Боттега Беллини Я ночую в гардеробной. Квартира Дюрера небольшая, и он, как человек чести, настойчиво предлагал мне занять его спальню, но я настояла на том, чтобы устроиться в его гардеробной. У соседа Альбрехт раздобыл тонкий матрас, который мы застелили одеялами и подушками. Моя первая ночь в новом месте обещала быть более чем удобной, а поскольку я могу закрыть дверь в свое крошечное пристанище, даже пронзительный храп из соседней комнаты меня не беспокоит. Да уж, Альбрехт Дюрер храпит как медведь с насморком… Через крошечное окошко под потолком на мое лицо стекает луч утреннего солнца, разрушая темноту в моей каморке. Окруженная рубашками и накидками, я с удовольствием потягиваюсь, радуясь, что после ночи на новой постели у меня ничего не болит. Затем поднимаюсь, прислушиваясь к двери в соседнюю комнату. Неловкое чувство охватывает меня: как и всегда, когда ночуешь у друзей, просыпаешься раньше их и не знаешь, что делать. Однако, когда я вваливаюсь в спальню Альбрехта, она оказывается пуста. По всей видимости, он уже проснулся. Я тихо шмыгаю в соседнюю комнату, где и нахожу художника, склонившегося над бумагами за столом. Я откашливаюсь, привлекая его внимание. – Доброе утро! Альбрехт бросает на меня взгляд через плечо. – Доброе утро! Тебе хорошо спалось? – Я киваю, зевая. – В соседней комнате накрыт завтрак, угощайся. Он снова возвращается к своим бумагам, а я сонно шлепаю в соседнюю комнату, где обнаруживаю на доске хлеб, колбасу, похожую на салями, и сушеный инжир. Жуя бутерброд, я с тоской думаю о растворимом кофе, спрятанном в моем рюкзаке, но огонь в маленькой печке не горит, а желания разжигать очаг только для того, чтобы вскипятить себе воды на чашку кофе, у меня нет. И не понадобилась бы мне дополнительная бодрость после всех тех ухищрений, которые пришлось бы исполнить. Я как раз доедаю последний сухофрукт, когда в комнату входит Альбрехт с перепачканными чернилами пальцами и довольным лицом. – Ну, – спрашивает он, присаживаясь рядом со мной, – как именно ты планируешь искать своего спутника? После раннего ужина прошлым вечером я пораньше ушла в свою гардеробную, чтобы как следует обдумать этот вопрос. – Знаете, мы вышли на след Лео по наброскам, – объясняю я. – В архиве Ордена были найдены рисунки, на которых, без всякого сомнения, изображен Лео. Они были датированы весной этого года, но, к сожалению, подписи художника на них не оказалось. Однако художник нарисовал его портрет именно в этот период. – Я подписываю все свои работы. – Дюрер хлопает себя ладонью по груди. Да, его монограмма «А.Д.» – одна из самых ярких подписей в истории искусства. Жаль, что художники этого времени, за редким исключением, не подписывали каждый свой набросок. Дюрер же оказался смелым первопроходцем. – Ну, я рада и тому, что на них были указаны место и дата. Конечно, было бы неплохо разыскать художника и расспросить его. В этом деле я возлагала большие надежды на Альбрехта Дюрера. Тот погрузился в раздумья. – У вас случайно нет с собой этих набросков? Я огорченно качаю головой. Бумага была слишком хрупкой, чтобы пережить путешествие, а сфотографировать на телефон я попросту не додумалась. Слишком взволновала меня информация о местонахождении Лео в прошлом, что я и думать не могла ни о чем другом. – Что ж, прискорбно. Я мог бы попробовать определить стиль этого художника или хотя бы из какой он мастерской. Но наверняка мы сможем отыскать его и по-другому. – Дюрер нетерпеливо хлопает в ладоши. – Как только оденетесь и будете готовы, мы сразу же отправимся на поиски! Я точно знаю, с чего стоит начать наше расследование! * * * «Наше расследование», как назвал это Альбрехт, приводит нас в мастерскую Беллини. От волнения я едва держусь на ногах с тех самых пор, как он сообщил мне, куда мы направляемся. Серьезно, жить в квартире Альбрехта Дюрера – уже самое удивительное событие в моей жизни, но посетить Боттегу знаменитого Джованни Беллини – вершина абсурда. Как официальный художник Венецианской Республики, он бесспорно является мировой суперзвездой в области искусства и одним из основателей венецианского стиля. Дюрер с восхищением наблюдает, как я подпрыгиваю от нетерпения рядом с ним. – Если бы я знал, насколько вас экзальтирует этот визит, то выдал бы это за сюрприз, – посмеивается Альбрехт, а я энергично киваю. – Я упала бы в обморок от ужаса, если бы вы сообщили мне об этом на месте. А потом умерла от стыда. Вы же не хотите стать причиной моей смерти, не так ли? Дюрер хмыкает и проводит рукой по своим темно-русым волосам. Как и накануне, его прическа уложена безупречно, ни одного волоска не торчит. Не знай я наверняка, подумала бы, что он завивает их с помощью бигудей. Что ж, он пришел бы в восторг, если бы узнал о возможностях индустрии красоты двадцать первого века. Однако я оставляю эти комментарии при себе, потому что, по всей видимости, мы уже на месте. Дюрер в последний раз приглаживает свою бороду и осматривает меня оценивающим взглядом, очевидно, не находя в моей внешности никаких изъянов. Я внезапно начинаю переживать, поправляя свою светло-голубую юбку гамурры, и лишний раз проверяю, нет ли на подоле брызг и грязных пятен. Внутри здания нас встречает напряженная работа. На мгновение я задерживаюсь на пороге, погружаясь в звуки и запахи мастерской и чувствуя, как мое сердце растет, заполняя собой грудную клетку. Ах… Вновь оказаться в мастерской художника так успокаивающе знакомо, что никак не могу надышаться запахом рыбного клея. Сейчас он кажется мне самым околдовывающим ароматом на свете. Я моргаю и снова открываю глаза. Тихая радость разрастается во мне с каждой минутой. Картины. Куда бы я ни посмотрела – целый лес картин, заполоняющих собой все рабочее пространство. И эти цвета! Сияющая лазурь, такая яркая, что по сравнению с ней меркнет даже великолепное весеннее небо. Насыщенный красный, изумрудно-зеленый, шафрановый желтый… Мадонны, святые и величественные портреты… Мы с Дюрером маневрируем между мольбертами и многочисленными подмастерьями, стараясь никому не мешать. Меня не особо удивляет такое количество помощников, и мастерская Боттичелли во Флоренции теперь кажется мне совсем крошечной. Все художники настолько поглощены своим творчеством, что даже не обращают на нас внимания, продолжая растирать свои пигменты, натягивать холсты и спорить о набросках. Мы проходим через большую комнату и оказываемся на заднем дворе, куда ведет приоткрытая дверь. После скрежета, стука и суеты в мастерской здесь нас встречает приятное спокойствие. Двор утопает в зелени и выглядит как безмятежный сад среди суетливого города. Около кирпичного колодца стоят двое мужчин, которые по началу не замечают нашего появления. Тот, что выглядит старше – почти облысевший худой мужчина лет семидесяти, – держит перед собой стеклянную панель и водит по ней ручкой. Рядом с ним молодой парень, почти подросток, который внимательно следит за его объяснениями и одновременно пытается что-то строчить в своей книжке. Мы подходим к ним вплотную, чтобы нас наконец заметили. – Альбрехт! – сердечно восклицает старичок, и мне приходится поморщиться от того, как звучит немецкое имя из его уст. Его любопытный взгляд падает на меня. – Какой радостный сюрприз! А кто же ваша очаровательная спутница? Он настолько обаятелен, что и я невольно улыбаюсь ему в ответ. – Маэстро Беллини, позвольте представить вам Розали Грифиус! Она ищет своего пропавшего с… – Дюрер мнется, не зная, как лучше обозначить статус наших с Лео отношений, и я тут же прихожу ему на помощь. – Супруга! – не раздумывая выпаливаю я. – Я ищу своего супруга. Джованни Беллини, по всей видимости, даже не замечает нашей заминки, потому что его лицо так и остается беспристрастным. Я только теперь начинаю осознавать, что стою лицом к лицу со знаменитым художником. Неужели это правда? Кто-то может ущипнуть меня? – О, Мадонна! Я буду молиться, чтобы вы нашли своего супруга в добром здравии. – Беллини перекрестился. – У вас есть какие-то догадки о том, где он может быть? Мы с Альбрехтом переглядываемся, и я киваю. – Да, за этим мы и пришли к вам. Надеюсь, вы позволите вас немного отвлечь? Беллини только отмахивается и дружески кладет руку на плечо юноши, который все это время молча слушал наш разговор. – В любом случае мы с Тициано просто коротали время, не так ли? – Я с любопытством разглядываю мальчика, которому на вид не больше восемнадцати, а он, в свою очередь, внимательно наблюдает за мной. Разве знаменитый художник Тициан был учеником в мастерской Беллини? – Скажите, чем мы можем вам помочь? Голос Беллини возвращает меня в реальность, напоминая, что я забиваю себе голову не теми вещами. – Супруг Монны-Розали бесследно исчез, однако недавно мы наткнулись на набросок, где, бесспорно, изображен именно он. Датируется весной этого года в Венеции, поэтому она сразу же пустилась на его поиски сюда. К сожалению, у нас нет при себе этих набросков, но мы бы все равно хотели попытаться их найти. – Его зовут Леопольдо, – добавляю я. – Леопольдо Орланди дель Мацца, но он представляется как Лео. Я как можно точнее описываю его внешность, задержав дыхание, когда замолкаю. Джованни Беллини и его ученик, Тициано, переглядываются, и меня накрывает настоящей безнадежностью, когда они оба качают головами. – Я поспрашиваю художников в мастерской, – решает Беллини. – А ты, Тициано, будь добр, сделай набросок мужа Монны-Розали. Если ты преуспеешь, возможно, это поможет ей в поисках. После Дюрер и Беллини отправляются в мастерскую, а я остаюсь наедине с Тициано. Мальчишка тут же хватает свой этюдник, прислоняется к колодцу и переворачивает страницу. Следующие полчаса мы тратим на создание чего-то вроде фоторобота Лео, что оказывается чертовски сложной задачей. Мне бы хотелось достать телефон и показать Тициано фотографию Лео, чтобы он имел хоть какое-то представление о внешности. Но я не осмелюсь показать смартфон даже Дюреру, подвергнув его глубочайшему культурному шоку. Поэтому я приседаю рядом с Тициано на бортик фонтана и стараюсь как можно более понятно и подробно описать ему форму носа Лео, чтобы он смог ее зарисовать. Угольный карандаш Тициано летает по бумаге, и пока я продолжаю говорить – уже не столько описывая внешние черты Лео, сколько просто повествуя о нем, – его лицо на бумаге начинает принимать очертания. С каждой линией, с каждым штрихом, которые Тициано меняет по моему указанию, я все отчетливее вижу сходство с Лео, и это похоже на магию. – Пожалуйста, – прошу я Тициано сдавленным голосом, когда он откладывает в сторону карандаш. – Подпишите свое имя! Он ошеломленно смотрит на меня. – Мое имя? – Да, вы на моих глазах создали несравненный портрет и обязаны указать свое авторство. Тициано пожимает плечами, и, видимо, я смотрю на него слегка маниакально, потому что тут же подписывает свое имя в правом нижнем углу листа. Теперь там черным по белому значится: «Тициан Вичеллио из Кадоре». Это он. Знаменитый Тициан. У меня во рту пересыхает, и приходится приложить все усилия, чтобы не выпалить о своем восхищении. Он еще так молод, но, хотя призрачный набросок Лео уже впечатляюще демонстрирует его талант, еще не стал тем Тицианом, которого знает мир. Тем не менее он – ученик Джованни Беллини и, вероятно, мечтает о славе, в которой будет купаться уже через несколько лет. Даже не подозревая о ходе моих мыслей, он с полуулыбкой вручает мне рисунок. – Удачи в поисках вашего супруга! И… – Он замолкает, скользя взглядом по моему лицу, а в его глазах загорается непонятный блеск. – И если потерпите неудачу, пожалуйста, возвращайтесь в любое время. Он что… флиртует со мной? Тициано отворачивается от меня, смывая уголь с пальцев в колодезной воде. Темные волосы спадают ему на лицо, но я все равно улавливаю его улыбку. Покачав головой, я поднимаюсь с бортика, оправляя юбку. – Кто знает… – загадочно произношу я, чтобы немного его ободрить. – Учитывая ваши умелые пальцы, я именно так и сделаю. Не дожидаясь его реакции, я возвращаюсь в мастерскую, куда из соседней комнаты возвращаются Беллини и Дюрер. – Ну-ка, давайте посмотрим! – с любопытством произносит Беллини, разглядывая набросок в моих руках. На его морщинистом лице расплывается довольная улыбка. – Этот мальчик когда-нибудь непременно превзойдет меня, – выдыхает он с гордостью умудренного опытом учителя. – Да, возможно, вы правы, – не могу не отметить я. Дюрер тем временем сует мне под нос еще один лист бумаги. – Маэстро Беллини был так добр и записал для нас имена всех художников Венеции, которых он знает. Мы можем разыскать их и расспросить о Лео. Один из них, скорее всего, и является автором тех набросков. Я смотрю на Беллини с благодарностью, пусть и разочарована немного тем, что мы не смогли найти этого художника в самой большой мастерской города. С другой стороны, портрет Лео и список художников Венеции – это уже недурное подспорье для продолжения поисков. – Огромное, огромное спасибо! Как я могу отблагодарить вас за помощь? – Я уже тянусь к мешочку с монетами, но Беллини энергично отмахивается. – Вы подруга моего уважаемого коллеги, и помочь вам мне только в радость! Пожалуйста, не позорьте меня, предлагая деньги. Я немного опечалена тем, что не могу заплатить ему за помощь, но подумаю об этом попозже. Возможно, Альбрехт подскажет мне, как отблагодарить его старого друга. Беллини кланяется на прощание, а я, бросив наполненный тоской взгляд на великолепные полотна в его мастерской, поворачиваюсь, чтобы уйти, прижимая к груди дарованные мне листы, словно настоящее сокровище.