– О-о-о… – Поэтому, думаю, проще будет сказать, что ты не знаешь, кто отец. Я смеюсь. – Не знаю? Но это смешно! Как можно не знать, кто отец твоего ребенка? Но Роуз не смеется. – Ничего смешного. Если на момент зачатия у тебя был не один сексуальный партнер или это был секс на одну ночь с незнакомцем, с которым больше не поддерживаешь связь, то вполне вероятно не знать, кто именно отец. Мне уже не смешно. – И это ты хочешь, чтобы я сказала? Что у меня было сразу несколько сексуальных партнеров или секс на одну ночь с незнакомым мужчиной? – Я знаю, ты бы так не поступила, Ферн, конечно, нет. Но это не важно. Главное – сделать все правильно для ребенка. Я уставилась перед собой. Подозреваю, она права. Но тем не менее меня этот вопрос беспокоит. Я понимаю, что ребенку будет лучше с Роуз и Оуэном. Но вычеркнуть из документов Уолли? Это же будто его никогда не существовало. На самом деле временами именно так и кажется. Словно он был персонажем из книги, которую я читала, а не реальным человеком из моей жизни. Если бы не ребенок у меня под сердцем, я бы в это даже поверила. – Договорились? – спрашивает Роуз, и я киваю, потому что в горле встал такой ком, что я не в состоянии ей ответить. Погода становится жарче, а я все – более беременной. Жара меня всегда раздражала, но беременность лишь добавляет масла в этот огонь. В библиотеке хотя бы есть кондиционер, но с каждым днем дорога домой пешком дается все труднее. К концу четвертого месяца мои юбки с эластичной талией становятся мне узки в бедрах, впиваются в живот, словно разрезая пополам, что сводит меня с ума. Добираясь домой, я срываю их и надеваю одну из свободных ночных рубашек сестры. Роуз – это еще один удушающий фактор. Она все время рядом, и не только по утрам и вечерам, иногда она забегает ко мне на работу, чтобы «просто поздороваться» и потрогать живот, чтобы почувствовать малыша. И каждый такой ее визит на редкость не вовремя: либо у меня заканчивается перерыв на обед, либо идет собрание сотрудников, и то ли дело в беременности или в чем-то другом, но я обнаруживаю для себя, что она начинает меня раздражать. Сегодня, когда она приезжает уже в третий раз незапланированно, я вспоминаю слова Уолли. «Словно она не знает, где заканчивается она и начинаешься ты. Будто ты… принадлежишь ей или что-то в этом роде». – Что ты опять здесь делаешь, Роуз? – спрашиваю я. Сестра удивлена и даже слегка уязвлена этим вопросом. – Навещаю тебя, конечно. – Разве тебе не нужно быть на работе? – спрашиваю я. – Я просто была неподалеку, – отвечает она, и я задаюсь вопросом: какого рода дизайн интерьера привел ее в этот район? Она берет меня за руку и ведет к диванам в детской зоне. Это напоминает мне о том, что Уолли сказал тогда и обо мне. «Да и у тебя с ней границы не лучшие». После этих его слов я воспользовалась возможностью погуглить «хорошие границы» и наткнулась на статью под названием «Как установить здоровые границы», в которой предлагались три полезных совета, когда нужно говорить «нет». Будьте вежливы, но тверды в своем намерении. Объясните причину, но не переусердствуйте. Сохраняйте спокойствие и сосредоточьтесь на главном послании. Возможно, сейчас подходящий момент, чтобы применить эти стратегии. – Спасибо, что навестила, Роуз, – говорю я, что, на мой взгляд, соответствует пункту о вежливости, – но мне нужно работать. – Твердость без лишних объяснений. Роуз хмуро глядит на меня. – Но я проделала весь этот путь, чтобы увидеть тебя. – Ты же сказала, ты была неподалеку? Как бы то ни было, в следующий раз лучше позвони мне заранее. Роуз удивленно моргает. – Хочешь, чтобы я ушла? – Лицо ее ничего не выражает, но в голосе слышится раздражение. Возможно, даже вызов. Волосы у меня на затылке встают дыбом. – Да, – отвечаю я. Я встаю и отворачиваюсь, но прежде успеваю заметить, как у нее отвалилась челюсть. Направляясь в комнату для персонала, я заставляю себя не оглядываться. Устанавливать «хорошие границы» не так-то просто. Я сажусь за свой стол и снова набираю «хорошие границы». Похоже, мне понадобится больше информации. Когда мы были маленькими, Роуз была профессионалом в вопросах молчанки. Если мы с мамой обсуждали что-то у нее за спиной, то это была ее область специализации. Малейший проступок с нашей стороны, и она могла молчать по несколько дней кряду. Теперь, когда мы стали взрослыми, ситуация значительно улучшилась, но иногда она все еще так поступает. Поэтому, возвращаясь вечером домой, я готовлюсь к худшему. Но вместо этого меня встречают с улыбкой и большой плоской картонной коробкой, перевязанной бантом. – Садись! – зовет Роуз, на лице ее ни тени обиды, глаза сияют. – Я купила тебе подарок. Она подталкивает меня к дивану и садится на журнальный столик напротив. – В последнее время я была так озабочена ребенком, что, возможно, стала слегка назойливой и переусердствовала. – Она улыбается. – Признаю, виновата! Так что это… – Она касается коробки. – …мой способ сказать, что я очень тебя ценю. Я нервно смотрю на коробку. Роуз кладет ее мне на колени. – Открывай! Я неуклюже пытаюсь развязать бант, и Роуз не выдерживает и берет это на себя. Быстро развязав узел, она достает из коробки платье и встает, раскрывая его в полный рост. Это прямое длинное платье в полоску всех цветов радуги, с рукавами длиной до локтя, облегающим лифом, из легкой струящейся материи до самого пола. Я щупаю ткань пальцами – мягкая, как масло. – Нравится? – спрашивает Роуз. Я открываю рот. – Знаю, тебе понравилось то радужное платье, что Рокко подарил, – объясняет Роуз. – И это очень похоже на него. Я купила его в магазине для беременных, а потом отнесла в ателье, чтобы заменили французские швы, чтобы они тебя не раздражали. – Ее улыбка становится шире. – И это стопроцентный органический бамбук! Не успеваю я опомниться, как Роуз стягивает с меня футболку через голову и просит встать и снять юбку. Я делаю, как она велит, и остаюсь в одном нижнем белье. Она надевает на меня платье и заставляет кружиться. Это довольно странно, но я соглашаюсь. Роуз может быть очень убедительной, когда она в таком настроении. Я и забыла об этом. У нее дар понимать, когда она действует мне на нервы и вот-вот выведет из себя, и умудряется вернуть мое расположение до того, как часы пробьют полночь. Сестринские отношения такие странные. То, как я могу злиться на нее, но при этом желать ей угодить. Бояться ее и в то же время бежать к ней за помощью. Одновременно ненавидеть ее и любить. Возможно, в отношениях между сестрами границы всегда немного размыты. Размытые границы… думаю, это именно про сестер. Дневник Роуз Ингрид Касл В последний вечер нашего похода мама с Дэниелом легли сразу после ужина. – Не засиживайтесь допоздна, – велели они, скрывшись в своей палатке. День был долгим: мы много плавали, гуляли и собирали дрова, и все немного устали. – Поиграем в карты? – спросил Билли, как только родители ушли. Он все смелее пил пиво, а в тот вечер умудрился выпить даже за ужином, пряча банку под столом, в то время как взрослые были рядом. – Я хочу немного отдохнуть, – сказала Ферн. Весь день она была самой активной: ныряла глубже всех, забиралась выше и собрала больше дров. Она выглядела совершенно измотанной. – Думаю, без нее в карты не поиграть, – сказала я. – Ты права, – согласился Билли. Я полагала, на этом вечер и кончится, поэтому удивилась, когда Билли предложил: – Может, пойдем к реке, побросаем камни? Я колебалась. Нам нельзя было покидать лагерь без разрешения взрослых. Дэниел так настаивал на этом, что мама с ним согласилась. – Слышали, девочки? Не уходить из лагеря, не сказав нам, куда идете. Но если Билли и боялся неприятностей, то хорошо это скрывал. – Роуз? – настаивал Билли. – Пойдешь? Конечно, мне хотелось пойти с ним. Желание это было сильнее страха быть пойманной, и, как оказалось, этого было достаточно. – Конечно, – ответила я. – Почему бы и нет? Стояла кромешная темнота. Мы шли к реке по натоптанной тропинке сквозь лес, и только бледный фонарик Билли освещал нам путь. Мы не разговаривали, опасаясь, что нас могут услышать, что меня вполне устраивало. Каждая палка, каждый листок трещали под ногами невероятно громко. Всю дорогу до самой реки я чувствовала, как громко колотится мое сердце – так сильно я боялась, что мама проснется и поймает нас. – Ты вся дрожишь, – сказал Билли, смеясь. – В чем дело? – Если помнишь, мама с Дэниелом велели не покидать лагерь, – прошептала я.