У меня отвисает челюсть, когда профессор Киппинг говорит про своего хорошего друга Альбрехта Дюрера, словно это само собой разумеющийся факт. Хотя я могла бы то же самое сказать о Сандро Боттичелли и Леонардо да Винчи. Как только ты видишь их вживую, понимаешь, что они обычные люди, и это перестает казаться такой уж новостью. – Мой брат, Селеста и я познакомились с ним во время путешествия во времени, осенью 1494 года. Он тогда только окончил свое первое путешествие по Италии и был одним из первых посторонних людей, кого мы посвятили в свою тайну. Он так воодушевился и зажегся, что здорово помог нам в поиске ответов на наши бесконечные вопросы. К слову, мысль о том, чтобы создать портальные картины, принадлежала именно Альбрехту. Профессор Киппинг улыбается моей ошарашенной физиономии, а затем снова лезет в один из ящиков своего стола, чтобы вытащить тканевый мешочек и отправить его в мою сторону по столешнице. – Здесь достаточно венецианских золотых дукатов, чтобы продержаться несколько недель. Если у вас вдруг закончатся деньги, у Альбрехта есть доступ к нашим хранилищам. Огорошенная, я беру мешочек и взвешиваю его в своей руке: массивные монеты внутри позвякивают, приятно оттягивая ладонь. – Не удивляйся так, Розали. Последние разы у нас не было возможности как следует подготовить вас к путешествиям, и даже сейчас время поджимает, но Орден не намерен постоянно закидывать вас в прошлое без гроша в кармане. Лео уже говорил, что Орден всегда заботится о том, чтобы путешественники во времени не чувствовали финансовых ограничений в своих миссиях. Но сейчас я даже не подумала о деньгах! Стыд переполняет меня, а я еще считала себя готовой к предстоящей поездке, собрав в рюкзак нижнее белье и зубную щетку. Я с благодарной улыбкой запихиваю мешочек поглубже в рюкзак, а когда распрямляюсь, мой взгляд, словно примагниченный, возвращается к портрету Селесты на письменном столе. – А вы уверены, что Дюрер поможет мне? – Я напишу ему записку с объяснением того, кто вы, и попрошу помочь вам в поисках Леопольдо. Когда вы встретитесь, думаю, достаточно будет упомянуть, что вы от Фредерика Мореля. Дружелюбно подмигнув, профессор Киппинг опускается в кресло за письменным столом и принимается рыться в канцелярских принадлежностях. Пока он занят письмом, я делаю шаг назад, создавая немного пространства между мной и портретом Селесты. Он так сильно влечет меня, но пока нельзя поддаваться соблазну и прикасаться к нему: еще рано. Вместо этого еще раз проверяю рюкзак на предмет того, всё ли упаковала, хотя даже если я что-то забыла – уже в любом случае поздно. Это успокаивает меня: перебирать вещи и знать, что в этот раз я гораздо лучше экипирована, чем в предыдущие путешествия во времени. Наконец я достаю из кармана телефон и, прежде чем отключить его, набираю короткое сообщение для Лоры, предупреждая, что действительно отправляюсь в прошлое. Конечно, мне хотелось бы попрощаться с ней лично, но сейчас она хотя бы получит от меня голосовое или текстовое сообщение, да и Пауль все ей объяснит. Проглотив угрызения совести, я прячу телефон во внутренний карман и принимаюсь застегивать рюкзак. Профессор Киппинг, похоже, тоже заканчивает со своим посланием для Альбрехта Дюрера и запечатывает его в конверт из плотной бумаги ручной работы, передавая его через стол. – Пожалуйста, передайте ему мои наилучшие пожелания. Вы с ним быстро найдете общий язык и сможете отыскать Леопольдо. Что же касается моего брата… Я не замечаю, как его голос становится все тише, пока совсем не исчезает. Я нахожусь слишком близко к портрету Селесты, лежащему на столе между нами, и не могу сосредоточить внимание ни на чем, кроме него. Возможно, я подсознательно поддаюсь его мощному зову, но слова профессора Киппинга отходят на второй план. Все, что я могу воспринимать, – это мерцающую поверхность масляного холста. Глаза Селесты искрятся, когда мои пальцы касаются картины, и тело сотрясает знакомым рывком. Рука втягивается в изображение, а затем и все остальное тело выбрасывает во временную щель, раскрывающуюся между слоями красок и лака. Глава 9 А.Д. У меня перед глазами так и стоит прекрасное лицо Селесты, пока я проваливаюсь сквозь время и пространство. Теперь, когда мне есть с чем сравнивать, могу с точностью сказать, что путешествовать через самостоятельно созданный портал куда приятнее. И пусть при этом я нахожусь во власти необъяснимой силы, швыряющей меня как мячик для пинг-понга, но по крайней мере это дает ощущение какого-то контроля. Сейчас же все идет наперекосяк, и у меня не получается держать голову ровно. Мой желудок в последний раз подскакивает к горлу, и водоворот времени наконец оставляет меня в покое. Я тяжело валюсь на пол брошенной куклой. Сначала я вообще не могу воспринимать окружение – все силы уходят на то, чтобы восстановить дыхание. Это чем-то похоже на то ощущение, когда еда попадает не в то горло и дышать становится решительно невозможно: ты дергаешься, краснеешь и пытаешься побороть сумасшедшее головокружение. Краешком сознания я улавливаю приближающиеся шаги, но не решаюсь открыть глаза. Немного успокоив дыхание и перестав чувствовать бесконтрольные вращения вокруг своей оси, решаюсь аккуратно приподнять голову и осмотреться. Я оказалась в деревенской комнатке, наполненной запахом масляных красок. Сердце невольно ускоряется: я даже не осознавала, как соскучилась по этому аромату, от которого мне сразу становится гораздо спокойнее. Мой взгляд продолжает блуждать по затемненной комнате, пока в нескольких шагах от себя я не обнаруживаю две ноги в светло-голубых гетрах. Подняв взгляд, я вижу короткие брюки, обтянутый вокруг талии вамс и льняную рубашку, выглядывающую сверху из-под воротника. Без сомнения, я успешно приземлилась в компанию довольно молодого джентльмена, в личности которого мне не приходится сомневаться. Альбрехт Дюрер. Он выглядит точно таким же, каким я знаю его по автопортретам: длинные темно-русые кудри обрамляют узкое лицо с длинным носом и настороженными голубыми глазами, борода аккуратно уложена и закрывает нижнюю половину лица, а рот в удивлении приоткрыт. Он молча и совершенно неподвижно продолжает меня разглядывать, хотя дружил с Люцием и Фредериком Морелями. Видимо, мое падение к его ногам шокировало его гораздо больше, в отличие от Леонардо да Винчи, встретившего меня с удивительным спокойствием, когда я внезапно выпала из его картины несколько недель назад. Предполагаемый Альбрехт Дюрер задыхается от шока, но все-таки протягивает руку. Я без колебаний цепляюсь за его ладонь и, слегка покачиваясь, встаю на ноги. – Хм… здравствуйте, – робко произношу я. Возможно, это не самое элегантное приветствие в истории, призванное сгладить напряжение, но выражение лица Дюрера заметно расслабляется от звука моего голоса. – Вы не галлюцинация? – осторожно спрашивает он. Его акцент звучит очень архаично и немного напоминает мне о шоуменах на средневековых рынках, которые коверкают произношение намеренно. Я поспешно мотаю головой. – Меня зовут Розали Грифиус. Прошу прощения, что ворвалась без предупреждения. – Альбрехт Дюрер, – чуть слышно отвечает он. Что ж, замечательно, по крайней мере я упала в ноги правильному человеку. Я улыбаюсь ему так радостно и дружелюбно, что он аж моргает от удивления. Затем мне в голову приходит, что профессор Киппинг специально написал для него письмо, которое все еще зажато в моей руке. Я протягиваю его Дюреру. – Это для вас. С наилучшими пожеланиями от Фредерика Мореля. Мне все еще странно называть профессора Киппинга его настоящим именем, но Дюрер заметно оживает: его выражение больше не выглядит скептически, а по лицу расползается понимание. – И как я сразу об этом не подумал, – бормочет он, качая головой. Принимает из моей руки письмо и тут же вскрывает конверт. Его глаза быстро пробегают по строчкам, которые оставил для него профессор Киппинг, а на губы опускается мальчишеская улыбка. – Так-так-так, – вздыхает он, откидывая длинные локоны за плечи. – Значит, вы одаренная, как и Фредерик. – Да, – просто киваю я. – И с моим партнером Лео произошло то же самое, что и с вашим другом. Люций отобрал его зодиак, и мы подозреваем, что Лео сейчас находится здесь, в Венеции. Безмолвным жестом Дюрер предлагает мне следовать за ним в гостиную, где мы вместе садимся за стол. Через приоткрытое окно доносится теплый соленый ветерок, означающий, что я нахожусь именно в Венеции. Несмотря на мое напряжение, по спине пробегают легкие счастливые мурашки: я люблю этот город и собираюсь обыскать каждый его уголок, чтобы найти Лео. Все также продолжая молчать, Дюрер ставит на стол стеклянный кувшин и две кружки, в которые щедро плещет вино. Пока я колеблюсь, Дюрер опустошает свою кружку одним глотком и со вздохом откидывается на спинку стула. – Ситуация, в которой мы сейчас находимся, для меня крайне необычна, – начинает он, задумчиво подкручивая кончики усов пальцами. – Не поймите меня неправильно, не каждый день красивая молодая леди выпадает из моей картины. Я все еще содрогаюсь от этого, учитывая, что именно я изобрел данный способ перемещения во времени вместе с Фредериком, Люцием и Селестой… При упоминании Селесты на его привлекательное лицо ложится тень, и я невольно сглатываю. Дюрер знал ее лично… И наверняка тоже посвящен в тайну ее судьбы. На что Фредерик пошел, чтобы защитить ее от Люция. Профессор Киппинг не упоминал, что именно ему пришлось предпринять, чтобы уберечь свою спутницу, но его голос звучал так подавленно, так отчаянно… «Нет», – немедленно призываю себя к порядку. Он не убивал ее. Он имел в виду вовсе не это. Селеста обязана жить, где бы она ни находилась. Может быть, я смогу узнать об этом от Альбрехта Дюрера, как только мы познакомимся немного поближе. Что-то подсказывает мне, что я буду еще долго ему докучать. Бедный художник! – Тем не менее мне очень приятно получить весточку от старого друга, пусть и таким необычным образом. Я рад, что он все еще в порядке там, в далеком будущем. Я неловко ерзаю на сиденье. Не знаю, что именно написал профессор Киппинг в своем письме к Дюреру, но «в порядке» – явно не то слово, способное описать его текущее состояние. Каждый раз, когда вижу его, он выглядит все старше и болезненнее, и пусть теперь я знаю, кто за этим стоит, отнюдь не уменьшает уровень моей тревожности. Охота Люция за господством над пространством и временем истощает профессора Киппинга, и у меня складывается подозрение, что скоро портальных картин будет недостаточно для поддержания его сил. Мне не хотелось бы огорчать Дюрера этими новостями, но я должна дать понять, что рассчитываю на его помощь. Я хочу найти Лео, а после придумать способ вернуть зодиак… Или по крайней мере безопасно перенести его в настоящее. У меня начинает пульсировать в висках от этих невеселых мыслей, и я делаю глоток крепкого красного вина. Может быть, хотя бы оно поможет мне немного расслабиться. – Сейчас Люций опаснее, чем когда-либо, – сообщаю я. – Ему не хватает всего двух зодиаков, моего и Селесты, чтобы объединить в себе все двенадцать. По лицу Дюрера расползается ужас: по-видимому, профессор Киппинг не упомянул об этом в своем послании. И, судя по всему, объяснение последствий победы Люция ложится сейчас на мои плечи. – Клянусь всеми святыми… – вздыхает Альбрехт, переставая дергать себя за бороду. – Селеста в безопасности, – с мольбой в голосе произносит он, обращаясь больше к себе, чем ко мне. – Но вы! Вы что, с ума сошли, отправившись в прошлое, где он охотится за вашим зодиаком?! В своем времени вы по крайней мере были бы для него недосягаемы! Учитывая страх Дюрера перед Люцием, я тяжело сглатываю, прежде чем что-то сказать: – Если бы дело было только во мне, я бы с удовольствием осталась в настоящем. Но Лео здесь, и своими силами не может вернуться в свое время, поэтому я обязана его найти. Кроме того, Люций знает, что ему достаточно учинить какой-то беспорядок в истории, чтобы я сама прибежала к нему расхлебывать заварушку и устранять последствия. Сейчас я могу надеяться, что он ничего не подозревает о моем прибытии в Венецию. К тому же… Профессор Киппинг объяснил мне, что связь между ними все еще существует. Фредерик прикован к жизни Люция, и, пока кровная связь между ними не разорвана, он чувствует, что происходит с его братом. Так почему это не может работать в обратную сторону? Возможно, Люций догадывается, что профессор Киппинг прислал меня сюда, в Венецию 1507 года. Что ж, надеюсь, он слишком захвачен своими злодейскими делами и не обращает внимания на то, что движет его близнецом в настоящем. В противном случае это сделает ситуацию действительно опасной для меня. – Фредерик просит меня помочь вам с поисками вашего пропавшего спутника, и я с удовольствием предоставлю свою поддержку. Похоже, мой старый друг верит, что вам двоим удастся остановить Люция, и в этом я тоже вам помогу по мере своих возможностей. – Дюрер, задумавшись, закусывает нижнюю губу. – Вопрос только в том, где мне вас разместить. Как оказалось, художнику не так-то просто предоставить мне приют. Мы решаем, что в данный момент для меня безопаснее всего остаться в его квартире, чтобы избежать привлечения внимания. – Я женат, – объясняет он мне, состроив страдальческую гримасу. – Об этом известно всем. А также о том, что моя супруга ждет меня в Нюрнберге, поэтому я не могу выдать вас за свою жену. Мне в любом случае было бы неудобно выдавать себя за миссис Дюрер, и это оказалось самым простым решением в нашей ситуации. Но теперь мы сталкиваемся с некоторыми сложностями: социальные условия этого времени запрещают мужчине и женщине жить под одной крышей, не будучи близкими родственниками или супругами. А я не хочу подрывать репутацию Дюрера, втягивая его в такой скандал. Поэтому в течение следующих нескольких дней мне придется быть как можно незаметнее, стараться выходить из дома осторожнее и прятаться, если Дюрер ожидает чьего-то визита, о чем он будет сообщать мне заранее. – Я сам сделал это, – объясняет Дюрер с тихой гордостью в голосе. – Здесь, в Венеции… В Италии… Я сделал себе имя. Но мне вскоре придется вернуться домой… Он надувает губы и растерянно моргает, уставившись в приоткрытое окно. Мне тоже становится любопытно, и я подхожу к нему, располагаясь рядом. Высокие, тонкие арочные окна выходят на извилистую площадь. Соседние дома высятся вдоль дороги, тесно прижимаясь друг к другу. Некоторые имеют по четыре этажа: смесь жилых зданий, окрашенных в земляные цвета с фасадами, украшенными колоннами и остроконечными арками. Прямо напротив возвышается церковь, площадь перед которой кишит людьми. – Мы находимся на Риальто, – объясняет мне Дюрер, следя за моим изучающим взглядом. – Посреди суверенной немецкой территории города. – Суверенной территории? – хмуро переспрашиваю я. Дюрер тоже хмурится. – Это неофициальное название, но оно наиболее соответствует истине. В ста метрах отсюда располагается Фондако деи Тедески, место обитания всех торговцев, прибывающих в лагуну из районов к северу от Альп. А вот там, – он указывает рукой в нужном направлении, – Кьеза-Сан-Бартоломео, церковь немецких купцов, которые оказались на Дунае, а не на Большом канале. Меня охватывает непреодолимое желание выйти и исследовать город, немедленно кинуться на поиски Лео, но, опустив взгляд на себя, тут же все понимаю. Черт возьми, я не смогу выйти за дверь в современной одежде! Я тогда соберу на улице все взгляды, а в худшем случае – буду арестована за разврат. Так что придется начать с поиска одежды этого времени, чтобы наилучшим образом слиться с толпой. – Хм… Господин Дюрер… Он с улыбкой оборачивается ко мне. – Могу я попросить вас называть меня Альбрехтом? Мы оба – друзья Фредерика и вполне можем перейти на «ты», не находите? Я с облегчением протягиваю ему руку. – Розали. – И мы торжественно закрепляем знакомство рукопожатием. – Ах да, – тут же вскидываюсь я, чуть не забыв, зачем его окликнула. – Не могли бы вы раздобыть для меня платье? Боюсь, с гардеробом моего времени на улицу лучше не выходить. – Я опечаленно поглаживаю свои мягкие серые брюки с высокой посадкой, с которыми обычно надеваю тонкую водолазку: идеально для низких температур в Мюнхене двадцать первого века, но совершенно неприемлемо для Венеции 1507 года. Дюрер окидывает взглядом мою фигуру так, словно только сейчас заметил мой странный наряд, и округляет глаза. – И в самом деле! – сокрушается он. – И представить страшно, что сделала бы городская стража с женщиной в платьях для ног. И пусть я прекрасно понимала его опасения, мне было сложно удержаться от закатывания глаз по поводу жестокости этого времени. И, дабы усмирить бесконечные мысленные рассуждения о несправедливости требований к женщинам, я подхожу к своему рюкзаку и вынимаю из кармана пухлый, набитый монетами мешочек, который мне перед путешествием вручил профессор Киппинг. – Как раз на такой случай мне и выдали деньги, – объявляю я, взвешивая на ладони мешочек. Он полон монет, но я понятия не имею, какие в это время денежные отношения и насколько я богата. Профессор Киппинг сообщил, что этого хватит на несколько недель, но – хотя он заверил, что Дюрер знает доступ к хранилищам Ордена в прошлом, – я не хотела спускать деньги Рубинов направо и налево. Придется научиться как-то распределять бюджет. – Можно? – спрашивает Дюрер и принимает из моих рук мешок, когда я киваю. На мгновение он заглядывает внутрь, и его лицо светлеет. – Фредерик, – вздыхает он. – Видимо, он и правда очень хорошо к вам относится. На эти деньги вы не только сможете купить себе приличную одежду, но и довольно долго жить без забот. Хм… Раньше я обрадовалась бы красивой одежде, как во Флоренции, когда Лео заказал мне огромный гардероб со всем необходимым. Платья были великолепны, и в них я чувствовала себя принцессой, однако меня до сих пор терзает мысль, что большинство из них пришлось оставить в 1478 году. Хотя Пеппина и Глория наверняка нашли им применение, чтобы куча денег не оказалась выброшена на ветер. В Риме же я носила платья Галатеи, и это лишний раз доказало, что историческая одежда не обязательно должна быть сшита на заказ. Поэтому я расправляю плечи.