Тут рассказ сыщика внезапно был прерван. – Вы не могли никого найти! – выкрикнул Тишинский. – Не было никаких свидетелей! Мы были одни! Этот выкрик поверг в шок адвоката. – Что вы такое говорите, Борис Николаевич?! Молчите! – Обернувшись к Гурову, он заявил: – Эти слова моего подзащитного нельзя вносить в протокол допроса! Это была чисто эмоциональная реакция, вызванная большим нервным напряжением. Надеюсь, вы не станете пользоваться минутной слабостью моего подзащитного. – Можем и не вносить, – пожал плечами Гуров. – Это ничего не изменит. Вы же видите, у следствия достаточно улик, чтобы доказать каждый эпизод обвинения. Мы не нуждаемся ни в признаниях вашего подзащитного, ни в его оговорках. Так вот. Я нашел двух свидетелей, которые видели вашего подзащитного вместе с Овчинниковым в тот вечер. Саму сцену убийства они не видели, но этого суд с нас не потребует. Главное – мы можем доказать, что вечером седьмого июня востоковед и врач отправились на реку вместе, а назад вернулся только один врач… Мне остается предъявить улики следствия по двум эпизодам – одному, связанному с убийством Ирины Зверевой, и последнему – убийству краеведа Точилина… – Нет, это нонсенс! – заявил адвокат. – В гибели госпожи Зверевой мой клиент не может быть замешан. Как мне удалось узнать, в этом деле ваши аргументы основаны на показаниях некоего Валентина Столетова. Но, во-первых, этот гражданин имеет очень плохую репутацию, его словам верить нельзя. А во-вторых, он ни слова не говорит об участии в этом убийстве моего подзащитного. Столетов ведет речь о каком-то субъекте, которого он именует «заказчиком». Судя по рассказу Столетова, это человек преклонного возраста с длинной бородой, в толстовке с низким капюшоном… – Интересно, от кого вы узнали такие подробности? – спросил Гуров. – Ведь члены следственной группы пока что не составляли обвинительное заключение и не давали его вам. А Валя Столетов сидит в СИЗО, встретиться с ним вы не могли. Получается, узнать эти детали вы могли лишь от одного человека – от вашего подзащитного. Отсюда можно сделать весьма неприятный для него вывод… Впрочем, не будем придираться к мелочам. Да, вы правы: в деле об убийстве Зверевой фигурирует некая личность, которую Столетов именует «заказчик». И этот «заказчик» абсолютно не похож на нашего уважаемого доктора Тишинского. Однако сейчас я вам продемонстрирую некоторые предметы, которые следственная группа обнаружила при обыске квартиры вашего клиента. – С этими словами Гуров запустил руку куда-то под стол и с ловкостью фокусника извлек длинный седой парик, такую же седую бороду, баночки с гримом и толстовку. – Вот он – маскарад, с помощью которого ваш клиент ввел в заблуждение Столетова, – пояснил сыщик. – Будьте уверены, Лев Борисович, все эти вещи тщательно запротоколированы, найдены при понятых в квартире вашего подзащитного. Он и есть так называемый «заказчик». И никакого другого «заказчика» не существует. У следствия имеются и другие, более мелкие детали, относящиеся к этому эпизоду, но я их пока что опущу, и мы перейдем к последнему преступлению, совершенному вашим клиентом, – к коварному и жестокому убийству краеведа Максима Точилина. – Я протестую! – заявил адвокат Гольдберг. – Мой клиент устал, он плохо себя чувствует. Я требую прекратить допрос и отправить моего клиента под домашний арест! Следственные действия можно продолжить завтра. – Однако вы шутник, Лев Борисович, – заметил майор Ганчук. – Мы задержали вашего клиента в ста с лишним километрах от города, когда он пытался скрыться от следствия. При нем было найдено оружие, на которое у него не имеется разрешения. Он обвиняется в совершении пяти – пяти! – убийств. И как только что продемонстрировал вам полковник Гуров, по каждому эпизоду обвинения у нас есть веские доказательства вины вашего клиента. И вы предлагаете отпустить его под домашний арест? Может, сразу выдать ему билет куда-нибудь на острова?.. А что касается срока окончания допроса – это пусть решает Лев Иванович. Он ведет допрос, в конце концов. После такой речи адвокат перевел взгляд на Гурова. Сыщик в ответ отрицательно покачал головой. – Время еще не позднее, и у нас остался последний эпизод обвинения. Я считаю нужным его отработать. После этого ваш подзащитный может отправляться отдыхать в СИЗО. Итак, рассмотрим убийство Точилина. Оно было совершено двадцать восьмого сентября, то есть пять дней назад. Дело происходило так. Господин Тишинский давно решил, что следующей картиной, которую он похитит после полотна, принадлежавшего Любарской, должна стать картина, висевшая в квартире Точилина. Правда, на стадии планирования этого преступления он думал совершить его позже – скажем, в ноябре. Но я его спугнул. Мое появление в Татуеве и беседа со мной показали убийце, что следствие идет по его следу и рано или поздно настигнет его. Он решил ускорить события. Он давно изучил расписание экскурсий, которые проводил Точилин, и распорядок его дня. Он также давно подобрал ключ к двери его квартиры. Выбрал он и место совершения преступления – «дом Воротынского», который он уже использовал для встречи с Валей Столетовым. Таким образом, ничто не мешало убийце начать действовать немедленно. Вечером двадцать восьмого сентября у Точилина состоялась очередная экскурсия по памятным местам города. Убийца в это время находился неподалеку, следил за своей жертвой. Он не должен был упустить удобный момент. И вот экскурсия закончилась, люди разошлись, Точилин остался один. Убийца подошел к нему и завел разговор о судьбе городского культурного наследия. Конкретно речь шла о «доме Воротынского». Убийце надо было изобразить сильнейшее беспокойство состоянием этого памятника и свое возмущение бездействием властей. И это возмущение он отчасти распространил и на краеведа, дескать, почему он медлит? Почему не поднимает шум из-за разрушения этого объекта? Точилин, естественно, стал возражать. Он заявил, что и сам давно требует от городских властей принятия действенных мер по защите памятника. Он писал письма, статьи, выступал в газетах! Он может даже показать эти газеты! А убийце только того и надо было. Он захотел немедленно ознакомиться с действиями краеведа по защите исторического здания, и они отправились к Точилину домой. – Гуров прервал свою речь и обратился непосредственно к Тишинскому: – Вы, естественно, явились на встречу с Точилиным не в своем подлинном виде, а в образе почтенного старца. Узнать вас в этом обличье было невозможно. И хотя в тот вечер вас видели несколько человек – видели и запомнили, потому что вы двое представляли весьма колоритную пару, – эти свидетели не смогут в дальнейшем вас опознать. Я и не стану приводить этих свидетелей в суд, это бесполезно. Но я ведь нашел в вашей квартире атрибуты этого маскарада. Вот эти детали – длинную бороду, волосы до плеч – свидетели вполне могут опознать. И это станет доказательной базой обвинения по последнему эпизоду ваших преступлений. Это, а также файлы, найденные в закрытой части вашего компьютера. В этих файлах имеются тексты всех выступлений Точилина по защите «дома Воротынского». О, вы тщательно подготовились к этому убийству! Вы знали о своей жертве почти все! Когда вы пришли с Точилиным к нему домой, вы сразу потребовали показать вам ту самую статью, отрывок из которой хотели использовать как «предсмертную записку». Незаметно от хозяина квартиры вы выдернули из статьи нужную страницу и сунули ее себе в карман. Затем вы захотели немедленно посетить объект, о котором шла речь. И снова Точилин не смог вам отказать, хотя было уже поздно. Не смог, потому что вы обладаете гипнотическим воздействием и можете действовать на слабых людей… Когда вы привели вашу жертву в «дом Воротынского», остальное стало делом техники. Вы слегка прижали сонную артерию краеведа, и он на несколько минут потерял сознание. Этих нескольких минут вам хватило, чтобы перекинуть через балку заранее приготовленную веревку, завязать на шее жертвы петлю и затем подвесить жертву на балку. На балке остался след от веревки, и эту самую веревку мы обнаружили в кладовой в вашей квартире. Гуров сделал паузу. Он ждал, что обвиняемый будет протестовать, оправдываться, но Тишинский молчал. Его лицо подергивалось, как от нервного тика, губы кривились, но он молчал. Ему было нечего сказать. – Вот и все, Лев Борисович, – сказал Гуров, обращаясь к адвокату. – Допрос окончен. Теперь ваш клиент отправится в СИЗО, мы будем составлять против него обвинительное заключение, а вы можете готовить возражения на наши доводы. Но составление обвинения будет проходить уже без меня. Думаю, майор Ганчук с этой задачей успешно справится самостоятельно. Я отправлюсь домой. На сегодняшний московский поезд я уже опоздал, так что уеду завтра утром. Прощайте, господин Гольдберг! – А мне кажется, нам еще рано прощаться! – заявил защитник. Он тоже выглядел растерянным, но явно не собирался отказываться от борьбы. – Я продолжаю утверждать, что мой клиент не виновен ни в одном из преступлений, о которых сегодня шла речь. Что вы скажете, если завтра, пока мой клиент будет находиться в СИЗО, произойдет новое убийство, связанное с похищением картин? – Это, безусловно, будет очень сильный аргумент для защиты, но я вам не советую к нему прибегать, – то ли в шутку, то ли всерьез ответил Гуров. – Это все же преступление, с этим не стоит шутить. Советую воспользоваться другими доводами. – И, не дожидаясь появления конвоя, он вышел из кабинета. Глава 28 Поезд на Москву, о котором говорил Гуров, уходил в восемь часов утра, поэтому сыщик решил с вечера собрать вещи, чтобы утром только побриться, позавтракать и сразу отправиться на вокзал. Он так и сделал и, полностью готовый отправиться утром в путь, лег в постель. Он уже засыпал, когда его разбудил телефонный звонок. Звонил майор Ганчук. «Странно, однако, – подумал сыщик. – Первый час ночи, а он вздумал звонить…» – Что случилось, Николай Васильич? – спросил он. – Беда, Лев Иванович! У нас новое убийство! Я не знаю, что и думать! То ли Гольдберг с катушек съехал – решил такую штуку устроить, чтобы спасти своего клиента, – то ли он прав и Тишинский вообще ни при чем! – Ты расскажи толком, что случилось! Озвучь факты, а выводы будем делать потом. – Хорошо, рассказываю факты. Четверть часа назад мне позвонил дежурный. Он рассказал, что в управление явилась жена журналиста Владимира Гришина – растрепанная, одетая наспех и вообще вне себя. Она сказала, что к ним домой явился неизвестный с карабином в руках, выстрелил в Гришина и тяжело его ранил. Затем похитил картину Закатовского, которая висела у Гришина в кабинете. Вот так, Лев Иванович! Я думаю, надо проверить, где сейчас находится Лев Гольдберг, и если его нет дома, немедленно объявить его в розыск! И объявить план «Перехват»! – Погоди, Николай, не надо никуда звонить и ничего объявлять. Если ты позвонишь Гольдбергу, ты его сильно обрадуешь. Получится, что мы поверили его словам. Скажи, а почему ты говорил об убийстве, если Гришин всего лишь ранен? – Ну, это я просто неточно выразился, – начал оправдываться майор. – У нас раньше были одни убийства, вот я так и сказал. И жена говорит, что рана тяжелая, Может, и правда это убийство… – В какую больницу отвезли Гришина? – В центральную областную. – Дай мне телефон приемной. И на всякий случай телефон главного врача. Ганчук, повозившись некоторое время, сообщил сыщику требуемые номера телефонов и спросил: – Ты сейчас куда, в управление? Я уже оделся, еду туда. Буду создавать группу для немедленного поиска и задержания преступника. – Нет, группу пока создавать не нужно. А что касается меня… Я сейчас решу, куда лучше поехать. Он выключил телефон и стал быстро одеваться, при этом не переставая обдумывать ситуацию. Он был рад, что он сейчас здесь, в гостиничном номере, один, а не в кабинете с Ганчуком и другими коллегами. Там бы он не смог ничего обдумать. А здесь, стоило сыщику вспомнить и сопоставить некоторые факты, как у него в мозгу сверкнула догадка. А спустя еще несколько мгновений эта догадка превратилась в твердую уверенность. Картина случившегося этой ночью явилась ему, словно он увидел ее своими глазами. Можно начинать действовать, но сначала необходимо справиться о состоянии здоровья редактора Гришина и о характере полученного им ранения. Гуров позвонил в больницу. Как водится в таких местах, ответили ему не сразу. Но наконец недовольный голос дежурной медсестры произнес: «Больница!» Гуров представился и заявил, что ему срочно нужно связаться с врачом, который осматривал поступившего недавно раненого. Твердость и требовательность сыщика произвели впечатление на медсестру, и вскоре его связали с дежурным врачом. От него сыщик узнал, что рана, полученная Владимиром Гришиным, не относится к числу тяжелых – редактор ранен в плечо. – Крови он много потерял, правда, – сказал дежурный врач. – Мы сейчас делаем переливание. К счастью, у него распространенная группа. Пулю мы извлекли. Дальше последует обычное лечение. – Есть ли опасность для жизни? – спросил Гуров. – Если вдруг начнется воспаление… Но мы этого, конечно, не допустим. А так опасности для жизни нет. Завтра с ним можно будет увидеться. – Приятно это слышать. Значит, вы извлекли у него из плеча пулю? А можете сказать, что это за пуля? – Пуля из охотничьего карабина. Я уже видел подобные ранения. Знаете, на охоте бывают случаи – стреляют в кабана, а попадают в товарища. – Большое вам спасибо, доктор, вы мне очень помогли! Теперь картина происшедшего совершенно прояснилась. Стало ясно, что надо делать. Он снова набрал номер майора Ганчука. – Слушай сюда, Николай. Через несколько минут в управление должен позвонить человек, ранивший Гришина. Он будет требовать освободить из СИЗО Бориса Тишинского. Будет угрожать новыми нападениями и убийствами. – Понял, Лев Иванович. Я знаю, что делать в таких случаях. Надо тянуть разговор, сколько можно, чтобы наши специалисты успели установить место, откуда он звонит. Сейчас я им скажу, чтобы были наготове… – Отставить, майор! – скомандовал Гуров. – Ничего устанавливать не требуется. Я уже знаю место, где он находится. А продлить разговор с ним действительно будет правильно – это его отвлечет и облегчит мне задачу. Так что постарайся, поговори с ним подольше. После этого разговора сыщик убрал телефон и на всякий случай выключил его – неожиданный звонок мог сильно помешать ему. Он вышел из гостиницы, сел в машину и поехал по известному адресу. Он был в этом доме лишь один раз, но дорогу запомнил хорошо. И уже спустя двадцать минут въехал в поселок Холмы, занятый элитной застройкой. Он остановил машину, не доезжая квартала до нужного дома, и проделал оставшийся путь пешком. Подойдя к забору, окружающему усадьбу, сыщик не стал ни звонить, ни стучать. Вместо этого он вошел в узкий проход, отделяющий эту усадьбу от соседней, и прошел до поворота. Гуров знал, что усадьба не охраняется, поэтому без долгих колебаний подпрыгнул, подтянулся и оказался в саду по другую сторону забора. И через сад двинулся к дому. Сад был сильно запущен – им никто не занимается. Повсюду росла густая трава, валялись упавшие с деревьев сучья, от маленького прудика несло тиной. «Вот оно, разорение, – мелькнуло в голове у сыщика. – На что только оно не толкает людей! Пожалуй, разорение даже страшнее постоянной нищеты, к которой привыкаешь». С задней стороны дома ни одно окно не светилось. Сыщик двинулся вдоль стены. Он искал незапертое окно или форточку, но ничего такого не наблюдалось. Он вышел к фасадной стороне дома и глянул вверх. Он ожидал, что увидит свет, но ошибся – окно на втором этаже было темным. Зато тускло светились окна в холле. «Значит, он, скорее всего, в гостиной, – сообразил Гуров. – И оттуда свет падает в холл». Он дошел до входной двери и, ни на что не надеясь, потянул ручку. Дверь, на удивление, подалась. Сыщик вошел в плохо освещенный холл, и до него из гостиной донесся голос: – Пора кончать этот бесполезный разговор! Я вам все сказал! Если Бориса не освободят в течение двух часов, я буду убивать каждый час по человеку! Это мое последнее слово! Голос замолчал, скрипнуло кресло – видимо, говоривший встал. Гуров не хотел заставать его врасплох, хотел предстать перед ним открыто, при ясном свете, а не в полумраке холла, поэтому он миновал холл и вошел в гостиную. Хозяин стоял возле бара спиной к нему. Услышав позади какой-то звук, он обернулся и застыл, увидев сыщика. В одной руке он держал бокал, в другой – бутылку джина. – Доброй ночи, Иван Никитич! – поздоровался Гуров. – Извините за поздний визит. Видимо, такова моя судьба – являться к вам всегда за полночь и без приглашения. Иван Трутнев в некоторой степени уже успел прийти в себя, хотя руки у него все еще дрожали. – Что вам нужно? – хрипло произнес он. – Убирайтесь! Я буду стрелять! Вы станете следующим!.. – Вряд ли вы будете стрелять, Иван Никитич. Ваш карабин… а, вон, вижу – стоит в углу. Но вам до него не добраться. И потом, какой смысл? У меня ведь нет картины Закатовского. – Я убийца! Не Борис поубивал всех здесь, а я! Поубивал и похитил картины, чтобы продать их! Вы знаете, что я разорен. А мне нужно содержать жену и оплачивать лечение Лизы. Поэтому я убивал и дальше буду убивать! Он резко поставил бутылку и бокал на стол и сделал несколько шагов к карабину. Но сыщик, который предвидел этот маневр, опередил его. – Даже не пытайтесь, Иван Никитич, – сказал он, забирая оружие. – Не усугубляйте свою вину. Она пока еще не так велика, вы можете получить лишь небольшой срок за ранение Гришина. Вам никогда не удастся убедительно изобразить из себя «убийцу хранителей картин». Вы ведь даже перечислить их не сможете, я прав?.. Ну, попробуйте, назовите, кого вы якобы убили в этом году. Хозяин состроил презрительную гримасу. – Как это не смогу перечислить? Очень даже смогу! Сначала был Игнат Бушуев, потом… – Тут он запнулся. Порылся в памяти, припоминая, и продолжил: – Потом была актриса… Точно, была актриса! Не помню, как ее зовут, но это неважно. Мы гуляли вдоль реки, и я столкнул ее с обрыва. Потом… Да какая разница, кто сначала, а кто потом?! Утром вспомню – расскажу! Гуров покачал головой. – Нет, Иван Никитич, не вспомните. Нельзя вспомнить то, чего не было. А вот ваш зять помнит все. И фактически сегодня, во время допроса, он уже признался. Так что ваша попытка помочь ему вдвойне бесполезна. Видимо, это понял и хозяин дома. Он вдруг как-то сник, словно из него выпустили весь воздух, с трудом вернулся к столу, сел, нащупал бутылку и бокал, налил его до краев и выпил, словно воду, судорожно глотая. Тут же налил второй, но пить не стал, искоса глянул на незваного гостя и сказал: – Не желаете присоединиться? Вы умный человек. А с умным человеком всегда приятно выпить. Пить с дураками – никакого удовольствия. – Извините, но вынужден отказаться. Я все-таки на службе. Давайте решим, Иван Никитич, что с вами делать. Вас необходимо отправить в СИЗО, снять с вас показания, потом суд изберет меру пресечения. Но я знаю, что вы не можете уехать из дома – вам нужно постоянно быть с вашей женой. Похоже, сейчас она спит – света в окне нет… Иван Трутнев дико взглянул на сыщика и молча опрокинул в себя второй бокал. Потом хрипло произнес: – Таня не спит. Она умерла. Осталась только Лиза. Только Лиза…