– Знаешь, забавно, но мне не жаль, – говорит он. Когда меня выписывают из больницы, мы едем в новую квартиру Уолли, по пути заехав к Роуз, чтобы забрать Альфи. Его квартира находится в здании в старом стиле, что напоминает мне мою старую. Он снял ее несколько месяцев назад – график работы над новым приложением был таким насыщенным, что он решил, что ему нужно место для постоянного проживания. Но похоже, он до сих пор полностью так и не заехал. Говорит, это временное жилье, пока не купим что-нибудь побольше, но, честно говоря, мне здесь нравится. Я любила свою маленькую квартиру. Следующие два дня мы с Уиллоу сидим дома, а Уолли выходит, только чтобы выгулять Альфи. Кармель, – наш единственный посетитель, – заезжает, чтобы занести стопку книг для меня, пару горячих шоколадных напитков на вынос и очаровательные розовые ползунки для Уиллоу. Она сказала, что, если мне что-то понадобится, она «всегда на линии», но когда я сказала ей, что не поняла, о какой линии речь, она лишь посмеялась и ответила, что заедет к нам завтра. Мы с Уолли стараемся спать, когда спит Уиллоу, но с досадой пониманием, что не можем подстроить свои биологические часы под причудливый график круглосуточного сна с сорокапятиминутными перерывами, поэтому просто отдыхаем, пока она спит. Иногда мы читаем или играем в судоку. Они прекрасны, эти короткие промежутки времени, которые мы проводим вместе. Спустя два дня после возвращения из больницы наступает четверг. Мой первый четверг, осознаю я, в качестве матери, но без матери. Сегодня я не поеду ее навещать, и с одной стороны мне жутко тоскливо, но с другой – присутствие Уиллоу в моей жизни утешает меня в таком горе… хотя не могу не думать о том, какой великолепный бы это был день, если бы я могла взять свою дочь на встречу с мамой. В течение всего дня я то и дело возвращаюсь мыслями к Роуз. Детектив Брукс держит меня в курсе дела. После ареста Роуз заключили под стражу, и сейчас она ожидает предъявления обвинения. Судя по всему, она просила о встрече со мной. Я ответила детективу, что как-нибудь навещу ее. Я правда это сделаю. Но пока я наслаждаюсь тем, что все мои мысли заняты заботой об Уиллоу. Я дома уже неделю, когда детектив Брукс наконец звонит и сообщает, что желает видеть меня в полицейском участке. Не самый обычный первый выход в свет с новорожденным, тем более что сегодня у нас по графику поход к врачу. Тем не менее я не расстроена, поскольку меня предупредили заранее, и я смогла спланировать оптимальный маршрут и найти подходящую парковку для фургона Уолли. Опираясь на книги по уходу за ребенком, я откладываю дополнительное время на различные казусы, которые могут возникнуть в дороге, но, даже несмотря на это, мы прибываем в участок на пять минут позже назначенного. Детектив Брукс ожидает нас на улице, как и договаривались. Кажется, наше опоздание ее не расстроило. – Идите за мной. Я забронировала для вас место на парковке для посетителей, чтобы не пришлось далеко ходить. И нашла для вас тихую комнату на втором этаже. Это Уолли предложил предупредить ее о моем сенсорном расстройстве заранее. Как оказалось, ее сын испытывал схожие трудности, поэтому она с радостью приняла все меры, чтобы обеспечить мне комфорт. Я обнаружила, что многие люди с радостью идут мне навстречу, как только узнают о моей проблеме. Всю жизнь я думала, что Роуз была единственным человеком, который понимал, как обо мне заботиться. Как же я ошибалась! Припарковав фургон, мы следуем за детективом Брукс в небольшую комнату для допросов, скудно обставленную столом, тремя стульями да комнатными растениями. Кремового цвета горизонтальные жалюзи от пола до потолка закрывают огнетушитель за окном. – Присаживайтесь, – предлагает детектив, и я сажусь. Уолли отказывается и остается стоять в углу. Уиллоу мастерски привязана к его груди куском материи, и Уолли укачивает ее, подпрыгивая, хотя малышка и так крепко спит. Всю эту неделю мы оба только и делали, что укачивали ее. Иногда, принимая душ, я ловлю себя на том, что стою и покачиваюсь, хотя Уиллоу спит в соседней комнате. – Я попросила вас приехать сегодня, – говорит детектив Брукс, садясь на стул напротив меня, – чтобы показать вам кое-что. Она кладет передо мной тетрадь – бледно-розовую, с золотым цветочным теснением и надписью «Поделитесь мыслями». – Вы видели это раньше? Я протягиваю руку и касаюсь твердой обложки. – Нет, не думаю. – Это дневник Роуз. Я хмурюсь. – Роуз не ведет дневник. Детектив пожимает плечами. Ну конечно, еще одна деталь, которую я не знала о своей сестре. – Хотите прочитать? Я колеблюсь. – Но ведь… нельзя читать чужие дневники. – Роуз сама дала мне его, – объясняет детектив. – Поверьте, она хочет, чтобы мы его прочли. Я не понимаю. – Зачем? Она снова пожимает плечами. Но что-то в выражении ее лица подсказывает мне, что у нее есть свои подозрения. – Откройте, – говорит она, и я открываю тетрадь сначала на середине, затем перелистываю страницы в самое начало. – Почитайте. Дайте знать, есть ли вам что сказать об этом. Как много написано, страница за страницей почерком Роуз. Я начинаю читать. Там написано о том, как я рисовала на кофейном столике, когда была маленькой. Я удивлена, что Роуз писала об этом. Она всегда очень неохотно говорила о нашем прошлом. Я уже собиралась перевернуть страницу, как вдруг кое-что привлекает мое внимание. – Погодите-ка, – говорю я. Детектив Брукс наклоняется ближе. – В чем дело? Я перечитываю страницу. Я очень хорошо помню тот день из-за последовавшей потом драмы. Я не поняла, что делать домашнее задание нужно в тетради, лежавшей на кофейном столике, а не на самом столике, и мне стало стыдно, когда я поняла свою ошибку. Но мама на меня не сердилась. – Слава богу, столик дешевый, – сказала она и рассмеялась. Думаю, именно ее смех вывел Роуз из себя. Она сказала, что мама ни за что бы не смеялась, допусти подобную оплошность Роуз. Она так разозлилась, что ворвалась в нашу комнату и порвала все мои игрушки. То был один из сильнейших ее срывов, что я когда-либо видела. Но дневник повествует совсем другую историю. Я перелистываю. Тут рассказывается о нашем девятом дне рождения, когда мама приготовила нам потрясающий торт с единорогом. В тот день Роуз была в таком странном настроении. В такие моменты я старалась держаться от нее подальше, но в тот раз нам нужно было спеть «С днем рождения!». Мама достала «хорошие тарелки», ведь был особый случай. Не знаю почему, но, видимо, это было не лучшим решением – Роуз выбежала из дома. Ее не было всю ночь. Помню, как мы с мамой всю ночь ждали в коридоре, когда она вернется. Но версия Роуз снова отличается. – Это неправда, – говорю я. – Этот дневник… все было совсем не так. Я перелистываю страницу. Еще одна история. Не понимаю, зачем Роуз это сделала? Одна запись заставляет меня замереть – о мамином парне Гэри. Я читаю ее дважды. – Нас интересуют две конкретные записи, – говорит детектив Брукс. – Я их выделила. Они связаны с мальчиком по имени Билли… Ошеломленная, я поднимаю глаза. Роуз написала о Билли в дневнике? Она всегда так настаивала, чтобы мы никогда о нем не говорили. Если только… она не придумала очередную историю и про него. Я пролистываю страницы до того момента в тексте, который выделила детектив, и читаю. Перечитываю снова и снова. Не могу поверить. Я ловлю глазами Уолли и Уиллоу. – Все было не так, – говорю я. – Роуз все выдумала! Клянусь, я не… – Ферн, все в порядке, – перебивает меня детектив Брукс. – Мы знаем. Я смотрю на нее во все глаза. – Знаете? – Конечно. Ваша сестра – не первый мастер манипуляции, с которым нам пришлось столкнуться. – Но я ничего не понимаю. Зачем она написала этот дневник? Какой смысл? Детектив откидывается на стуле. – Мне кажется, она готовила почву, чтобы утверждать, что вы не способны ухаживать за ребенком, на случай, если кто-то усомнится в усыновлении ею вашего малыша. Я качаю головой. Безумие какое-то. Я опускаю глаза на лежащую передо мной тетрадь. Столько записей о нашем детстве – это явно не внезапный план. На такое ушли бы месяцы. И все для того, чтобы выставить меня неполноценной и обеспечить себе право растить моего ребенка. Сердце разрывается от боли. – Но почему она отдала его вам сейчас? – спрашиваю я. – Она в тюрьме, никто бы не отдал ей ребенка. Не хочет же она, чтобы у меня забрали дочь и отдали в чужую семью? Уолли избегает моего взгляда, но слегка напрягается. За последние недели я стала лучше понимать его невербальное общение. Возможно, так и должно быть, когда разделяешь с человеком одно пространство. – Но зачем? – спрашиваю я. – Почему она хочет причинить мне такую боль? На губах детектива мелькает едва заметная, но очень грустная улыбка. – Не знаю, – признается она, – но у меня такое чувство, что это сестринское. Мы с Уолли лежим на кровати, бок о бок, уставившись в потолок. Люлька стоит в углу, но Уиллоу прижалась комочком на груди у Уолли – там теперь ее любимое место. В квартире тихо и спокойно, но голова все равно кружится. По дороге домой из полицейского участка Уолли разговаривал с адвокатом, чтобы спросить совета по поводу ситуации с Билли. Адвокат сказал, что показания Роуз вряд ли позволят возобновить расследование смерти Билли спустя почти двадцать лет после случившегося, особенно при отсутствии свидетелей, которые могли бы подтвердить ее рассказ. К этому моменту все, похоже, смирились с тем, что Билли утонул случайно, и на этом история закончилась. Казалось, другая часть истории останется навсегда похороненной. Уолли поворачивает голову ко мне, и очки сползают ему на нос. – Значит, ваша мама на самом деле никогда не делала все то, что описала в дневнике Роуз? – Нет. – Я даю себе минуту поразмышлять. – Ну, то есть… были правдивые моменты… но они не связаны с мамой. Роуз будто просто разворошила все наши воспоминания и переписала их так, что жертвой стала она. Мама никогда не ломала наши вещи, не оставляла нас на ночь и не запирала Роуз в комнате. – Все это было ложью, – говорит Уолли. – Да, – отвечаю я неуверенно. – Или, может, Роуз думает, что так и было? Когда мы вместе предавались воспоминаниям, ее версия всегда немного отличались от моей. Была более эмоциональная, драматичная. И она всегда добавляла разные детали, которых не могла знать наверняка, например, почему человек сделал то или это. Но она рассказывала так, что, казалось, она верит в то, что говорит правду.