Я замолкаю. – Что такое? – Кое-что еще в дневнике показалось мне любопытным. Об одном из маминых ухажеров, Гэри. Она написала, что он что-то сделал с ней в бассейне. Думаю, это могло быть правдой. Уолли хмурится. – Почему ты так считаешь? – Потому что он пробовал делать такое и со мной. Уолли приподнимается на локте, аккуратно придерживая Уиллоу другой рукой. – Парень вашей мамы?.. Я поднимаю ладонь. – Он не причинил мне вреда. Я ударила его коленом в пах, больше он лезть ко мне не пытался. Но мне не приходило в голову, что он будет приставать к Роуз. Надо было лучше за ней присматривать. Мне ненавистна сама мысль, что с Роуз могло произойти нечто ужасное. Даже после всего, что она сделала. – К сожалению, эти чувства не взаимны, – отвечает Уолли, приподнявшись сидя. – Иначе Роуз не создала бы этот дневник, чтобы лишить тебя Уиллоу. – Он встает и несет малышку к кроватке. – Я только не понимаю, почему она солгала о том, что случилось в ночь, когда умер Билли. В этом не было необходимости. Я ведь и правда утопила Билли! Зачем ей писать, что ее там не было, когда он утонул? – Да, это странно, – отвечает Уолли, нахмурившись, и опускает Уиллоу в люльку. Выпрямившись, он замирает. – Ты говорила, это была идея Роуз – держать его под водой, – медленно произносит он, – и она засекала время, пока ты держала его? – Да. – И ты говорила, тебе показалось, что прошло слишком много времени? А что, если так и было? Мне потребовалась минута, чтобы понять, к чему Уолли ведет. Роуз велела мне удерживать Билли под водой. Она говорила, как долго это нужно делать. А потом придумала историю о том, что ее там не было. – В этом есть смысл. Зачем еще ей выдумывать иную версию? – задает вопрос Уолли. – Нет. Не думаю, что Роуз бы такое сделала. – Мне жаль, Ферн, – отвечает Уолли, – но, думаю, сделала бы. Я пытаюсь осознать все последствия. – Значит, я не убивала Билли? Уолли качает головой. – Думаю, что нет. Слезы потекли по щекам прежде, чем я осознала. – Уолли, если это правда… значит, мне можно доверить ребенка! Моего ребенка! Так? – Да, Ферн, – Уолли вытирает слезу с моей щеки, – именно так. Я всхлипываю. Уолли подходит ближе, и я позволяю ему обнимать меня долго-долго. И это нисколько меня не беспокоит. «Мне можно доверить ребенка, – твержу я себе. – Мне можно доверить моего ребенка!» Я понимаю, что это правда. Просто спустя столько лет мне потребуется чуть больше времени, чтобы поверить в это. Три месяца спустя… Я сижу на полу скрестив ноги, а Уиллоу лежит у меня на коленях. Линда стоит передо мной в огромных белых трусах поверх одежды и ярко-красном плаще – Капитан Подштанник. Она носится по комнате, плащ развевается у нее за спиной. Идет час детских чтений. Шестнадцать матерей сидят на полу скрестив ноги, с младенцами на коленях. Еще четыре мамы сидят на стульях сзади, кормят грудью или энергично качают коляски, пытаясь успокоить своих малышей. Уолли сидит на полу рядом со мной и с любопытством наблюдает за Линдой. – Тра-ла-ла-а-а-а! – кричит Линда, снова пускаясь в пляс по кругу. Мне приходится читать по губам, поскольку на мне наушники с шумоподавлением. Большие, как наушники для стрельбы, да еще и поверх тонированных очков для плавания. На Уолли тоже наушники и очки, поскольку он не любит оставаться за бортом. Вот уже три месяца мы ходим на детский час каждую неделю. Уиллоу здесь нравится, и здесь никто не таращится на наши аксессуары. Вообще-то несколько недель назад произошла забавная история. Один мальчик, старший брат одного из малышей, пришел в маленьких наушниках и очках для плавания. Его мама сказала Уолли, что мальчик всегда считал музыку громковатой, и наше решение, по ее мнению, было гениальным. На следующей неделе в этих аксессуарах пришел еще один малыш, а на этой их надели уже с полдюжины детей. На прошлой неделе Кармель спросила меня, могу ли я провести более спокойный детский час с тихой музыкой и неярким освещением. Не успела она до конца озвучить свой вопрос, я тут же согласилась. С тех пор как нас с Уиллоу выписали из больницы, мы с Уолли либо часами напролет любовались малышкой, либо жадно читали книги о воспитании детей; и хотя это не худшая жизнь, я скучаю по своей рутине. Кроме того, Кармель разрешила Уолли привозить ко мне Уиллоу в любое время. Я рада, потому что думаю, что мама была права, когда говорила, что водить ребенка в библиотеку – это самое лучшее образование, которое можно ему дать. Уиллоу будет очень образованной. Роуз я еще не навещала. Конечно, меня к ней тянуло, но сейчас я это притяжение игнорирую. По настоянию Уолли я провела несколько сеансов с очень милым психотерапевтом по имени Кевин. Он не стал обсуждать психическое здоровье Роуз в ее отсутствие, но на прошлой неделе он задал пару интересных вопросов, над которыми я размышляю до сих пор. «Что дают вам отношения с Роуз? Что они вообще давали вам все это время?» Он сказал, возможно, со следующим визитом стоит повременить, пока я не найду ответ. – Ладно, мамочки, – обращается ко всем Линда, – летать готовы? Линда прикрепляет воображаемый плащ к спине Уолли, и я понимаю, что детский час окончен и пора уходить. Может, за последнее время я и улучшила свои навыки социального общения, но летать в воображаемом плаще – это выше моих возможностей. Я передаю Уиллоу Уолли и удаляюсь в свой потайной чулан, чтобы спокойно почитать пару минут. Я начинаю думать, что Уолли был прав, когда говорил, что я нормальная, а чудаки – все остальные. Дневник Роуз Ингрид Касл Прошло три месяца с тех пор, как меня заключили под стражу, и я ожидаю суда. И вот я пишу слова, которые никогда не думала, что напишу. Я все жду, что проснусь и обнаружу, что все это было дурным сном. Но нет, вот невезение. Похоже, это и есть моя жизнь. Ужас, настигнувший меня в расцвете моей короткой, но счастливой жизни. Как у заключенного, находящегося под стражей, у меня есть привилегии, которых нет у осужденного. Например, я могу носить собственную одежду, а не тюремную – хотя не уверена, что такая маленькая свобода является жестом доброты, поскольку это выделяет меня среди других заключенных. У меня также больше свободы в отношении посетителей – ко мне можно приходить когда угодно. Вот только никто не приходит. За три месяца ни одного посетителя. Ни Оуэн. Ни даже Ферн. Кажется, все, что у меня есть, – это мой дневник. Тюремный психолог сказал, что вести его будет полезно. Велел быть поистине честной с собой. Какое-то время я этого избегала, но теперь подумала… почему бы и нет? Все равно заняться здесь особо нечем. На мой взгляд Билли получил по заслугам. Всю неделю со мной флиртовал, а потом повел Ферн к реке и поцеловал ее? Очевидно же, что Ферн не была ему ровней. Она была уязвима. Билли ничем не лучше Гэри. Бедная Ферн, похоже, даже не понимала, что ее используют. Она продолжала, как дура, плавать с ним и играть в эти глупые игры, кто дольше задержит дыхание под водой. Билли все ныл: – Почему я не могу тебя обойти? «Ну ладно, – подумала я. – Если он так хочет ее победить, пусть». Организовать все было несложно. – Просто дай ему победить тебя, – сказала я Ферн. И она, как обычно, сделала то, что ей велели. Я следила за временем, чтобы убедиться, что Билли пробудет под водой достаточно, чтобы прикончить его. Все прошло как по маслу… пока не появилась мама. Ферн сказала ей, что это была ее вина, поэтому мама, конечно, быстро придумала, как все скрыть. Но потом мириться с этим она не захотела. Все спрашивала меня: «Что произошло на самом деле?», «Скажи мне правду!» или «Ферн бы никогда…». Она впала в такое уныние, что ей пришлось обратиться к врачу за успокоительным, и от нее стало еще меньше толку, чем раньше. Шестнадцать лет назад двенадцатилетнему подростку вроде меня было несложно погуглить, как вводить инсулин в кожу волосистой части головы, поэтому, когда мама подсела на валиум, проблем с этим у меня не возникло. Я надеялась, что она умрет, но черепно-мозговая травма – тоже неплохо. Я думала, на этом все и закончится. Но когда мама снова заговорила, советуя Ферн не отдавать мне ребенка, я поняла, что дело придется довести до конца. Я наблюдала за ней на расстоянии, так что знала, что ей становится лучше, еще задолго до того, как Ферн рассказала. Разве можно винить меня в том, что я пыталась защитить себя? К тому времени я уже начала вести дневник якобы о своем браке. На самом деле было полной неожиданностью, когда Оуэн ни с того ни с сего объявил, что уходит от меня, потому что не знает, кто я на самом деле такая. Я пыталась убедить его остаться, но он был непреклонен, поэтому я пожелала ему доброго пути. Все равно он был мне не нужен. Я знала, что Ферн родит мне ребенка. Сестры делают такие вещи друг для друга. А лучше всего то… что мне даже просить ее не пришлось. Надо было просто оставить «Элевит» на виду, остальное дело было за ней. Я не сомневалась, что Ферн пойдет на это ради меня. Она всегда делала то, что я просила. Конечно, я потратила целую жизнь на то, чтобы она зависела от меня. Вбила ей в голову, что на нее нельзя положиться – говорила ей, что она забыла купить по дороге молока или оставила духовку включенной. Что должна была покормить Альфи. О, последнее ей особенно запомнилось! В результате она делала все, что я просила, безропотно и безупречно. Именно это и делало ее такой замечательной сестрой. И она меня не подвела; всего десять дней отпуска под Мельбурном (он же Лондон) – и работа сделана. Признаться, я запаниковала, когда узнала, что отец моего будущего ребенка – бездомный, но я сестренку недооценила. Ферн нашла единственного, должно быть, на всем белом свете, бездомного мультимиллионера, можете представить?! Думаю, малышка будет умным ребенком. И однажды, если я бы позволила ей разыскать своего настоящего отца, он обязан был бы выплатить нам миллионы алиментов! У меня все было продумано! Именно поэтому было так больно, когда Ферн решила от меня отвернуться. Не знаю, почему я так удивилась. Казалось, один за другим все от меня отворачивались. Папа, Оуэн. Почему бы и Ферн не последовать их примеру? Вечером перед смертью мамы я принесла ей дневник, чтобы показать, что произойдет, если она будет советовать Ферн не отдавать мне ребенка. Тогда я увидела ее впервые за десять лет. Десять лет! Поначалу все было хорошо. Мама, казалось, была ошеломлена, увидев меня. Ее глаза наполнились слезами, она даже всхлипнула. Мне было очень приятно. «Это твой шанс, мам, – подумала я, – наверстать упущенное время. Покажи мне, что эта черепно-мозговая травма вернула тебе здравый смысл». Я бы простила ее. Я бы оставила прошлое в прошлом. Но знаете, что она сказала?