, машина качнулась. Он обошел машину сзади и открыл дверь Сэм. Ей пришлось поднять правую ногу руками, чтобы выйти. Сегодня она решила взять трость, потому что здесь и так все знают, что с ней произошло. — Пишите мне, пять минут, я здесь, — сказал Станислав и вернулся в машину. Сэм смотрела, как он удаляется, чувствуя странный спазм в горле. Ей пришлось напомнить себе, что в сумочке лежит его визитка, что можно попросить его вернуться, что у нее есть безлимитная кредитка, бизнес-джет в распоряжении и возможность сбежать в любой момент. И все равно ей казалось, что по мере того, как автомобиль отъезжает, на ней затягивается смирительная рубашка. Сэм повернулась. Посмотрела на больницу. Рядом со входом на лавке сидели два журналиста с пресс-картами на шее и камерами у ног. Они подняли глаза на входящую в здание Сэм и вернулись обратно к экранам телефонов. Она огляделась в поисках Бена, в глубине души надеясь, что он ждет ее где-то здесь. Но увидела только слоняющихся по лобби пациентов и посетителей. Сэм заметила стойку информации, но предпочла ориентироваться по цветным стрелкам на полу, в которых хорошо разбиралась. Она пошла по зеленой линии к лифтам. Провела пальцем по списку отделений и нашла пункт «Реанимация взрослых пациентов». Сэм поднималась в лифте в одиночестве. Ей казалось, что она всю жизнь только и делает, что ездит вверх-вниз на лифте, пока все остальные ходят по лестнице. На каждом этаже панель управления издавала «дзиньк». В кабине было чисто, но смутно пахло болезнью.