Мои губы настолько сухие после пожара, и кожа трескается, когда я пытаюсь что-то сказать. Но из груди вырывается по-детски жалобное хныканье, прежде чем я успеваю его подавить. Лео тут же появляется рядом и аккуратно промокает мои губы влажной салфеткой, вытирая капельки крови. – У тебя жуткое обезвоживание, – бормочет он, обращаясь скорее к себе, чем ко мне, словно я слишком долго не реагировала на его слова, как будто только так он мог поддерживать для себя иллюзию нормальности. – Ты так долго была без сознания… Давай, я помогу тебе! Он мягко помогает мне сесть, опираясь на подушки, и я, вздрагивая, принимаю относительно вертикальное положение. Моя голова реагирует на движение болезненной пульсацией, но я стискиваю зубы. «Вода, – говорю я себе. – Нужно что-нибудь выпить, чтобы стало получше». Именно поэтому я крохотными глотками пью из кружки, которую к моим губам подносит Лео. Теплая жидкость стекает по моему израненному горлу, словно бальзам, и я даже не могу определить ее вкус. Вероятно, какой-нибудь чай. После Лео снова помогает мне лечь и пристально наблюдает, чтобы убедиться, что меня снова не стошнит. Но мой желудок остается спокойным. Мое иссохшее тело впитывает влагу как губка, и пусть весь процесс питья занимает всего пару минут, я вновь чувствую себя совершенно обессиленной. Веки тяжелеют, и Лео нежно гладит меня по волосам. – Я так рад, – слышу я прерывистый голос, прежде чем снова провалиться в сон. – Я так рад, что ты очнулась. Последующие несколько дней Лео не отходит от меня ни на секунду. Я ощущаю его присутствие, несмотря на то что сплю большую часть времени. И только иногда, когда я просыпаюсь, он ненадолго исчезает, чтобы налить мне воды и воспользоваться уборной на заднем дворе. Все остальное время Лео сидит у кровати или лежит на матрасе рядом со мной, меняет мне холодные компрессы с отварами или поит меня лекарствами из настоящего. Постепенно периоды сна становятся все короче. Каждый раз, когда открываю глаза, я чувствую себя чуть менее разбитой и несчастной. Сначала спадает жар на коже, после – бешеная головная боль. У меня все лучше получается справляться с подступающими приступами тошноты, по крайней мере меня больше не тошнит, что, согласно тихим комментариям Лео, огромное счастье. Видимо, во время обострений я не могла удержать в желудке ни капли жидкости. А однажды днем, когда Лео отправляется на кухню за водой и лекарствами, я впервые пытаюсь подняться самостоятельно. В последние дни Лео всегда приходилось меня поддерживать, потому что я была слишком слаба, чтобы стоять, но сегодня… Сегодня я чувствую, что могу подняться сама. Моя голова прояснилась, и я больше ни секунды не могу лежать в этой чертовой постели. Черт возьми, как же все болит… Поэтому я дожидаюсь, когда Лео выйдет, и спускаю ноги с края матраса, вздрагивая, когда они касаются холодного деревянного пола. По всему телу пробегает зябкая дрожь. Я вспоминаю, что в сундуке с одеждой у противоположной стены лежит пара теплых толстых носков, и, может быть, это как раз и будет моей целью на сегодня. Решительно поднявшись с кровати, я пытаюсь сделать свой первый шаг. Мои ноги словно сделаны из желе, но шаг за шагом я пересекаю маленькую комнатку и, запыхавшись, добираюсь до сундука. Дыхание перехватывает, словно у заядлой курильщицы, и я опираюсь на сундук, пытаясь справиться с головокружением. До сих пор у меня не выдалось возможности обдумать все подробно, но, очевидно, я отравилась угарным газом в доме Тирециоса, и именно поэтому у меня такая жуткая одышка. Лежа в постели я этого почти не замечала, но стоило мне пройти несколько шагов, как я начала задыхаться. Великолепно. Крепко сжав в руках добытые носки, я ставлю себе новую цель: добраться обратно до кровати – и отправляюсь в путь. Дойдя до середины комнаты, я снова начинаю пыхтеть и кашлять, прислонившись к столбику кровати, и тут же слышу звук торопливых шагов Лео. Его глаза расширяются, когда он видит меня у изножья кровати, и весь его вид говорит, что мне сейчас влетит. За несколько секунд Лео закипает, как чайник, задыхаясь, роняет чашку на пол и укоризненно смотрит на меня. – Тебе нельзя вставать с кровати! – рычит он и с рекордной скоростью переносит меня обратно на матрас. Я, нахмурившись, смотрю на него. – Кто такое сказал? – Я! – Его брови угрожающе сходятся к переносице. – Merda[6], Розали, ты десять дней больше мертва, чем жива, и только позавчера утихла лихорадка. Я не могу обогреть всю комнату, если ты снова простудишься из-за того, что ходишь в одной ночнушке… – Он прерывает свою гневную речь, чтобы натянуть мне покрывало до самого подбородка, заворачивая в него как мумию. Я оказываюсь так плотно укутана, что больше не могу пошевелить руками. Но, вместо того чтобы возражать, я разглядываю измученное лицо Лео. За гневом в его глазах плещется паника, от которой у меня тяжелеет на сердце. – Все было настолько плохо? – взволнованно шепчу я. Я знаю, что была больна, но сон так долго держал меня в своих лапах, что память о болезни почти истерлась. Это вообще первый раз, когда у меня достаточно сил, чтобы поговорить об этом. Лео опирается локтями на колени и опускает голову на руки, словно больше не может держать себя в вертикальном положении. – Когда я наконец вытащил тебя из этого дома, ты уже не дышала. Ты так долго пробыла в горящей комнате… По крайней мере, мне показалось, что прошла целая вечность. Чтобы выбраться, тебе пришлось пройти сквозь огонь, и не пламя нанесло тебе повреждения, а расплавленное стекло. Он находит мою руку под одеялом и осторожно приподнимает ее, чтобы показать мне места, обмотанные повязками. Везде, где на меня падали раскаленные капли стекла. До сих пор я этого даже не замечала, а теперь отчетливо вспоминаю многочисленные ожоги, покрывавшие тело. Да, должно быть, расплавленное зеркальное стекло здорово меня потрепало. – Когда мне удалось снова заставить тебя дышать, я отнес тебя на пляж. Тогда ты еще находилась в сознании. Мне пришлось раздеть тебя, чтобы осмотреть раны, и, видимо, горячее стекло вступило в реакцию с кислородом, потому что ты жутко закричала. Черт, я больше никогда не хочу слышать ничего подобного. Звучало так, словно с тебя живьем снимают кожу… Ты отключилась и больше в себя не приходила. Нам с Консальво удалось удалить с твоей кожи большую часть стекла, и как можно скорее переправить тебя обратно в Венецию, однако от холодного воздуха ты простыла, и у тебя поднялась температура… Честно говоря, я пять дней жил в страхе, что потеряю тебя навсегда. Из уголка глаза скатывается слезинка, и я не успеваю ее смахнуть. Она катится по щеке и капает на покрывало, плотно укрывающее мои руки и плечи. – Мне очень жаль, – шепчу я сорвавшимся голосом. – Я была настолько одержима поиском этого зеркала, что недооценила пожар. Это было так глупо! Лео часто моргает, смахивая влагу с глаз и эти ужасные воспоминания. – Мы знали, во что ввязываемся, когда отправились на этот остров. Однако мы не могли предугадать, что эти чертовы зеркала вспыхнут. Он все еще выглядит ошеломленным этим явлением, а я… У меня не было шанса подумать об этом. – Огонь был странным. Я вышел из комнаты, и больше не мог туда войти. Будто стена жара удерживала меня, и с каждой последующей минутой, пока ты была там… Я просто хотел схватить тебя и насильно вытащить оттуда. Робко протягивая ладонь, я касаюсь его влажной от слез щеки. – Мне так жаль, – снова повторяю я, чувствуя вину за его впалые щеки и налитые кровью глаза. – Пообещай, что в следующий раз возьмешь себя в руки и уйдешь, если мы снова окажемся в подобной ситуации! Ни одно зеркало в мире не стоит того, чтобы ты так рисковала жизнью. – Он наклоняется ко мне, прижимаясь к моему лбу своим. – Ti amo. Così[7]. Меня переполняют чувства, когда он признается мне в любви. Я шепчу ему, словно клятву, снова и снова, чтобы мои слова достигли его сердца и облегчили тот ужас, который ему пришлось пережить из-за меня. Потому что это было только началом. Еще три дня я безвылазно провожу в постели. Из Лео получается строгая мамочка-наседка, которая даже не позволяет мне спуститься вниз и воспользоваться общей уборной, несмотря на то что я уверена в своих силах, чтобы подняться по лестнице. Вместо этого мне приходится использовать ночной горшок, чтобы лишний раз не рисковать своим здоровьем. О, небо, если бы год назад кто-то сказал мне, что я буду благодарна за ночной горшок, я бы над ним посмеялась. Чем дольше я бездействую и просто лежу, тем тревожнее мне становится. Но я заставляю себя набраться терпения и не беспокоить Лео лишний раз. Он уже почти две недели ухаживает за мной, после того как я чуть не умерла. Совесть не дает мне покоя, но Лео и слышать об этом не хочет. Сегодня он купил на рынке курицу и принимается готовить суп в соседней комнате, пока я даю ему с кровати инструкцию. Это оказывается очень забавно, потому что кулинарные способности Лео заканчиваются примерно между жареными яйцами и пастой, и курица для него становится безумно ответственным мероприятием. Он каждую минуту уточняет, правильно ли все делает. – Не могу поверить, что вы бросаете курицу целиком в воду… Прямо целиком… – жалуется он, в тысячный раз заглядывая в спальню с умоляющим выражением на лице. – Ее не нужно потрошить, что ли? Я фыркаю. – Потрошить? Ты готовишь куриный суп, Лео, а не воюешь с гуннами. Ты купил курицу уже ощипанной и выпотрошенной, ты же мне ее показывал. Да, он действительно принес мне сырую курицу в спальню, чтобы я оценила, все ли он правильно сделал. – Но у нее же ноги! Ноги! Как это может быть правильным? Я драматично вздыхаю, откидываясь на подушки. Как только мы вернемся в настоящее, я потащу его на уроки кулинарии. – И не забудь про орегано! – кричу я ему. – Что, черт возьми, такое орегано?! Прежде чем я успеваю ответить, в дверь квартиры громко стучат. Я напрасно изворачиваюсь, чтобы понять, кого к нам принесло, как уже в следующее мгновение слышу знакомый голос. – Как она сегодня? Анджело! Лео говорил, что он заходил к нам уже дважды, пока я была без сознания, и с тех пор я с нетерпением ждала его возвращения. Сияя, я наблюдаю, как эти двое проходят в спальню. У Анджело под мышкой два каких-то свертка, а светлые волосы, как обычно, собраны на затылке. Его глаза загораются, когда он видит меня, сидящей на постели. – Слава небесам! – восклицает он, присаживаясь на табуретку, которую Лео приносит из соседней комнаты. У нас с Анджело с самого начала возникла какая- то особая связь, которая становится заметной именно сейчас, когда он смотрит мне в глаза. Его заботу можно буквально потрогать руками, как и облегчение от того, что я снова очнулась. – Я был так счастлив, когда Лео отправил мне весточку, что ты вновь на пути к выздоровлению. Мы все очень беспокоились, Галатея даже была на службе. Я не могу подавить смешок, и Анджело лукаво улыбается в ответ. Он кладет себе на колени один из свертков и аккуратно разворачивает бумагу. «С наилучшими пожеланиями от Галатеи и Томмазо, выздоравливай!» Я с любопытством принимаю симпатично украшенную коробку, а внутри обнаруживаю конфеты, которые на первый взгляд похожи на турецкую пахлаву: сладкие батончики из белой массы, пропитанные медом с орехами и сухофруктами. – Это торроне, – объясняет Анджело. – Ужасно липкие, но очень вкусные. Поскольку мой желудок еще не до конца пришел в норму, я с сожалением закрываю коробку, оставляя угощение на потом. – Пожалуйста, передай им мою благодарность! И я так рада, что ты пришел сегодня. – После того что случилось с Галатеей в Риме, я надеялся никогда больше не видеть своих друзей в таком состоянии. Но, как мне кажется, у тебя удивительные способности к выздоровлению. Последние слова Анджело воскрешают во мне воспоминания. Фактически все произошло не так давно, но по моим ощущениям минули годы с тех пор, как я вернулась из Рима в настоящее и сидела раненая в коридоре нашей с Паулем квартиры. С колотой раной, которую Люций нанес мне пару минут назад и которая дома оказалось почти зажившим шрамом… Мы все были ошарашены тем, как быстро затянулось ранение, но больше всего меня поразили появившиеся по краям раны странные сухие чешуйки. Лоре они сразу же напомнили змеиную чешую. Змея… Стремительная регенерация… Асклепий и его верная змея Агниция, которая помогала ему исцелять людей и возвращать к жизни мертвецов… Асклепий, вознесшийся на небо в качестве Змееносца и бога целителей. И я, в которой пробудилась часть силы Агниции. Потому что я – половина тринадцатого знака зодиака. Это выяснилось еще в тот вечер, когда Дюрер раскрыл нам всю правду о Селесте, а я догадалась, что я и есть змея. Но только сейчас приходит осознание того, что это, вероятно, и есть причина моей быстрой регенерации. Возможно, это и есть первый предвестник силы, о раскрытии которой меня в Мюнхене предупреждал профессор Киппинг? Потому что невозможно предсказать, сможем ли мы с Лео справиться с осуществлением пророчества, но все равно… Теперь у нас в руках есть зеркало Агниции, и с его помощью у нас с Лео гораздо больше шансов исполнить пророчество и вернуться в настоящее. – Я принес еще кое-что, чему никак не могу найти применения. Последние несколько лет я преданно хранил это, но не я являюсь ее истинным владельцем. Анджело вырывает меня из оцепенения, разворачивая второй сверток. Глаза словно вылетают из орбит, когда я вижу, как из-под оберточной бумаги показывается уголок Красной Книги! Этот магический рукописный кодекс, который мы выкрали из библиотеки Ватикана в Риме во время своей ночной вылазки. И, к слову, нам в этом помогала Лукреция Борджиа. Честно говоря, я вообще не надеялась увидеть эту книгу снова, оставив ее после нашего таинственного исчезновения из Рима. Но, как выяснилось, все это время она была у Анджело… Конечно, он хранил ее! Дрожащими руками я принимаю книгу, словно ребенка, из рук Анджело. Как нечто драгоценное, что уже однажды открыло мне дорогу домой. Книгу, которая обладает собственным характером и волей, а еще по праву принадлежит мне. Я ласково провожу кончиками пальцев по стеклянной красной обложке, прослеживая траекторию созвездий, медленно плывущих по поверхности. Возможно, Красная Книга – это именно тот ключ, которого нам все это время не хватало, чтобы внести ясность в пророчество. Ключ, который подскажет нам, что делать дальше. Я чувствую взгляд Лео на себе, когда осторожно открываю книгу. До сих пор я была единственной, кому это удавалось, и этот факт все еще изумляет меня. Мне открываются пустые книжные страницы цвета слоновой кости, и, затаив дыхание, я жду, пока появятся на них буквы на древнем языке, но ничего не происходит. Я на всякий случай перелистываю еще пару страниц, если вдруг что-то упустила, но книга, вероятно, не желает сегодня мне ничего показывать. Когда снова поднимаю голову, Лео и Анджело выглядят слегка разочарованными, но я только пожимаю плечами. – В конце концов, что-нибудь она нам расскажет, я в этом абсолютно уверена. Анджело остается у нас еще на некоторое время. Лео продолжает отлучаться на кухню, чтобы следить за супом, и над его недоверчивыми уточнениями посмеивается даже Анджело. – Пока не забыл, – начинает он, обернувшись на пороге ближе к вечеру. – Галатея приглашает вас на свою лодку в воскресенье на Феста делла Сенса. Если, конечно, тебе позволит здоровье. Я напрягаюсь. Название праздника мне ни о чем не говорит. Впрочем, сама идея праздника на лодке звучит захватывающе, если мы останемся на ней в пределах города, разумеется. – Что это за праздник? – Феста делла Сенса – один из самых важных венецианских праздников. В воскресенье после Вознесения Господня город венчается с морем. Будут ярмарки, праздничные процессии, регаты… Поистине потрясающее зрелище! Блеск в глазах Анджело быстро заражает воодушевлением и меня, однако Лео, прислонившийся к косяку двери, скрещивает руки на груди, волнами излучая тревогу. – Я не знаю, Рози… Я сужаю глаза до щелочек. Господи, он же не может теперь вечно обращаться со мной как с хрустальной вазой! – Конечно, Галатея не будет возражать, если вы дадите ответ позже. В зависимости от того, как ты будешь чувствовать себя в воскресенье.