Глава 15 Больше у Гурова не было вопросов к сыну олигарха Столетова. Тот был отправлен в СИЗО. Ганчук пошел собирать штурмовую группу, с которой собирался посетить квартиру Анжелы, чтобы задержать загадочного Пермяка. Гурова он тоже позвал с собой. Но сыщик взглянул на часы и увидел, что время приближается к полуночи. – Нет, Николай Васильевич, штурмуй квартиру сам. Я верю, что на этот раз ты ошибок не допустишь и тебя не испугают никакие гранаты – ни газовые, ни светошумовые. А я отдохну. – И он отправился в гостиницу. По дороге сыщик закупился всякой снедью, состоявшей в основном из пирожков. В номере он вскипятил чай, разложил еду и сел ужинать. «Да, теперь окончательно ясно, что наши дороги с группой Ганчука и Волобуева расходятся, – размышлял он, отправляя в рот очередной пирожок. – Художника, востоковеда и актрису убили другие люди, не Валя Столетов с Пермяком. И почерк преступлений здесь другой. Вряд ли эти люди попадутся на спешной продаже картин или другой подобной глупости. Нет, мы сможем их найти только в результате систематического, упорного поиска. Многое может дать список, который сейчас составляет лейтенант. Кажется, он парень толковый. Завтра будет видно. Беседы со свидетелями пока можно закончить и целиком сосредоточиться на фигурах из этого списка. Этим надо будет заняться с самого утра». На следующее утро Гуров проснулся с мыслью, что сегодня он не будет заниматься ничем и никем, кроме людей, знавших всех троих погибших. Он позавтракал, побрился и уже собирался звонить лейтенанту Полудину, когда тот неожиданно сам ему позвонил. – Лев Иванович, у нас ЧП! – с ходу выпалил лейтенант. – Помните, вы хотели побеседовать с краеведом Точилиным? – Я уже с Максимом Евгеньевичем встретился и побеседовал, – ответил Гуров. – А что случилось? – Нехорошее дело случилось, товарищ полковник! Точилин повесился! Полковник Ганчук уже выехал на место происшествия. – А где это место происшествия? У него в квартире? – Нет, не в квартире! Поэтому я и говорю, нехорошее это дело! Точилин повесился в доме, который был объявлен памятником культуры, но стоит заброшенный и постепенно разрушается. Есть у нас такой, «дом Воротынского» на улице Сакко и Ванцетти. Точилин давно пенял городским властям на плохое состояние памятника, но как-то у них руки до этого объекта не доходят. Вот он в знак протеста и повесился прямо в этом доме-памятнике… – А в квартире у него кто-нибудь побывал? Туда наряд выслали? – Вроде бы нет, не выслали… – признался Полудин. – Николай Васильевич как узнал об этом, сразу отправился на Сакко и Ванцетти. – Слушай внимательно, лейтенант. Точилин жил на улице Соборной, дом семьдесят четыре, квартира тридцать восемь. Восьмой этаж. Немедленно отправляйся туда и проведи осмотр! Хорошо, если захватишь с собой кого-нибудь из криминалистов. Там, в кабинете, должна висеть картина Закатовского «Небесный огонь». Посмотри, на месте ли это полотно, и как только узнаешь, позвони мне. Все понял? Вперед. Хотя нет, подожди! Сперва скажи мне номер этого дома-памятника. Гуров немедленно выбежал из гостиницы, вскочил в машину и, не дав мотору прогреться, погнал ее по адресу, который узнал от лейтенанта. Всю дорогу одна мысль гвоздем сидела в голове сыщика и мучила его: «Не уберегли! Я не уберег! Плохо предостерег, не от того! Я говорил о глухих местах, имея в виду обрывы и запруды. А надо было думать о том, что представляет интерес для краеведа – о старых домах! А вот убийца об этом подумал… Ах, негодяй! А я ротозей!..» Но все невеселые мысли закончились, как только сыщик прибыл на место. «Дом Воротынского» действительно выглядел как старинное и весьма почтенное здание. Изящные арки окон, кариатиды, поддерживающие балконы, – все говорило о вкусе архитектора. Но так же хорошо было видно, что лучшие времена этого здания остались далеко позади. Лишь в нескольких окнах стекла остались целыми, по стенам змеились трещины, кое-где из стены выпали целые кирпичи. Входная дверь была чисто условной – она вся была скособочена и висела на одной петле. Гуров открыл эту условную дверь и шагнул внутрь. Наверх вела лестница с шаткими ступеньками. Сверху доносились голоса. Сыщик поднялся на второй этаж. Ощущение разрухи усилилось. Он прошел по коридору. Ни в одном помещении не было дверей, а кое-где – еще и полов, так что можно было запросто провалиться на первый этаж. Сыщик добрался до комнаты, откуда слышались голоса. Здесь он застал группу из трех человек. Одним из них был майор Ганчук, двоих других Гуров не знал. Присев на корточки, люди осматривали лежавшее на полу тело. Услышав шаги сыщика, майор обернулся и приветствовал Гурова: – О, ты здесь, Лев Иванович! Видишь, какое несчастье? Мы хотели предостеречь краеведа от убийц, а он сам решил наложить на себя руки. – А откуда известно, что Точилин совершил самоубийство? – спросил Гуров. – Вот записка предсмертная, взгляни. – Ганчук протянул Гурову листок бумаги. Гуров взял листок и прочел: «Состояние этого замечательного памятника вызывает у меня глубокое возмущение. Я не нахожу слов, чтобы выразить свое негодование позицией городских властей! Как еще можно до них достучаться? Как пробить стену равнодушия? Если только…» Дальше ничего не было – нижняя часть листка была оборвана. Гуров прочитал текст дважды, затем поднял глаза на майора: – А почему ты решил, что это предсмертная записка? – Потому что листок был зажат в руке покойника. Чем же он еще может быть как не предсмертной запиской? – Он может быть тем, чем, скорее всего, и является: обрывком статьи, которую Точилин готовил для какого-нибудь издания. Здесь нет ни слова о том, что краевед собирается лишить себя жизни. И обрати внимание на почерк: он ровный, разборчивый. Я видел много предсмертных записок, они никогда так не выглядят. Нет, Николай, это не послание самоубийцы. Этот листок принес сюда убийца, чтобы запутать следы. – Ты хочешь сказать, что покойный не повесился? – удивился майор. – Именно так. Мы имеем дело с убийством, которое пытаются выдать за самоубийство, как в случаях с Бушуевым и Овчинниковым. – Согласен с полковником, – внезапно подал голос один из мужчин, занятых осмотром трупа. Он выпрямился и протянул Гурову руку. – Старший криминалист-эксперт майор Лисицын, – представился он. – А это мой коллега, криминалист, капитан Непейвода… Капитан уже обратил мое внимание на две детали, которые не вяжутся с версией о самоубийстве. Во-первых, след от веревки на шее покойного носит иной характер, такой не бывает при повешении. И еще на левом виске мы обнаружили след от удара. – Молодцы, – похвалил Гуров. – Но я уверен, что есть и другие детали, указывающие на убийство. Скажите, майор, тело Точилина висело вон на той балке, я правильно понимаю? – Да, все верно. – Вы эту балку осматривали? – Признаться, пока нет, не смотрели. Руки не дошли… – Осмотрите внимательно балку, нет ли на ней каких-нибудь странных следов? Криминалисты принялись сооружать из ящиков, стоявших тут же, самодельную лестницу, а Ганчук обратился к Гурову: – Не понимаю, чего ты добиваешься, Лев Иванович. Дело, на мой взгляд, совершенно ясное. Есть висящее тело и предсмертная записка. Что ты надеешься увидеть на этой балке? – Сейчас поймешь. Помост был сооружен. Майор Лисицын остался его поддерживать, а капитан Непейвода залез наверх и стал внимательно, сантиметр за сантиметром, осматривать балку. Вдруг он воскликнул: – Есть след! И очень характерный! – Что за след? Какой след? – нетерпеливо воскликнул Ганчук, который по-прежнему ничего не понимал. – След от веревки, которую тащили вверх, – пояснил капитан. – Сфотографируйте ее, капитан, и спускайтесь, – сказал Гуров. – Картина преступления ясна. – И как же выглядит эта картина? – все так же недоверчиво спросил Ганчук. – Все началось не здесь, а, скорее всего, где-нибудь на улице, – начал Гуров. – Например, Точилин проводил экскурсию. После ее окончания к нему подошел некий гражданин и заявил, что он возмущен судьбой замечательного памятника архитектуры – «дома Воротынского». Точилин ответил, что разделяет возмущение гражданина, что он не раз обращался к властям города и области, требуя решить этот вопрос, и что он пишет статью в защиту памятника. Гражданин предложил краеведу немедленно пройти в тот самый «дом Воротынского», чтобы вместе оценить его состояние, но прежде зайти домой к краеведу, чтобы он, гражданин, почитал статью об этом доме. Почему Точилин согласился на это предложение, не знаю. Возможно, убийца – этого неизвестного гражданина правильнее называть убийцей – обладает даром убеждения. Так или иначе, но они зашли домой к Точилину, краевед показал своему спутнику статью. Фрагмент из этой статьи вы и нашли в кулаке краеведа и приняли ее за предсмертную записку. Когда они зашли сюда, неизвестный предложил Точилину подняться на второй этаж. Очевидно, он заранее выбрал место для расправы. Когда ничего не подозревавший краевед подошел к этому месту, убийца нанес ему удар – скорее всего, обрезком трубы или молотком. Оглушив свою жертву, он надел ей на шею петлю, перебросил веревку через балку и вздернул ее на самодельную виселицу. От того, что он тащил жертву вверх, на балке остался след, протертый веревкой. Этот след капитан обнаружил. Потом он вырвал нужную страницу из статьи и сунул ее в кулак жертве. – Да, несомненно, все так и было! – воскликнул капитан Непейвода. – Но зачем он это сделал? Каков мотив этого убийства? – Мотив – картина, висевшая в кабинете Точилина. Полотно «Небесный огонь» работы Константина Закатовского. Убийца охотился за ней. Кстати, мне сейчас должны позвонить… Ага, вот оно! Последняя фраза относилась к внезапно зазвонившему телефону сыщика. Действительно, звонил лейтенант Полудин. – Звоню из квартиры Точилина, товарищ полковник. Осмотрел весь его кабинет – картины нет. Зато есть рамка. Ее поставили за шкаф, но я нашел. – А дверь? – спросил Гуров. – Дверь квартиры была открыта или закрыта? – Открыта, товарищ полковник, – доложил Полудин. – Ясно. Оставайся там, лейтенант. Я сейчас пришлю людей, чтобы они произвели детальный осмотр. Когда они приедут, можешь возвращаться в управление. Ты составил список, о котором я вчера говорил? – Да, Лев Иванович, составил. – Хорошо. Этим списком мы и будем заниматься, – сказал Гуров и отключился. Повернувшись к старшему криминалисту, он распорядился: – Здесь, как я понимаю, майор, вы свою работу сделали. Теперь езжайте с капитаном на улицу Соборную, дом семьдесят четыре, и осмотрите квартиру убитого. Тогда в этом деле наступит полная ясность… Впрочем, нет, у меня есть еще один вопрос: вы определили время смерти? – Определили, товарищ полковник, – ответил Лисицын. – Смерть наступила предположительно вчера около одиннадцати вечера. – Кто обнаружил тело? – этот вопрос Гуров задал Ганчуку. – Участковый нашел. Начальник управления обязал сотрудников полиции периодически осматривать этот объект. Сами понимаете, в таких местах бомжи могут собираться, жечь костры. Начнется пожар, и от памятника вообще ничего не останется. Участковый ранним утром заглянул сюда и обнаружил тело. – Понятно… А ты ведь ночью собирался осуществить задержание второго участника убийств Востокова и Зверевой – Пермяка. Удалось? Ганчук с сожалением вздохнул и развел руками. – Нет, Лев Иванович. Квартиру мы взяли, можно сказать, идеально – за несколько секунд и без всякой стрельбы. Только Пермяка там не оказалось. Одна лишь хозяйка квартиры, Анжела, да к тому же смертельно пьяная. Так что мне ее даже допросить не удалось. Из ее бессвязного лепета я понял только то, что Пермяк от нее ушел ранее. А куда, она не знает. Глава 16 Гуров оставался в «доме Воротынского» до тех пор, пока не приехали санитары и не увезли тело краеведа. После этого они с Ганчуком расстались – майор направился в СИЗО, чтобы продолжить следственные действия со Столетовым и Анжелой, а сыщик отправился в управление. Там, на третьем этаже, им с Полудиным выделили небольшую комнату под штаб-квартиру их небольшой следственной группы. Лейтенант уже ждал его на месте. – Ну что, Александр, представляй свой список, – с порога начал Гуров. – Он у тебя в каком виде, в электронном?