В школе мои дела шли тоже ни шатко, ни валко. Слишком многое подзабылось за долгую жизнь. Впрочем, дело не только в этом. Я и сам старался по минимуму. Можно сказать, не учился, а отрабатывал номер. Мол, я в этом времени временно, сойдет и так. Сам удивляюсь, как не скатился на трояки. Спасибо за это моей детской смекалке. Первые две недели каждой начавшейся четверти, я занимался зубрежкой. Отвечал у доски так, что отскакивало от зубов. Потом можно было ничего не учить. Пробежишься глазами по материалу перед уроком - и все. Если вызовут, главное бойко начать. Скажешь два-три предложения - учитель перебивает: - Достаточно, пять. Что самое странное, меня этот новый мир принял за своего. Никто ничего не заподозрил: ни в школе, ни дома. Один только Витька несколько раз сказал: - Тебя, Санек, будто бы подменили. Ну, его интуиция сродни волшебству. Послали нас как-то в подшефный колхоз на прополку свеклы. Бригадирша построила нас у межи. "Выбирайте рядки", - говорит. Мы чуть ни на драку. И как-то так получилось, что Витьке Григорьеву достался самый зачуханный. Все уже метров по двадцать прошли, а он все с началом муздыкался. Пока были силы, ох, как словесно над ним издевались! Мол, Казия, что с него взять? Потом приуныли. За первым пригорком у всех начались настоящие джунгли, а у Витьки ни сорняков, ни свеклы. Наверное, после перезарядки, сеялка забыла закончить этот рядок. Так он и шел до самого края поля, поплевывая в разные стороны. Мы с Витькой теперь ежедневно общались. Сразу после уроков шли на место нашей с Напреем, дуэли, где я пытался его обучить хотя бы азам бокса. Все пытался растолковать, зачем "челночок" нужен и что он дает. - Руки, Витек, у людей разной длины. Плюс пять сантиметров на ринге это уже преимущество. А мы с тобой ростом еще не вышли. Нужно сначала сблизиться до ударной дистанции. То есть, хитрить, двигаться, маневрировать. Иначе жопа: он тебя будет конкретно бить, а ты колотить руками по воздуху. Пару дней я пытался поставить ему защиту. Тщетно. Витька даже ходил как-то асимметрично. Мало того, что вразвалку. Он будто не шел, а дрался в открытой стойке - столь беспорядочно двигались его плечи и руки. А когда я достал из портфеля скакалку, мой корефан конкретно забастовал. - Ну его на фиг, Санек! Не по мне это дело. Насколько я понял, Витьке был нужен один единственный универсальный прием - такой, чтоб валил всех, невзирая на рост, длину рук. И желательно, без малейших усилий с его стороны. А так не бывает. В общем, он к боксу остыл. Но нельзя сказать, что наши занятия не принесли никаких результатов. Даже, наоборот. Витька перестал "сдирать" у меня "арихметику". Все решал сам, и на последней контрольной, честно заработал трояк. Меня эта тройка тоже порадовала, хоть она и не совпадала с моим каноническим детством. То, что оно неповторимо, я с каждым днем все более убеждался. Все в этом мире было немного не так. И дело тут не только во мне. Он сам изменялся по каким-то своим законам. Возможно, я был причиной. Ведь не встреть Лепеха меня, он бы спокойно докурил свой бычок и ушел по своим делам, которые были изначально намечены. Не стал бы возвращаться домой, где кто-то его подбил искупаться в горной реке. А то, что он утонул, стало настоящим катализатором для тех изменений, которые стали постепенно происходить. Сколько его родственников из других городов побросали начатые дела и примчались на похороны! Все были при деле, не тунеядцы. Пришлось им отпрашиваться меняться рабочими сменами. Скольких людей это коснулось! А дальше - как снежный ком. В школу нагрянула комиссия из краевого отдела народного образования. В нее случайно затесался огромный мужик с широко расставленными глазами. Был это, как оказалось, председатель Крайисполкома Иван Ефимович Рязанов. Он приехал в наш город совсем по другим делам - изучать производственный опыт местных животноводов, а в школу пришел за компанию. Следом за ним потянулось и наше районное руководство. Народу собралось столько, что тесно было даже в учительской. Потом все быстренько разошлись. Остался только Рязанов. Они, вместе с нашим Ильей Григорьевичем, заперлись в директорском кабинете и сидели до темноты. Об этом нам рассказал Зеленкевич Колька. Его мамка работает в школе техничкой и ее несколько раз посылали за коньяком. Если Зеля не врет, Рязанов и наш "Небуло" вместе учились во время войны в Сталинградском авиационном училище летчиков. Чем это дело закончится, можно только гадать. Но что-то мне говорило: Илью Григорьевича не накажут. А если накажут, то несильно, любя. Я всегда уважал этого человека. За кажущейся его простотой, скрывался недюжинный ум и тончайшее чувство юмора. Он у нас вел историю. Материал излагал доступно, своими словами. О причинах великой древнегреческой колонизации рассказывал так: - Земли у них не було, пастбищ у них не було, ничего у них не було. Как то директор вызвал к доске Витьку Григорьева. Тот, как обычно, надеялся выехать на подсказках. Стоял, округлив глаза, и кивал подбородком в сторону первых парт. Илья Григорьевич что-то там записал в классном журнале, посмотрел на него из-под толстых очков и грустно сказал: - Садись. Правильно думаешь. Такие вот, перемены. На первый взгляд, ничего кардинального. Ну, школа, переполох в городе, связанный с приездом начальства. Я здесь всего-то три дня, но, по-моему, и в стране тоже стало что-то происходить. Достал вон, вчера из почтового ящика свежую прессу, пробежался глазами по первой странице, и что-то меня ударило по глазам. Со второго раза нашел фамилию Горбачев жирным курсивом. Инициалы те же. Блин, он и здесь на виду! Читаю. В длинном списке фамилий делегатов от Ставрополья на партийно-хозяйственной конференции, третьим стоит Горбачев М.С. - зам. председателя Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР по Ставропольскому краю. Я, сдуру, помчался искать деда, хотел поделиться с ним этой нечаянной радостью. Да во время спохватился. Как я ему объясню, что это так важно? На политику государства мои старики дышали достаточно ровно. К высшему руководству относились со снисходительностью ровесников. Как то, в той еще жизни, бабушка ощипывала цыпленка и волей - неволей слушала радио. "Вчера в Москве, - рассказывал диктор, - состоялась встреча Генерального Секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Леонида Ильича Брежнева с Президентом Финляндии Урхо Калео Кекконеном, прибывшим в нашу страну с официальным визитом. В честь высокого гостя в Кремле был дан обед. Обед прошел в теплой, дружественной обстановке". Диктор сделал короткую паузу, чтоб перейти к другим новостям, и бабушка тут же ее заполнила. - Еще б подрались! - сказала она. Эх, знал бы Колька, чем обернется его смерть для огромной страны! Ведь одно дело давить крота внутри комитета госбезопасности, и совершенно другое - в недрах Политбюро. Все будет не так. Лучше, хуже? - но точно не так. Внешне наш город ни капли не изменился. Те же саманные хаты, одноэтажные домики, улицы, белые от гусей и китайских уток. Бедность и чистота. Не было ни помоек, ни свалок. Все, что горело, сжигалось в печи. Все, что имело остаточные калории, съедала домашняя живность. Стеклотара сдавалась в приемные пункты. Дырявые ведра, тазики и корыта тоже шли в дело. Раз в месяц по улице проезжал дед на понурой лошадке, запряженной в громыхающую подводу. Мы, пацаны, тащили ему весь этот неликвид, получая в награду глиняные свистульки и сахарных петушков на палочке. В центре, как встарь, выстраивалась очередь у пункта заправки шариковых авторучек, а около автовокзала шли на ура "песенки на костях" - самопальные пластинки с хитами того времени, записанные умельцами на рентгеновских снимках. В парках и скверах, вечерами звучали гитары. Те же песни, "восьмерочкой", на семи струнах: "Любка", "Искры в каминах", "Дымит сигарета с ментолом", "Поезд в синем облаке тумана". Про "Битлов" и группу "Кристи" здесь еще даже не слышали. Даже перепев "Yellow river" в исполнении "Поющих гитар" до провинции еще не дошел. Это годика через два, когда я сам возьму в руки гитару, аукнется по всем подворотням: "В Ливерпуле, в огромном зале, В длинных пиджаках, Четыре чувака стоят С гитарами в руках... Прическа битла, Брюки клеш, И ты уже поешь: Can't buy me love, no, no, no, no..." Нет прически "под Битла" еще не носили. У "стиляг" были в моде узкие брюки и "коки" на шевелюрах. Их было мало. Поэтому их били. Не за что-то, а просто так. На всякий случай, чтоб не выделывались. Тут люди на танцы ходят с заплатками на обох полужопиях, а они... В общем, эти три дня были просто отдохновением для души, погружением в ожившую ностальгию. Просыпаешься утром, а по радио: "Здравствуйте товарищи! Утреннюю гимнастику начинаем с ходьбы на месте". И рояль - бодренько так - трам-тарарам! Что интересно, фамилии те же самые: "Урок провели преподаватель Гордеев, музыкальное сопровождение - пианист Ларионов". Такой вот, антураж. Честно сказать, мне стало стыдно. Я больше интересовался своим, личным, чем временем, в которое меня занесло. Брал от него, ничего не отдавая взамен. Витька не в счет, Витька друг. Его и похоронили в моем костюме. И тут эта газета. Прочитав фамилию Горбачев, я впервые серьезно подумал о том, что все в этом мире может быть настоящим... кроме меня. Люди живут, и не собираются умирать, а я в этой реальности единственное слабое звено. Уже через пять дней произойдет рокировка. Вместо меня вернется в свой дом мальчишка, у которого отомрет память о своем вероятном будущем. Только жаль, что не будет он помнить, как победил самого Напрея. В общем, решил я оставить этому времени что-нибудь от себя. Какой-нибудь эксклюзив, на долгую память. А лучше всего, электрическую виброплиту. Эта идея пришла не спонтанно. Она зрела давно. Лет десять назад, я уже делал такой агрегат и, в процессе изготовления, не раз вспоминал, как дед, в свое время, "асфальтировал" двор нашего дома. Он рубил топором застывший гудрон, которого возле железной дороги было немеряно (стелился по насыпи жирными языками), отдирал его от земли и свозил на тачке во двор. Потом разжигал костер и грел этот гудрон до жидкого состояния в двух оцинкованных ведрах. Кипящая черная масса ложилась на землю в границах опалубки ровно по горизонту. Дед посыпал ее чистым песком и укатывал сверху обрезком тяжелой железной трубы. И так, ровно три слоя. По нынешним временам, это смотрелось бы дико, но не время диктует свои законы, а люди, живущие в нем. Это было общество не потребителей, а созидателей. То, что можно сделать своими руками, делалось, не смотря на трудозатраты. Дед убил на эту работу все лето и половину осени. Даже на мой неискушенный взгляд, получилось не очень. Во время летней жары, "асфальт" становился мягким и весь покрывался тонкими трещинами, сквозь которые сочилась смола. Приходилось опять и опять посыпать его свежим песком. С годами, конечно, все устоялось. К моему возвращению с Севера, поверхность заливки была похоронена под слоем земли в четверть штыка и обрела плотность природного камня. Ломом не угрызешь, только промышленным перфоратором. Копал яму под столб, чтобы сделать загородку для кур, не раз вспомнил своего деда. Виброплита - так виброплита. Как и любой нормальный мужик, у которого руки растут из нужного места, я всегда обращаю внимание на разные бесхозные мелочи, которые могли бы сгодиться в домашнем хозяйстве. Прошлое, в котором я оказался, было в этом плане настоящим Клондайком. Многое из того, что меня сейчас окружает, я взял бы в свое будущее, почему-то не ставшее светлым. Ну, начнем хотя бы с того, что весь берег реки, протекавшей вдоль железной дороги, был буквально завален бревнами. Настоящей, деловой древесиной, которую в наше время пересчитывают до долей кубометра. И никто это богатство не охранял, более того - не растаскивал. Что касается металлолома, об него спотыкались. Метрах в пятнадцати от нашей калитки, стоял на осыпавшемся бетонном фундаменте огромный железный бак. Чем он был раньше, я не вникал. Знаю только, что паровозы в то время переводили на жидкие виды топлива, и в тендерах, вместо угольных куч, стали появляться цистерны. Ходил как-то в депо, за банкой солярки к новому поколению железнодорожников, они меня и озадачили: - Дядя Саша, а почему насыпь везде высокая и короткая, и только у нас длинная и пологая? - Так у вас же здесь ремонтная яма. - Ну и что? - Как, - говорю, - что? Тормозные колодки меняли - и старые сюда, под откос. А как спотыкаться начнут, сверху шлаком присыпят. Так что, вы, мужики, на железе стоите. - Да ты что?! И сколько, примерно, тут? - Не меньше двух третей объема. Тонны, наверное, три, а то и четыре. Поверили мужики. Трактор пригнали, прошлись по самому низу, наковыряли КАМАЗ с прицепом, остальное оставили "на потом". Говорил им, что надо было две машины заказывать - так не послушали. Хотели деповские мне за наводку денег отсыпать, только я отказался. - Отдайте, - сказал, - мне лучше лист нержавейки. - Какой еще лист? Нету у нас... Пришлось показать. - Вот тут, - говорю, - дерево когда-то росло. Под ним он и стоял. Отрезали ремонтники сколько надо, остальное к стволу прислонили. Вон, видишь, уголок из земли торчит? Пока трактор тут, можно и раскопать... Не зажлобили мужики. Отдали мне этот трофей. И до дома помогли донести, хоть видно было по рожам, что жалко. Еще бы! Полтора на два метра, и толщина не меньше десятки. - И как, - сокрушались, - никто этот лист домой не упер? Это ж, наверное, было когда-то рабочим столом какого-нибудь станка? - Весь в смоле, оттого и не взяли, - пояснил я, - в те времена чистую нержавейку можно было добыть без проблем. Да и куда ее в домашнем хозяйстве? Виброплиты еще не делали, даже не знали, что это такое. За токарный, или слесарный станок можно было в ОБХСС загреметь. Из такого железа варили памятники. Вон, у моего деда, полсотни годов на могилке такой простоял, и еще б протянул пару веков, если бы я его на мрамор не поменял... Такой вот, парадокс времени. Тот самый лист нержавейки, из которого, лет через сорок, я сделаю виброплиту, стоял сейчас под раскидистой алычой, которая еще не засохла. И знаю на этом железе каждый надрез, и разметить могу по памяти, и весь двор им протоптал, а оно еще не мое! Думал я, грешным делом, на правах будущего хозяина, темной ночкой домой его упереть, но силенок еще маловато. Да и дед бучу поднимет: "Где взял? Почему без спросу? Сейчас же тащи назад!"