Ко всякого рода «народным целителям» и адептам «нетрадиционной медицины» сыщик относился с большим подозрением. Но не потому, что подозревал их в чем-то криминальном, а просто он им не доверял. Гуров верил в силу науки, поэтому всякая околонаучная ахинея вызывала у него недоверие. Однако это вовсе не означало, что он заранее записал Бориса Тишинского в подозреваемые – скорее наоборот. Те «околонаучные» медики, с которыми сыщик встречался ранее, были людьми слишком слабыми и мелкими, чтобы оказаться способными на серьезное преступление. Голос у «целителя» Тишинского на удивление был приятным – глубокий, мягкий тенор. Когда Гуров представился и сообщил, что хотел бы побеседовать, обладатель тенора с готовностью откликнулся: – Да, конечно, давайте встретимся, если есть такая необходимость. Простите, а вас как зовут?.. Лев Иванович, ну конечно! Я должен был знать. Ведь вы очень известный человек, я просто запамятовал ваше имя. Хорошо, давайте встретимся, где вам будет удобнее. – Я мог бы подъехать к вам. Где вы принимаете пациентов? – Кабинет – прямо в моем доме, улица Тургенева, дом шестьдесят один. Первый этаж, там есть вывеска, вы сразу все увидите. Только, понимаете ли, я не называю моих клиентов пациентами, ни в коем случае! – Ну, к делу это не относится… А почему вы не называете их пациентами? Как вы их именуете? – Я называю их клиентами. И это люди, которые нуждаются в помощи. Ведь многие люди в разных обстоятельствах нуждаются в помощи, не так ли? Иногда это помощь, так сказать, телесного характера, иногда чисто духовная… – Все это очень интересно, и мы еще поговорим с вами на эту тему, но лучше сделаем это при личной встрече. Значит, улица Тургенева? Скоро буду у вас. И сыщик сел в машину и отправился по нужному адресу. Ехать пришлось сравнительно недалеко – улица Тургенева располагалась в центре города. Дом, в котором жил «народный целитель», оказался добротной «сталинкой», в которой потолки в квартирах больше трех метров. Одно окно в торце дома превратили в дверь и снабдили крылечком и вывеской: «Тишинский Борис Николаевич, целитель». И указаны часы приема. Сейчас как раз было приемное время, поэтому сыщик не удивился, увидев возле кабинета врача двоих посетителей. По одну сторону от двери сидела дама лет шестидесяти, похожая на вышедшую на пенсию актрису, по другую – мужчина в золотых очках, который мог оказаться и инженером, и артистом, и ученым. Гуров не успел постучать в дверь, как она открылась, и в приемную вышел «целитель» собственной персоной. Это был мужчина лет сорока пяти, среднего роста, в больших роговых очках. Его лицо с первого взгляда внушало доверие. – Ольга Павловна, Игорь Анатольевич, прошу меня извинить, – обратился он к посетителям. – Возникла необходимость срочно побеседовать с представителем закона. Если вы спешите, приходите позже. Но я надеюсь, наша беседа не затянется. – Я уверен, что не затянется, – сказал Гуров, который почувствовал себя неловко перед этими людьми. – Я подожду, – отозвалась дама. – А я, пожалуй, пойду прогуляюсь, зайду позже, – заявил мужчина. Тишинский пропустил гостя в кабинет, вошел следом за ним и закрыл дверь. Гуров оказался в небольшом, но очень уютном помещении. Старинный письменный стол, рядом чайный столик в том же стиле, несколько глубоких удобных кресел – все создавало ощущение покоя и уюта. Это ощущение дополняли висящие на стене картины: портрет хозяина кабинета и два пейзажа. Гурова сразу заинтересовал портрет. Он подошел ближе. Чем больше он вглядывался в картину, тем отчетливее осознавал, что человек, изображенный на портрете, весьма непрост. Похоже, и сам художник не решил, чего в нем больше – света или тьмы. – А этот портрет, случайно, не работа Игната Бушуева? – спросил Гуров. – Вот это да! – воскликнул в ответ хозяин кабинета. – Вы, оказывается, разбираетесь в нашей живописи! Узнали манеру Игната! Да, это его работа – его подарок мне. А две другие картины – скажу сразу, предупреждая ваш вопрос, – это работы Славы Могильного и Кати Антошкиной. Но откуда, скажите на милость, сыщик из Москвы может знать картины Бушуева? – Не буду строить из себя знатока изобразительного искусства – я им не являюсь. С творчеством Бушуева я познакомился по долгу службы, поскольку приехал для расследования его гибели. – Ах вот оно что! Московский уголовный розыск заинтересовался обстоятельствами гибели Игната! Но почему? Я слышал, его смерть квалифицировали как несчастный случай, что тут расследовать? – Да, вначале дело квалифицировали таким образом, но затем квалификацию изменили. Теперь мы убеждены, что имеем дело с убийством, замаскированным под несчастный случай. Борис Тишинский был поражен. – Что вы говорите! Как странно! Игнат никому не желал зла, он не имел врагов! – А вы, я вижу, его хорошо знали? – заметил сыщик. – Ну что вы, кто может сказать, что знает другого человека хорошо! – Врач развел руками. – Разумеется, я знал Игната лишь поверхностно, не слишком глубоко. – А с таким человеком, как Константин Закатовский, вы были знакомы? Тишинский снова был вынужден развести руками. – Нет, к сожалению, с признанным мастером нашей художественной школы я знаком не был. Все-таки я принадлежу к другому поколению. – Но зато, как мне известно, вы были знакомы с другой представительницей мира искусства вашего города – с Инессой Любарской… – Да, с Инессой Васильевной мы провели долгие часы в беседах на различные темы. Она нуждалась в духовной поддержке, и я ей такую поддержку оказывал по мере возможности. – Возможно, вы совершали с Любарской прогулки? – Вы спрашиваете о достаточно личных вещах, – заметил Тишинский. – Но я не делаю тайн из своей работы. В мою методику входят в том числе и прогулки с клиентами. Общение на свежем воздухе некоторым людям совершенно необходимо. Инесса Васильевна относилась к таким людям. – А вы, случайно, не совершали с ней прогулку к такому известному месту, как Черная скала? Он задал этот вопрос совершенно будничным тоном, как будто в нем не содержалось ничего особенного. Между тем особенное там содержалось. Но знать об этом мог только убийца. Сыщик внимательно следил за тем, как Борис Тишинский воспримет вопрос. И врач воспринял вопрос совершенно спокойно, ровно так, как и все предыдущие. – Да, мы ходили туда несколько раз. Инесса Васильевна очень любила это место. В частности, потому, что там иногда работал Закатовский. – Припомните, пожалуйста, не ходили ли вы на Черную скалу двадцать первого сентября? Это было всего шесть дней назад, вспомнить нетрудно. И даже этот решающий вопрос – по сути, готовое обвинение в убийстве! – ничуть не взволновал Тишинского. – Вы правы, вспомнить мне будет легко. Потому что с двадцатого по двадцать второе сентября я находился в Костроме на Всемирном конгрессе целителей. Для меня это очень важное событие, я целиком погрузился в вопросы, которые там обсуждались, и ни о чем другом не думал. Только вернувшись в Татуев, я узнал о трагической гибели Инессы Васильевны… Но погодите! Ведь Любарская погибла в результате несчастного случая. Но раз вы об этом спрашиваете, значит… – Да, эту смерть мы тоже теперь рассматриваем как убийство, – подтвердил догадку врача Гуров. – Любарская была убита. Она не сама упала с обрыва – ее столкнули. Значит, вы в этот день были в Костроме. Я надеюсь, вы сможете назвать людей, которые это подтвердят? – Разумеется, разумеется! На конгрессе была строгая регистрация. Мы все жили в одной гостинице, в которой, собственно, и проходил конгресс. К тому же есть еще два обстоятельства, из-за которых мне было бы трудно исчезнуть с этого мероприятия незамеченным. Я жил не один – я делил комнату с еще одним участником конгресса, Игорем Шамхаловым из Казани. Вы можете с ним связаться и получить все нужные справки. А вечером двадцать первого сентября я делал на конгрессе доклад о способах использования медово-травяных настоев при лечении различных болезней. – Доклад состоялся? – Да, доклад был прочитан и встречен с большим интересом. Его слышали все участники конгресса, а это около ста двадцати человек. – В таком случае я должен задать еще один вопрос того же рода. Где вы были сегодня ночью? – Сегодня я никуда не ходил и не ездил. Как лег около полуночи, так и проспал до восьми утра. – Ваши домочадцы могут это подтвердить? – Увы, нет. Видите ли, моя жена находится на лечении довольно далеко отсюда, я сейчас живу один. – И давно вы живете один? – Да, довольно давно, – вздохнул Тишинский. – Я понимаю, вы можете сказать: «Как же так, врач не может помочь собственной жене?» Увы, такое бывает. Другим помогаю, а Лизе ничем помочь не могу. Голос врача дрогнул, и он отвернулся. Очевидно, он говорил на крайне болезненную для него тему. Гурову хотелось ему посочувствовать, но надо было работать. Чувства необходимо оставлять на потом. – Нельзя ли мне взглянуть на вашу квартиру? – попросил он. – Это не обыск, я просто хотел составить представление. – Это не обыск, но с каждым вашим вопросом я все больше убеждаюсь, что меня подозревают в убийстве, а может, и не в одном. Это так? – Персонально вас я пока ни в чем не подозреваю. Просто проверяю все версии. Так можно мне взглянуть на ваше жилье? Врач пожал плечами: – Почему же нельзя? Я не пригласил вас сам, потому что… Впрочем, вы сами увидите. Пройдемте сюда. – И он показал сыщику на узкую дверь, скрытую за шкафом. За дверью оказалась лестница, ведущая на второй этаж. Поднявшись по ней, сыщик очутился в стандартной квартире улучшенной планировки, обставленной с большим вкусом. Впрочем, в данную минуту ни удобства квартиры, ни вкус хозяев нельзя было оценить по достоинству – такой здесь царил беспорядок. Ни на одном столе нельзя найти свободного места – все заставлено книгами, посудой, грязной одеждой и какими-то папками. Та же картина и на полу – огромное количество беспорядочно сваленных повсюду книг. И совсем ужасное зрелище ждало сыщика на кухне, куда он заглянул мельком: тут грязной посудой была завалена не только раковина, но и стол и подоконник. – Вот видите, во что превращается квартира, в которой долгое время отсутствует женщина! – со вздохом воскликнул Тишинский. – К сожалению, я отношусь к числу мужчин, которые не умеют поддерживать порядок ни в доме, ни на столе, ни в портфеле. Зато у таких, как я, по словам психологов, идеальный порядок в душе. – Но внизу, в кабинете, у вас, в общем-то, чисто, – заметил Гуров. – Это благодаря Алене Александровне. Она у меня кто-то типа экономки. В кабинете она убирается каждый день, а здесь – раз в неделю. И первые несколько дней после ее посещения квартира выглядит прилично, а потом… Потом снова наступает хаос. Гуров скользнул взглядом по стенам и заметил две картины. Манера художников была ему незнакома. – Я вижу, здесь у вас не Бушуев, а кто-то другой. – А я еще раз убеждаюсь, что вы знаток живописи. Да, картин Игната здесь нет. Вот это полотно – работа Петра Брательщикова, а это – Леши Прянчикова. И, увы, картин Закатовского нет и здесь. Но я, конечно, мечтаю их иметь. – Ответьте еще на один вопрос: где вы были четырнадцатого марта и седьмого июня? – Сейчас соображу… Июнь, июнь… Нет, в июне я никуда не ездил. Значит, опять был здесь, в своей постели. И опять это никто не сможет подтвердить. А в марте… Вас интересует середина марта, я правильно понял? – Да, четырнадцатое марта, – терпеливо повторил Гуров. – Тут у меня полное алиби! – торжествующе объявил Тишинский. – Тринадцатого марта я выехал в Киров на Конгресс уфологов. – Какой-какой конгресс? – переспросил Гуров. – Конгресс уфологов! – с достоинством повторил врач. – Что вы так смотрите? Не все явления, знаете ли, укладываются в рамки традиционной картины! И это касается как медицины, так и мира вообще. Да, я не раз наблюдал в небе летающие тарелки и другие аномалии. И об этом я делал доклад в Кирове.