– А! – Билли махнул рукой. – Им все равно, главное, оставить их в покое. Я задумалась над его словами. Что ж, похоже, в этой поездке так и было. – Наверное, ты прав. Билли снова рассмеялся. – Как всегда! Мы остановились у реки и начали собирать камни. – Здорово, что мы выбрались, – сказал Билли. – Ага. – Я думаю, ты просто потрясающая, Роуз. Я почувствовала, как мои щеки наливаются пунцовым румянцем, но продолжила собирать камни как ни в чем не бывало. – Спасибо. Я тоже считаю тебя классным. Я взглянула на него украдкой. Он ухмылялся, и я не смогла сдержать ответной улыбки. – Ну ладно, – сказал он, – побросаем? Я кивнула. Билли выбрал камень, встал в стойку, широко расставив ноги, и начал отрабатывать движение броска. Раз, два… но вместо того, чтобы на счет три бросить камень по поверхности воды, он внезапно повернулся и поцеловал меня в губы. Воздух покинул мои легкие. Это не был поцелуй как в кино. Мы стукнулись зубами, и Билли воскликнул: – Ай! Мы оба рассмеялись. Билли отстранился. – Гладко получилось, а? – Особенно стук зубами, – согласилась я. – Долго практиковался? – Только в мыслях. Мы улыбнулись друг другу. Когда он поцеловал меня в следующий раз, мы не соприкасались зубами. В этот раз поцелуй был медленным, приятным. – Роуз? Мы с Билли отпрыгнули друг от друга, вглядываясь в темноту. Лишь через мгновение я узнала голос. – Что вы делаете? – спросила Ферн. – Просто бросаем камни, – ответил Билли, сдерживая улыбку. – Ну да, – поддержала я, – Билли безнадежен. Ферн стояла и смотрела на нас. Было в ее взгляде что-то странное. Она всегда видела больше, чем другие думали. У меня было ощущение, что она знала, что мы делали. И, казалось, ей это не нравилось. – Давайте вернемся в лагерь, – сказала я. Ферн подождала, когда Билли исчез за деревьями, и зашагала наравне со мной. Я ожидала, что она засыплет меня вопросами, но этого не случилось. Она не промолвила ни слова. Вернувшись в лагерь, Ферн сразу же легла спать, так ничего и не сказав, а я лежала без сна, думая о Билли. Только позже я вспомнила, как Ферн смотрела на него там, у реки. Будто злилась на него. Ненавидела его. На самом деле взгляд у нее был такой, словно она готова была его убить. Ферн На восемнадцатой неделе, расставляя стулья для встречи Ораторского клуба, я впервые чувствую, как ребенок шевелится. Настолько легко, что и движением не назвать. Словно кто-то постукивает изнутри. Крошечное, безобидное ощущение, и все же вызывающее невероятное удовольствие. Подозреваю, это и есть счастье. После этого я думаю о нем или о ней каждую секунду. Я часами читаю книги и рыщу в интернете. Холодно ли ребенку, когда холодно мне? Бьется ли мое сердце слишком громко для него внутри? Я анализирую его движения, пытаясь понять, что ему нравится и не нравится. Судя по ним, малыш немного похож на меня, поскольку пинается он именно по ночам – когда вокруг тихо и я лежу в своей постели. Весь день я с нетерпением жду этого момента, когда смогу задрать ночную рубашку и наблюдать, как маленькие ручки, или ножки, или плечики двигаются у меня под кожей. Люблю это время еще потому, что Роуз нет рядом и она не может это увидеть. Это наше время, мое и ребенка. Мне всегда нравилась моя работа в библиотеке, но по мере того как увеличивается срок беременности, она все больше становится моим прибежищем. И Кармель является его частью. С того «дня следования по пятам» она дала мне гораздо больше свободы, но взамен также кое о чем попросила, в том числе приветствовать посетителей на входе зрительным контактом. Поэтому для себя я придумала систему: смотреть на участок кожи между бровями. К счастью, никто этого не замечает, и результаты этих псевдозрительных контактов весьма удачные. Теперь люди улыбаются мне и машут, а некоторые даже подходят сказать, как им понравилась книга, которую я рекомендовала, другие делают комплименты по поводу моего сегодняшнего гардероба. Однажды я даже вступила в импровизированную дискуссию с группой женщин, которые прочитали «Тайную жизнь Ширли Салливан» Лизы Айрленд. Я предложила им создать свой книжный клуб в библиотеке, и Кармель разрешила мне провести его в учебном классе и заказать фрукты и сыр (торт был бы лучше, но тоже неплохо). В общем, благодаря этому небольшому трюку я обнаружила, что стойка регистрации больше не представляется мне таким страшным местом, как прежде, и все благодаря Кармель. Однажды, работая за стойкой, я замечаю, как Гейл суетится поблизости, глаза ее бегают туда-сюда. Ведет она себя довольно странно. – Гейл, все нормально? – спрашиваю я, опускаясь в эргономичное кресло за моим столом. – Все прекрасно, – отвечает она. – Просто… могу я тебя спросить? Я вздрагиваю, стукнувшись поясницей о спинку кресла. – Можешь. – Мне просто интересно… может, тебе есть что нам рассказать? – Она демонстративно смотрит на мой растущий живот. – Не хочешь сделать объявление? Я замечаю, что Линда, стоящая в нескольких метрах от нас, прислушивается. Поймав мой взгляд, она быстро возвращается к книгам на полке. Ее вопрос меня озадачил. Я уже на шестом месяце беременности, и, откровенно говоря, для любого человека, не страдающего нарушением зрения, очевидно, что я беременна. – Если ты спрашиваешь, беременна ли я, то да. Почти шесть месяцев, – добавляю я, поскольку люди (например, медсестры в «Сан-Мидоуз», женщина на автобусной остановке вчера, продавец-консультант в аптеке, где я покупаю витамины для беременных) интересуются такими подробностями. Гейл и Линда вздыхают в унисон. – Шесть месяцев! – восклицает Гейл. – Боже мой! Почему же ты нам не рассказала? Неужели я допустила социальную оплошность? Я что, должна рассказать каждому, с кем работаю, что беременна? Я полагала, что они заметят мой растущий живот и тем самым сочтут себя проинформированными, но я хорошо усвоила, что если не придерживаться определенных социальных норм, то можно кого-то обидеть. – Что ж, о таком обычно на ранних сроках не объявляют, – отвечаю я, поскольку, похоже, это как раз тот самый случай. – На случай, не дай бог, если что-то пойдет не так. Гейл кивает, очевидно удовлетворенная этим объяснением. – Так кто же отец? – спрашивает Линда. – Не тот ли красавец американец, что был с нами в боулинге? Я делаю вид, что изучаю настольный календарь. Поскольку с другими мужчинами, кроме Уолли, меня не видели, их предположение естественно… но я не хочу подтверждать эту информацию, так как еще не сообщила Уолли. Я рассчитывала, что это одна из тех социальных ситуаций, когда о таком спрашивать неприлично. Очевидно, я ошиблась, поэтому просто игнорирую вопрос и занимаюсь книгами у себя на столе. Спустя пару минут Гейл и Линда понимают намек и разбегаются. К сожалению, именно в этот момент ко мне решает подойти Кармель. – Вы-то мне и нужны! – говорит она. – Гейл утром проводит занятие по устранению неполадок с компьютерами, принтерами и ксероксами. Я подумала, может, вы захотите присоединиться? Я открыла было рот, чтобы возразить, но Кармель меня опережает: – Это всего двухчасовое занятие, и можно все два часа сидеть. Мы смотрим друг другу в глаза. Кармель пока никак не комментировала мою беременность, но такое чувство, что она знает… На прошлой неделе, например, когда она застала меня выходящей из потайного чулана, где я проспала два часа, то просто отвела глаза в сторону. А на позапрошлой неделе она попросила меня обклеить несколько новых книг самоклеящейся бумагой, и за этим занятием я половину рабочего дня провела сидя. А все те случаи, когда она приносила мне стакан воды или предлагала выйти на улицу подышать свежим воздухом? – Все довольно просто, а если понравится, сможете в будущем сами вести занятия, – продолжает Кармель. – А значит, несколько часов в неделю вы сможете делать свою работу сидя. А еще там бесплатные торты и чай! И это все решает. Я по-прежнему беру с собой на работу бутерброды, но последнюю пару недель обнаружила, что между приемами пищи успеваю проголодаться, так что устоять перед тортом невозможно. Я прихожу в учебный класс на пятнадцать минут раньше (само собой) и занимаю место за первым столом. Когда приходят остальные, меня воодушевляет тот факт, что они – люди старше меня по меньшей мере лет на тридцать – разделяют мое раздражение к вопросу неполадок с техникой. Я также понимаю, что, как и я, они в ситуации «не-можешь-их-победить-встань-на-их-сторону». А посему в окружении этих стариков я ощущаю некое чувство товарищества. Как и я, они ворчат, с подозрением глядя на справочники, разложенные у каждого компьютера, после чего неохотно обращают свое внимание на Гейл. Как и я, они надеются научиться, но еще больше надеются, что можно будет сослаться на то, что учебный процесс слишком сложный и им он просто не по силам. К нашему разочарованию, Гейл преподает спокойным голосом и понятным языком, а материал усваивается достаточно легко. К концу двухчасового занятия я думаю, что без проблем смогла бы помочь своим однокурсникам в некоторых ситуациях, связанных с выявлением и устранением неполадок нашей техники. Кармель ожидает меня у выхода из кабинета, и я вынуждена сообщить ей, что занятие оказалось более простым, чем ожидалось. Будучи загнанной в угол, я также признаю, что через пару таких уроков рассмотрела бы возможность проводить их самостоятельно, первое время под руководством Гейл. Судя по едва уловимой улыбке Кармель, она воспринимает это как победу. Вечером, когда я захожу навестить маму, Тереза, как обычно, возится со своим аппаратом. С каждым моим визитом маме становится все лучше. Теперь она может связать вместе по несколько слов. «Как ты?», «Тебе не холодно?», «Можно мне… еще воды?». Книги, как прогнозировала Тереза, она пока не читает, но определенные успехи делает. – Привет! – здороваюсь я с порога. Тереза поднимает глаза. – Ферн!