Эту женщину никто и никогда не видел в хорошем настроении. А вот ее растопыренные во все стороны руки помнили многие. На прогулку она выходила как на охоту. Ей не свежий воздух был нужен, а жертва, на которой сходился клином белый свет. Нинели Федоровне мешали маленькие дети, смеющиеся на детской площадке, куда выходили окна ее квартиры, мешали дворники, шаркающие по асфальту метлой. На машины, припаркованные вдоль пешеходной дороги, она могла вылить простоквашу или – в зависимости от настроения – проклясть ее владельца. Соседи изнывали от ее звонков в полицию. Нинель утверждала, что они круглосуточно пьянствуют и разбивают о дверь ее квартиры бутылки. Участковый бежал от нее, даже если замечал на другой стороне улицы. Если же к кому-то из жильцов дома приезжала «Скорая», Нинель тут же оказывалась рядом и пыталась проникнуть в квартиру, чтобы пожелать пациенту всего хорошего. Гуров помнил случай, когда Нинель психанула от громкой музыки, доносящейся из квартиры молодой пары. Ребята что-то отмечали, музыка была самой разной, но все было не настолько плохо, как виделось Нинели Федоровне. Но она все равно колотила в чужую дверь и крыла молодежь матом. Справиться с ней удалось только ее родному сыну, который вообще старался редко показываться на людях. Он сграбастал мать в охапку и пригрозил выслать ее за полярный круг. После этого Нинель Федоровну стали называть «кулаком ярости». Кое-кто из соседей вполне справедливо полагал, что женщина живет с каким-то диагнозом, но не принимает лекарства. Возникни у Гурова необходимость связаться с ней в те времена, он бы написал завещание и только после этого отправился бы в пасть к ревущему льву. Но в один момент все прекратилось. Все вдруг заметили, что по дому больше не разносятся крики и вдоль дороги вновь стали появляться припаркованные машины. Кто-то вспомнил, что давно не видел Нинель Федоровну. Кто-то видел, но не уверен, что именно ее. Ясность внес ее сын. Он рассказал, что мама умерла и он теперь проживает в квартире один. Новость эта тут же разлетелась по этажам. Никто не знал, как себя вести: плакать или радоваться. Все просто приняли уход «кулака ярости» как должное и зажили обычной жизнью, уже не запрещая детям орать во дворе. Сын Нинели Федоровны оказался дома. Это был высокий полный мужчина средних лет. Он носил имя Денис, и оно идеально подходило к его облику. Весь он напоминал вытянутый овал, так как в его фигуре практически отсутствовали прямые углы. Ни широких плеч, ни накачанных икроножных мышщ. Возможно, его телосложение можно было оправдать наличием какого-то генетического заболевания, но с головой и памятью у него было все в порядке. Это Гуров знал точно. Денис не удивился, увидев на пороге соседа по дому. Пригласил войти в квартиру, спросил, не слишком ли жарко на улице. Гуров сказал, что лучше пока отсидеться дома и лично он с возрастом полюбил зиму больше, чем лето. Денис покивал и добавил, что в этом они похожи. Лев Иванович напомнил, что несколько дней назад в соседнюю квартиру приезжала полиция. Денис вспомнил этот день, но сказал, что не знает причины такого визита. Гуров удивился, ведь труп Громова на носилках должны были видеть многие. Они так и стояли в прихожей. Из-за приоткрытой двери в комнату слышалась тихая классическая музыка. – Работаю, – коротко пояснил Денис. – Извините, не приглашаю присесть. У меня грязно. – Да ничего, – ответил Гуров. – Мне нужно задать вам несколько вопросов. – Давайте, – согласился Денис. Лев Иванович осмотрелся: стоять во время разговора было неудобно. Но Дениса, кажется, это не смущало. – Слушаю вас внимательно. – Ну, ладно, – сдался Гуров. – С какого года вы проживаете в этом доме? Денис задумался. – Родился я в семьдесят третьем, – ответил он. – Можно считать, что с семьдесят третьего и живу. – Помните ли вы семью Трифоновых? Они раньше жили в соседней квартире? – Конечно, – ответил Денис. – Я с дочкой их дружил. – С Еленой? – С Ленкой, да. И матери наши дружили, а потом перестали. Я не знаю почему. – Когда это случилось, не помните? Денис сложил полные руки на полном животе. – Погодите-ка, сейчас восстановим события, – неуверенно сообщил он. – Мне было примерно десять. Что-то около того. Плюс-минус. – А Лене, соответственно, лет тринадцать? – Где-то так, – ответил мужчина. «И было это, получается, в восемьдесят четвертом, – отметил про себя Гуров. – Снова тот год». – Ленка была красивой, – вдруг вспомнил Денис. – И такой, знаете… высокомерной. Старше меня, понятное дело. У нее было много интересных штук, которые я видел только в заграничных фильмах. У нас они появились гораздо позже. – Какие штуки? – Ластик в форме сердца. Розовый такой. Пенал какой-то необычный. Жвачки всякие. Я бывал у них дома, в ее комнате еще на стене светильник висел в форме головы белой кошки. Светились одни глаза. – Дорогие вещи, красивые, – заметил Гуров. – Трифоновы были обеспеченными людьми? – Да нет, – пожал плечами Денис. – Хотя не могу сказать точно. Я же был подростком, когда стал обращать на это внимание. Но заметил, да. А так мебель у них была обычная. Импортные вещи были только у Ленки. – Понятно. – Я вспомнил, почему мама перестала с ними общаться, – щелкнул пальцами Денис. – Они шумели. – В каком смысле? – не понял Гуров. – Мама не объяснила. Просто сказала, что шумные. А я не замечал, чтобы они шумели. Я вообще такие вещи не замечал, а мама терпеть не могла. Ну что я вам рассказываю? Вы ведь все знаете. От ответа Гуров уклонился. Он не мог сказать о Нинели Федоровне ничего хорошего, а плохое говорить о ней он не имел права. – И последний вопрос, Денис. Вы не помните, не жил ли здесь вместо Трифоновых кто-то другой? Может, они уезжали на лето, а квартиру сдавали? Денис вытянул губы грустной скобочкой, подумал и покачал головой: – Если это и было, то я не запомнил. …Гуров спускался на свой этаж пешком. Остановился на лестничной площадке, на той самой, где они со Стасом распивали вино. Выудив из-под батареи маленькую пепельницу, Гуров присел на подоконник и закурил. Он надеялся, что кто-нибудь из соседей вспомнит жильцов квартиры, в которой обнаружили труп, но нашел только одного человека. Странного, одинокого, мало что помнившего о тех, кто жил за стеной. Вот его мать наверняка бы рассказала много интересного. Из того, что смог вспомнить Денис, Гурова зацепило только одно – обилие у Елены Трифоновой вещей импортного производства. В восьмидесятые даже китайский ластик достать было невозможно, а тут тебе и светильник, и жвачки. При этом Денис не помнит, чтобы ее родители были обеспеченными людьми. Значит, был другой источник, через который девочка получала заграничные безделушки. Интересно, кто бы это мог быть? Глава 7 Жена Стаса Наташа чуть не упала, увидев на пороге Машу с Гуровым. – Пропусти же! – взмолился Лев, едва удерживая в руках огромный арбуз. – Не видишь? Погибаю! – А чего же в пакет-то не положил? – всплеснула руками Наташа. – Положил… а он не выдержал. Решение навестить умирающего друга пришло в голову Льву Ивановичу внезапно. Вернувшись после разговора с Денисом домой, Гуров приказал жене собираться в дорогу, и она была готова уже через пять минут. По пути заскочили на рынок за арбузом. О своем появлении семейство Крячко решили заранее не предупреждать. Арбуз придумали сохранить до ближайших выходных, чтобы съесть его потом, когда Гуровы снова приедут в гости. Наталья достала из холодильника два пива – и Гуров со Стасом решили оставить девчонок одних. Пить им все равно было нельзя: Лев Иванович был за рулем, а Крячко – на лечении. Расположились в комнате. Гуров устало упал на диван, а вот Стас опускался медленно, держась за плечо напарника и прислушиваясь к ощущениям. – Что врач-то сказал? – поинтересовался Гуров, когда Стас наконец сел рядом. – Сказал, что надо обследоваться. – И ты, разумеется, послушался. – Разумеется. Нет, ну мне немного легче. – Я и смотрю, – заметил Гуров. – Рассказывай, – попросил Стас. – А то я наверняка что-то упустил. Сидите там с Орловым, а я не в теме. Гуров с силой хлопнул себя по коленям. – Да все ты знаешь, Стас. Я же тебе рассказываю, держу в курсе. Но из последнего кое-что прояснилось. Кое-что, повторюсь. Поболтал сегодня с соседом нашего Егора Позднякова. Сосед с рождения живет в моем доме, потому Трифоновых вспомнил без труда. С его слов я понял одно: семья была скромной, но вот дочь Елена хвасталась импортной мелочовкой. Сосед младше ее на три года, а в таком возрасте на все блестящее обращаешь внимание. Особенно если оно – заграничное. – А что именно показывала ему девчонка? – Всякие мелочи. Например, пенал. Или жевательную резинку. Но в ее комнате среди обстановки тоже мелькали непривычные для тех времен вещи. – В восьмидесятые все подобное только-только начинало просачиваться в Советский Союз, – задумчиво проговорил Стас. – Это тебе не чешская «стенка» или сервиз из Германии. – Да, речь не про массовые поставки в СССР, – посмотрел на него Гуров. – Скорее это презенты, которые не так просто достать. – Думаешь, Громов постарался? – прищурился Стас.