— Тебе-то все равно! — воскликнула таркина, тоже шепотом, — Тебе на Ташбаан плевать! А я должна была въехать в город в паланкине, и чтобы впереди шли мои воины, а позади плелись рабы, и меня отнесли бы на пир во дворец тисрока — да живет он вечно! А вместо этого я строю из себя оборвашку! Тебе-то не привыкать… «Глупая она», — подумал Шаста, но вслух ничего говорить не стал. У дальнего конца моста возвышалась крепостная стена с огромными, распахнутыми настежь бронзовыми воротами. Стена была столь высока, а ворота столь громадны, что мощенная камнем дорога казалась узенькой тропкой. У ворот, опираясь на копья, стояли с полдюжины солдат. Аравис посмотрела на Шасту с таким видом, словно хотела сказать: «Погоди, вот назову свое имя, и все они сразу встанут, как положено, и на караул возьмут». Шасте, впрочем, хотелось совсем другого — чтобы солдаты не привязались к ним и не стали задавать вопросов. По счастью, так и вышло. Лишь один из стражников швырнул в Шасту морковкой из корзины проходившего мимо крестьянина и хрипло рассмеялся. — Эй, ты, конюх! — крикнул солдат. — И взбрело тебе в башку на боевом коне мешки возить! Влетит же тебе от хозяина, коли он проведает! Сердце мальчика ушло в пятки: значит, как они ни старались, все впустую — Бри за вьючную лошадь примет разве что полный тупица. — Хозяин знает, — пролепетал Шаста. — Он мне и велел… И тут же пожалел о своих словах, потому что солдат отвесил ему оплеуху, и мальчик едва не плюхнулся наземь. — Придержи язык, раб, — процедил солдат, — Я тебе покажу, как со свободным человеком спорить, северное отродье! Шаста заплакал. Другой солдат нетерпеливо махнул рукой: мол, проваливайте, да поскорее. Путники поспешили выполнить приказ. За воротами, как ни удивительно, ничто не напоминало о том великолепном городе, каким Ташбаан выглядел издали. Узенькие улочки, глухие стены домов с редкими оконцами… Кругом толпился народ: крестьяне, направлявшиеся на рынок, продавцы воды и сладостей, носильщики, солдаты, попрошайки, босоногие рабы, стайки детей в лохмотьях; под ногами крутились куры и бродячие собаки. В ноздри ударила вонь — запах немытых человеческих тел, к которому примешивались запахи лука и чеснока и смрад, исходивший от бесчисленных мусорных куч. Шаста притворялся, будто ведет коня, на самом же деле это Бри, который знал дорогу, вел мальчика, изредка незаметно подталкивая его носом. Вскоре свернули налево и двинулись в гору. Понемногу становилось свежее, вонь отступала, вдоль улицы появились деревья; дома остались только справа, а слева они словно провалились куда-то вниз, явив взгляду крыши. Неожиданно улица круто повернула и устремилась в противоположную сторону, по-прежнему забирая вверх. Так, зигзагами, она вела путников к центру Ташбаана. Улицы на глазах делались чище, а дома — роскошнее; повсюду виднелись статуи богов и калорменских героев, внушавшие трепет своими суровыми ликами. Пальмовые деревья отбрасывали тень, арки манили живительной прохладой; за арками взору открывались уютные дворики с деревьями и фонтанами. Перед каждым поворотом Шаста утешал себя мыслью, что уж теперь-то они выберутся из толпы, но всякий раз его надежды оказывались тщетными. Толпа вынуждала двигаться куда медленнее, чем хотелось; да еще приходилось останавливаться, когда раздавались громкие крики: «Дорогу, дорогу таркаану!» или «Дорогу таркине!», или «Дорогу пятнадцатому визирю!», или «Дорогу послу!» И все поспешно пятились, прижимались к стенам домов, а некоторое время спустя появлялись те, о ком возвещали глашатаи: высокородные кавалеры и дамы, возлежавшие в паланкинах; а паланкины эти несли на плечах когда четверо, а когда и шестеро рабов. По-видимому, правила уличного движения в Ташбаане были на редкость просты: коли не хочешь отведать кнута или получить по спине тупым концом копья, уступи дорогу тому, кто выше тебя по праву рождения или по должности. У самой вершины холма, на улице близ дворца тисрока, случился очередной затор, обернувшийся подлинным бедствием. — Дорогу! Дорогу! — потребовал зычный голос. — Дорогу белому королю варваров, гостю нашего тисрока — да живет он верно! Дорогу нарнианским вельможам! Шаста попытался отступить и немного отпихнуть Бри. Но лошадь, будь она даже говорящей лошадью из Нарнии, отпихнуть не так-то легко. Вдобавок толстуха с громадной корзиной, стоявшая за спиной мальчика, саданула своей корзиной Шасте под ребра и прошипела: «Эй, ты! А ну, кончай толкаться!» В следующий миг мальчику досталось еще от кого-то, и он случайно выпустил из рук повод. А потом его зажали так, что он не в силах был и шевельнуться и, сам того не желая, очутился в первом ряду и смог как следует разглядеть приближающуюся процессию. Там было на что посмотреть. Впереди бежал глашатай, кричавший: «Дорогу! Дорогу!», и он был единственным калорменцем в этой компании. Никаких паланкинов, все шли пешком. Шестеро чужеземцев, все мужчины, ничуть не похожие на калорменскую знать. Белая кожа («Как у меня», — сказал сам себе Шаста), золотистые волосы; одеты в яркие туники — зеленые, как листья в лесу, желтые, как цыплята, голубые, как ясное небо. Туники доходили до колен, штанов чужеземцы не носили; на головах у нарнианцев, вместо тюрбанов, были у кого стальные, у кого серебряные шлемы, отделанные самоцветами, а один шлем венчали маленькие крылья. Двое шли вообще с непокрытыми головами. Мечи у чужеземцев были длинные и прямые, а не изогнутые, как ятаганы. В отличие от калорменских вельмож, напускавших на себя суровость и загадочность, эти держались на удивление просто: они весело болтали, смеялись, размахивали руками, один даже насвистывал. С первого взгляда становилось ясно, что они готовы подружиться со всяким, кто предложит им дружбу, а до тех, кто их сторонится, им нет никакого дела. Не успел Шаста налюбоваться на светловолосых нарнианцев, как случилось самое ужасное, что только можно было вообразить. Шагавший впереди остальных чужеземец вдруг указал на мальчика, воскликнул: «Вот он! Вот наш беглец!» и схватил его за плечо. Потом он отвесил Шасте подзатыльник — не то чтобы сильный, но чувствительный, этакий знак неодобрения, и прибавил: — Постыдитесь, принц! Постыдитесь! Королева Сьюзен все глаза из-за вас выплакала! Где вы пропадали целую ночь? И что это за вид? Будь у Шасты хоть малейшая возможность вырваться, он бы нырнул под брюхо своему коню, а потом растворился бы в толпе — и ищи его свищи; но чужаки обступили мальчика со всех сторон, а тот, который схватил его, по-прежнему не разжимал рук. Конечно, первым побуждением было сказать, что он всего лишь сын бедного рыбака Аршиша и что благородный господин перепутал его с кем-то другим. Но меньше всего на свете Шасте хотелось объяснять, кто он такой и что тут делает, — ведь кругом столько любопытных ушей! Того и гляди, примутся расспрашивать, где он раздобыл такого коня и кто такая Аравис — и все, прощайте, надежды, и здравствуй, ташбаанская темница. Мальчик умоляюще поглядел на Бри. Однако тот вовсе не собирался заговаривать с Шастой на виду у зевак и стоял себе с понурым видом — ни дать ни взять обыкновенная туповатая лошадь. А на Аравис Шаста не смел даже взглянуть: не хватало еще, чтобы и ее заграбастали. — Сделай милость, Перидан, возьми принца за руку, — сказал предводитель чужеземцев, — Я возьму его за другую, и поспешим во дворец. Когда мы вернем нашего юного беглеца во дворец, тяжкое бремя спадет с плеч нашей венценосной сестры. Словом, все получилось хуже некуда. Шаста не успел даже попрощаться взглядом со своими спутниками, как чужаки повели его прочь. И только небесам было ведомо, что с ним будет. Нарнианский король — по тому, с каким почтением обращались к нему остальные, Шаста догадался, что это именно король, — засыпал мальчика вопросами: где он был, как выбрался из дворца, куда подевал свой наряд, понимает ли, что вел себя неподобающим образом, и все такое прочее. Шаста молчал, ибо ответить ему было нечего. Точнее, он не мог ответить, не подвергнув себя при этом еще большей опасности. — Значит, молчим? — спросил король. — Послушайте, принц, скажу вам прямо: особе королевских кровей отмалчиваться пристало и того меньше, нежели сбегать из дворца. Побег можно списать на мальчишескую выходку, а вот молчание ваше — признак трусости, недопустимой для сына короля Арченланда. И что вы плететесь, опустив голову, как калорменский раб?! Укоры жгли пуще ударов бича. Шаста был уверен, что этот юноша по-настоящему благороден и справедлив, и отчаянно Хотел ему понравиться, но все же не осмеливался раскрыть рот. Прошли узкой улочкой, спустились по каменным ступеням, поднялись по другому пролету, миновали широкую арку с двумя высокими кипарисами перед ней. За аркой находился внутренний дворик, посреди которого журчал фонтан, пополняя кристально чистой водой мраморный бассейн. Вокруг фонтана росли апельсиновые деревья. Зеленая трава под ногами, кусты роз вдоль белых стен. Внезапно уличный шум, пыль и грязь словно растворились без следа. Шасту провели через двор к темному дверному проему в стене. Глашатай остался снаружи, а мальчика повели по коридору, пол которого приятно холодил ступни. Лесенка вела в просторную, наполненную воздухом и светом комнату с распахнутыми настежь окнами; все окна выходили на север. На полу лежал многоцветный ковер, подобного которому Шаста в жизни не видел, такой мягкий, что ноги тонули в нем, точно во мху. Вдоль стен располагались кушетки с расшитыми подушками, и на каждой кто-нибудь да сидел. Народа в комнате было полным-полно. Некоторые выглядели весьма… гм… необычно. Навстречу Шасте поднялась самая красивая девушка, какую он когда-либо видел. Она обняла его и поцеловала, приговаривая: — Ох, Корин, Корин! Как ты мог? Как ты мог убежать, не предупредив меня, свою лучшую подругу? Что бы я сказала твоему венценосному отцу, если бы с тобой что-нибудь случилось? Да ведь из-за тебя могла начаться война между Нарнией и Арченландом! Ты поступил очень неразумно, даже жестоко. «Похоже, меня принимают за принца какого-то Арченланда, — подумал Шаста. — А они, судя по всему, нарнианцы. Интересно, где настоящий Корин?» Впрочем, вслух ничего этого он произнести не отважился. — Где был ты, Корин? — спросила красавица, по-прежнему обнимая мальчика за плечи. — Не… не знаю, — пробормотал Шаста. — То-то и оно, Сьюзен, — вмешался король. — Я не смог вытянуть из него ни словечка. — Ваши величества! — воскликнул кто-то. — Королева Сьюзен! Король Эдмунд! Шаста обернулся на голос — и чуть было не грохнулся от изумления на пол. Перед ним стоял не человек, нет! Это было какое-то диковинное существо, лишь отчасти походившее на человека. Ростом с самого Шасту, выше пояса человек, а ниже… Ноги поросли густой шерстью, как у козла, и копыта козлиные, и хвост. Кожа отливает красным, волосы курчавые, бородка клинышком, из волос торчат маленькие рожки. Это был фавн — существо, которого Шаста видать не видывал и о котором слыхом не слыхивал. (Те из вас, кто читал повесть «Лев, Ведьмарка и зеркальный гардероб», наверняка обрадуются, узнав, что это был господин Тамнус, тот самый фавн, которого Люси, сестра королевы Сьюзен, встретила в свой первый день в Нарнии. Теперь он, правда, выглядел гораздо старше, ведь их королевские величества Питер, Эдмунд, Сьюзен и Люси правили Нарнией уже много лет.) — Ваши величества! — повторил фавн. — По-моему, у его юного высочества солнечный удар. Только посмотрите на него! Он не понимает, где находится. Разумеется, все тут же перестали бранить Шасту и донимать его вопросами. Мальчика заставили лечь на кушетку, положили ему под голову подушки, напоили ледяным шербетом из золотого кубка и велели не шевелиться. Шаста никак не мог оправиться от изумления. Все происходящее казалось чудесным сном. Какая мягкая кушетка! Как удобно на ней лежать! Какой восхитительный шербет! Конечно, мальчика по-прежнему терзали невеселые мысли: что сталось с его спутниками, как он сможет выбраться отсюда и попасть к Королевским Усыпальням, и что случится, когда объявится настоящий Корин. Но понемногу беспокойство отступало, побежденное сладостной негой. А ведь наверняка его скоро еще и накормят чем-нибудь очень-очень вкусным!.. Лежа на кушетке, Шаста исподволь поглядывал по сторонам. В комнате, кроме фавна, находились также два низеньких, широкоплечих и бородатых человечка (Шаста никогда прежде не встречал гномов) и огромный ворон. И много людей — высоких, молодых и красивых. Белокожие, золотоволосые, доброжелательные — не то что эти смуглые и надменные калорменцы! Шаста прислушался к их разговору. — Что молвит нам наша венценосная сестра? — спросил король у королевы Сьюзен (той самой красавицы, поцеловавшей Шасту). — Три недели мы провели в этом чужеземном городе. Согласны ли вы отдать свою руку вашему смуглолицему поклоннику, принцу Рабадашу? Королева покачала головой. — Нет, брат мой, — ответила она. — Нет и нет, даже пускай предложат мне все сокровища Ташбаана! «Вот тебе и на! — подумал Шаста. — Выходит, королева-го сестра королю, и они не женаты!» — Да будет так, сестра! — отозвался король. — Огорчилось бы сердце мое, останови вы свой выбор на этом принце. Еще когда пожаловали к нам в Нарнию послы тисрока и потом, когда принц гостил у нас в Кэйр-Паравеле, не раз я спрашивал себя, как можете вы быть с ним столь любезны. — То был мой каприз, Эдмунд, — сказала королева, — и я горько в нем теперь раскаиваюсь. В наших владениях принц Рабадаш вел себя иначе, нежели здесь, в Ташбаане. Не опровергнет никто моих слов, когда скажу я, что доблестно сражался он на турнире, устроенном нашим братом верховным королем в его честь, и все семь дней, проведенных с нами, был он учтив и обходителен. Но едва вернулся он в свой родной город, как сразу явил нам истинное свое лицо. — Аргх! — каркнул ворон. — Мудра древняя пословица: «Не суди о медведе по виду — побывай у него в берлоге». — Верно подмечено, Желтые Лапы, — откликнулся один из гномов. — А у нас в ходу такое присловье: «Поживи со мной, так узнаешь, кто я». — Что ж, — проговорил король, — теперь нам ведомо, каков этот принц — в он горд без меры, чванлив, жесток, кровожаден и расточителен. — Во имя Эслана! — воскликнула Сьюзен. — Бежим из Ташбаана, не медля ни дня! — Увы, сестра моя! — угрюмо произнес Эдмунд. — Ныне приспело время поведать всем вам о горьких раздумьях, что обуревают меня вот уже третий день. Добрый Перидан, встань у двери и следи, чтобы никто нас не подслушал. То, что скажу я вам сейчас, для посторонних ушей не предназначено. В комнате стало очень тихо. Королева Сьюзен подбежала к брату и заглянула ему в глаза. — Ты пугаешь меня, Эдмунд! — вскричала она. — Какая беда нам грозит? Глава 5 Принц Корин — Дражайшая сестра наша и прекрасная дама, — сказал король Эдмунд, — должно вам укрепить сердце свое. Ибо угрожает нам великая опасность. — Какая же, Эдмунд? — спросила королева Сьюзен. — А вот какая, — отозвался король. — Доподлинно мне известно, что не удастся нам покинуть Ташбаан. Пока принц лелеял мечту взять вас в супруги, мы были желанными и почетными гостями. Но, клянусь гривой Великого Льва, едва услышит он ваш отказ, окажемся мы не гостями уже, а узниками. Один из гномов тихонько присвистнул. — Я предупреждал, ваше величество, я предупреждал! — подал голос ворон Желтые Лапы. — Легко войти, да выйти трудновато, как сказала устрица, попав в кипяток. — Нынешним утром я виделся с принцем, — продолжал Эдмунд. — Он не привык, чтобы ему перечили. Жаль, право слово, но ничего не попишешь. И то, что вы, сестра моя, не торопитесь принять решение и даете уклончивые ответы, раздражает его все сильнее. Этим утром он настойчиво пытался вызнать у меня тайны вашего сердца. Я постарался умерить его пыл и свел все к шуткам насчет ветрености женской, и даже намекнул, что радения его могут оказаться тщетными. Он разозлился, и в каждом его слове, сколь угодно вежливом, в каждом его жесте таилась угроза. — Ах! — вздохнул Тамнус, — Прошлым вечером, когда ужинал я с великим визирем, у нас был схожий разговор. Визирь спросил, нравится ли мне в Ташбаане. Не мог же я сказать правду, не мог ответить, что ненавижу этот город до последнего камня! Я сказал, что в этакий зной, когда сама земля плавится под ногами, сердце мое зовет меня к тенистым лесам милой Нарнии. Он усмехнулся, и усмешка эта пришлась мне не по нраву, и молвил: «Скоро ты вернешься туда, мой козлоногий друг, вот только не забудь оставить нам невесту нашего принца». — Неужели он возьмет меня силой? — воскликнула Сьюзен. — Этого-то я и опасаюсь, сестра, — отозвался Эдмунд. — И станешь ты не женой его, а рабой. — Но разве он посмеет? Неужто тисрок думает, что наш брат верховный король потерпит такое вероломство? — И то сказать, сир, — вмешался Перидан. — Верно, забыли они, что в Нарнии найдутся и мечи, и копья, и луки со стрелами? — Увы, — покачал головой Эдмунд. — Полагаю я, что наша милая Нарния не внушает тисроку страха. Для него мы — все равно что отдаленная провинция, по недосмотру оставшаяся за рубежами империи. Он зарится на наш край, нет у меня в том сомнений. И принц, наследник его, явился к нам в Кэйр-Паравел и назвался возлюбленным вашим, сестра моя, для того лишь, чтобы вы отвергли его и дали повод к войне. Ибо думаю я, что мыслит тисрок захватить одним набегом и Нарнию, и Арченланд. — Пускай попробует, — проворчал второй гном. — На море мы ему ровня. А коли по суше двинется, пусть сперва пустыню перейдет.