– Все хорошо, – отвечаю я. Она внимательно наблюдает за мной. – Почему бы вам не пойти сегодня домой пораньше? Выглядите устало. Я застигнута врасплох таким предложением. За все время работы здесь я брала только два больничных дня и лишь однажды ушла пораньше, чтобы успеть на прием к стоматологу. Но, учитывая, какой тяжелый сегодня выдался день, я согласно киваю: – Хорошо. Спасибо, Кармель. – Хотите, я вызову вам такси? – предлагает Кармель. – Нет, спасибо, – отвечаю я, потому что домой ехать не собираюсь. Забрав сумку из комнаты для персонала, я шагаю к автобусной остановке. К тому времени как я приезжаю в больницу, схватки идут с интервалом в четыре минуты. Внутри все хорошо организовано и оборудовано удобными указателями, так что родильное отделение я нахожу быстро и сообщаю на стойке регистрации о своем прибытии. Медсестры впечатлены предоставленной мной документацией, в которой подробно описано постоянное увеличение частоты схваток в течение последних нескольких часов. А увидев, как я согнулась во время очередной схватки, чтобы отдышаться, они единодушно соглашаются, что меня следует сразу же отправить в родильный зал. Седовласая медсестра в темно-синем кардигане вызвалась меня проводить, и я следую за ней в шумный улей, где бурлит активность: люди в халатах и масках то просят о помощи, то оказывают ее; телефоны звонят, люди болтают без умолку. Из соседней палаты слышен низкий стон, напоминающий рев коровы. Мимо проходит медсестра с мороженым в виде фруктового льда, от которого пахнет виноградом и жевательной резинкой. Я останавливаюсь, когда начинается особенно сильная схватка. Медсестра останавливается рядом, уверенно поглаживая меня по пояснице, и говорит: – Вы молодец, милая. Когда боль утихает, я следую за ней дальше в светлую комнату – родильную палату номер четыре. На виниловом матрасе больничной койки лежит халат. В углу рядом с медицинской детской кроваткой, оборудованной сверху обогревом, стоит поднос с инструментами. – Там скоро будет лежать ваш малыш, – говорит медсестра и щелкает выключателем. Свет над кроваткой загорается, издавая низкий гул, который проходит сквозь меня как слабый электрический ток. Где-то в коридоре раздается хныканье, что заставляет меня подпрыгнуть на месте. – Наденьте это, милая. – Медсестра жестом указывает на халат. – Снимите всю одежду ниже пояса, в том числе нижнее белье, и присядьте на кушетку. Врач скоро придет и осмотрит вас. Кто-нибудь придет побыть с вами? – Что? О… э-м-м-м, нет. Медсестра направляется к выходу, чтобы позволить мне уединиться, но у двери оборачивается. – О, может, кому-нибудь позвонить? Я качаю головой. Но внезапно в душу прокрадывается сомнение. Яркий свет, звуки, незнакомые люди. – О, дорогая, – отзывается ласково медсестра, – роды могут быть тяжелыми, и вам захочется, чтобы рядом был кто-то и поддерживал вас. Дружеское лицо. Кто-то, кому вы доверяете. Тот, кому я доверяю. Каким вдруг сложным стало это утверждение. «Что, если человек, которому я доверяю больше всего на свете, совершенно не заслуживает доверия?» – хочется мне спросить. А затем в голову приходит другая мысль: «И что, если она единственная, без кого мне через это не пройти?» – Хорошо, – сдаюсь я. – Есть кое-кто. Роуз приезжает в больницу через пятнадцать минут после того, как ей позвонила Беверли, медсестра. За это короткое время боль из управляемой превратилась в мучительную. – Почему ты не позвонила мне раньше? – ворчит Роуз, врываясь в палату. – У нас был план, помнишь? – Прекратите, – твердым голосом велит нам Беверли, поднимая глаза от своих записей. – Нашу маму расстраивать нельзя. Я смотрю на Роуз – она всегда плохо воспринимала людей, которые ставили ее на место. Поэтому я удивляюсь, когда она, натянуто улыбаясь, снимает сумку и ставит ее на подоконник со словами: – Вы правы. Извини, Ферн, ну ты как? А вот это прямо случай из учебников. Я не помню, чтобы Роуз когда-либо просила у меня прощения. – Я в порядке, – отвечаю я и только потом понимаю, что это далеко не так. Все тело напряжено, я, крепко обхватив себя руками, раскачиваюсь взад-вперед. Роуз смотрит на меня с пониманием. – Суета такая, да? – мягко говорит она. – Все хорошо. Я обо всем позабочусь. Надо отдать ей должное, с этим она справляется. В считаные минуты Роуз приглушила свет, закрыла дверь, открыла окно и объяснила каждой медсестре, что я не люблю, когда вокруг меня снует много людей. И спустя пару минут я снова могу дышать. Что самое интересное: что бы Роуз ни натворила, я понимаю – она единственный человек на Земле, способный все это для меня сделать. Роуз разговаривает с доктором в коридоре, когда в палату возвращается Беверли, чтобы проверить, как у меня идут дела. Я сижу на стуле – единственная комфортная для меня поза сейчас. Я говорю ей, что не хочу ложиться на кушетку, на что Беверли отвечает: – Конечно, милая. Я осмотрю вас и так. Я начинаю испытывать к ней симпатию. Мне даже нравится, что она обращается ко мне так ласково. Проверяя меня, она как бы между прочим говорит: – Ваша сестра рассказала, что вы стали для нее суррогатной матерью. Какой удивительный подарок. Я заставляю себя кивнуть. – Я бы хотела родить ребенка. Но в мое время суррогатного материнства не было. Да даже если б и было, у меня один только брат. Были и друзья, но мне кажется, что быть суррогатной матерью – это больше сестринское. Полагаю, что у близнецов связь еще более крепкая. Когда они ладят, конечно, – смеется Беверли. Кажется, она не ждет от меня какого-то ответа, и я этому рада. А если б ждала, думаю, я сказала бы ей правду. Люди, у которых нет сестер, думают, что сестринские отношения – это либо радужное счастье и взаимопонимание, либо кровь и ненависть. Но на самом деле все вместе, причем всегда. Счастье и ненависть, взаимопонимание и кровь. Плохое и хорошее. И плохое в отношениях так же важно, как и хорошее. Возможно, даже важнее, потому что именно плохое крепче связывает вас вместе. Боль при родах невыносимая. Поначалу она накатывает периодически, но потом становится неотступной. Захватывающая, феерическая боль. Неизвестные мне люди постоянно трогают меня, изучают, обсуждают меня. Когда они обращаются ко мне, Роуз отвечает за меня. И я благодарна ей за это. Она позволяет мне закрыть глаза и уйти в себя, сохраняя молчание, и только низкие животные стоны вырываются из моей груди каждую минуту или около того, когда я справляюсь с очередной схваткой. И эти звуки для меня логичны, потому что в некотором смысле я стала не более чем животным. В какой-то момент мне предлагают обезболивание, но я отказываюсь. За это Роуз и медсестры похвалили меня и сказали, что я сильная, хотя на самом деле я отказалась от него, потому что просто не могу вынести мысли о том, что кто-то еще прикоснется ко мне, даже для того, чтобы утихомирить мою боль. Пока что я предпочитаю физическую боль душевной. Но я отнюдь не сильная. Думаю, я могу умереть. Если не от боли, то от сенсорной перегрузки. Она наваливается на меня со всех сторон. Уверена, если бы не Роуз, я бы умерла. Она предугадывает мои потребности, – будь то холодный напиток, лед или побольше пространства вокруг, – и удовлетворяет их спокойно и без суеты. Она не прикасается ко мне без спроса, а у тех, кто настаивает на прикосновении, уточняет, насколько это необходимо. Она разговаривает с медсестрами и периодически докладывает мне: «Скоро все кончится», «Все идет хорошо», «Ребенок родится в течение часа». Когда двадцать минут спустя у меня отходят воды, комната наполняется людьми, и свет становится ярче. Вокруг слишком громко и слишком ярко. Мне нечем дышать. – Раскрытие десять сантиметров, – сообщает мне Беверли, – пора тужиться, милая. Я качаю головой. Я не могу. Мне нужно выбраться отсюда. Я пытаюсь встать, но лица и руки бросаются на меня, пытаясь остановить. От этого становится еще хуже. Я слышу голос Роуз: – Просто расступитесь немного, ей нужен воздух. Люди немного отходят назад, но этого недостаточно. Мне очень жарко. Все это чересчур для меня. – Ферн, ты справишься, – разговаривает со мной Роуз. – Тебе придется. Ради ребенка. Я снова качаю головой. Роуз оглядывается на врачей, толпящихся вокруг меня, и я вижу бессилие в ее глазах. Она не может заставить их уйти, они здесь, чтобы принять роды. Они никуда не уйдут. Она снова смотрит на меня. Ее глаза наполнены слезами. – Закрой глаза. Представь, что ты в безопасном месте. Мы в библиотеке. Много места, кругом никого. А рядом с тобой человек, которому ты доверяешь. Я делаю, как она говорит. И именно Уолли я представляю рядом, когда рожаю нашу дочь. Дневник Роуз Ингрид Касл Я пыталась спасти Билли. Я бросилась в воду, обхватила руками за плечи и попыталась поднять его из воды. Но он оказался тяжелее, чем я ожидала. Мертвый груз. – Билли? – Я легонько шлепнула его по лицу. – Ну же, Билли? Но он не отзывался. Не повернул голову, чтобы сделать вдох или откашляться, не выплюнул воду из легких. Ничего. Я вытащила его на берег и стала пытаться сделать ему искусственное дыхание. Я понятия не имела, что делаю, но видела по телевизору. Пока я пыталась вдохнуть жизнь в Билли, Ферн молча стояла рядом. Когда стало ясно, что Билли не вернется, я упала на землю и, переведя дыхание, опустила голову на руки. Все, о чем я могла думать в тот момент… Ферн не может отправиться в тюрьму. Нельзя. Это было ужасной ошибкой, это было неправильно, но она явно сделала это, чтобы защитить меня. Она не понимала последствий, не до конца. Я должна была защитить ее. – Билли очень хотел пробыть под водой дольше тебя, так? – нарушила я молчание. – Чтобы обойти тебя?