— Жить будешь в Анварде, да? — справилась Аравис с легкой завистью в голосе. — Ой! — Настал черед Кора хлопнуть себя по лбу. — Совсем забыл, чего пришел. Отец приглашает тебя жить вместе с нами. Говорит, при дворе — я, кстати, не понял, как это, — женщин не было с тех пор, как умерла матушка. Соглашайся, Аравис. Тебе понравится отец, и Корин тоже. Они не такие, как я, они другие, воспитанные. Не бойся, ты… — Да перестань! — прикрикнула на принца Аравис. — Честное слово, сейчас ты у меня схлопочешь. Конечно, я согласна! — Здорово! Пошли тогда к лошадям. Бри несказанно обрадовался принцу и даже согласился немедленно скакать в Анвард (вероятно, он не до конца опомнился после встречи со львом). На следующий день они с Хвин отправились дальше, в Нарнию. Попрощались с Отшельником, пообещали навещать его и ближе к полудню тронулись в путь. Лошади решили было, что Аравис и Кор поедут верхом, но принц объяснил — в Нарнии и Арченланде на говорящих лошадях ездят только в военную пору, когда вынуждают обстоятельства. В мирное же время такое никому и в голову не придет. Эти слова вновь напомнили бедолаге Бри, сколь мало ему известно о нарнианских обычаях. Сколько же глупостей он может натворить! И потому, хоть он и не отставал от радостной Хвин, каждый шаг, казалось, давался коню с немалым трудом. — Хватит, Бри! — не выдержал наконец Кор. — Мне куда хуже твоего! Тебя-то, небось, образовывать не станут. А меня чему только учить не будут — и грамоте, и геральдике, и танцам, и истории с музыкой! Тебе-то что — скачи себе по лугам да катайся по траве сколько влезет… — О том и речь, — простонал Бри. — А если говорящие лошади не катаются? Как тогда быть? Это такое удовольствие, я просто не могу отказаться! Посоветуй что-нибудь, Хвин. — Лично я ни от чего отказываться не собираюсь, — ответила лошадка. — И, сдается мне, никому и дела не будет до твоих развлечений. — А до замка еще далеко? — спросил Бри у принца. — Повернем — и вот он, — отозвался Кор. — Тогда подождите минуточку, ладно? Покатаюсь в последний раз. Прошло добрых пять минут, прежде чем конь поднялся с земли, тяжело дыша, весь в папоротнике. — Я готов, — объявил он мрачно. — Веди, принц Кор. Север и Нарния! По правде сказать, вид у Бри был донельзя унылый, словно он шел на похороны, а вовсе не возвращался домой после долгой разлуки с родимым краем. Глава 15 Рабадаш Вислоухий Дорога вывела из леса на просторную зеленую равнину, над которой под сенью лесистой гряды холмов, укрывавшей от северного ветра, высился Анвард — древний замок, стены которого сложены были из красноватого камня. Не успели подойти к воротам, как створы распахнулись и навстречу гостям вышел король Лун. Аравис, если бы ей не подсказали, ни за что не узнала бы в нем короля: выглядел он так, словно только что выбрался из собачьей конуры (по правде сказать, Лун и в самом деле осматривал свои королевские псарни, когда ему доложили о прибытии гостей, и потому не успел переодеться, лишь руки вымыл). Впрочем, изяществу поклона, которым он приветствовал Аравис, позавидовал бы и император. — Юная госпожа, — молвил король Лун, — мы несказанно рады, что вы осчастливили нас своим появлением. Будь жива наша драгоценная супруга, она окружила бы вас истинно женской заботой, но и теперь мы окажем вам самый радушный прием. С глубоким прискорбием узнали мы о несчастиях, вас постигших и вынудивших покинуть отеческий кров. Наш сын принц Кор поведал нам об испытаниях, кои выпали вам на пути, и о вашей доблести, достойной наихрабрейшего воина. — Государь, — отвечала Аравис, приседая в реверансе, — доблесть вашего сына не сравнится с моей. Спасая мне жизнь, он не побоялся даже сразиться со львом. — Вот как? — вскричал король, расплываясь в улыбке. — Этого он мне не говорил. Аравис не преминула рассказать, как было дело. И, как ни странно, принц Кор, которому очень хотелось, чтобы отец узнал о поединке со львом (но рассказывать сам он не спешил, чтобы не подумали, что он хвастается), — так вот, принц Кор вдруг устыдился, ибо со слов Аравис выходило, что вел он себя как последний глупец. Однако король полагал иначе: восхищенный мужеством сына, он много дней подряд пересказывал эту историю всем, кого встречал. А бедняга Кор не знал, куда деваться от смущения. Хвин и Бри король приветствовал столь же радушно, расспросил обоих о родословной и о том, где они жили до того, как их похитили. Лошади отвечали робко, с запинкой — они не привыкли, что люди разговаривают с ними как с равными. (Во всяком случае, взрослые люди — ведь с Аравис и Кором они уже давно были, что называется, на короткой ноге.) Вскоре на двор замка вышла королева Люси, и король Лун представил ее Аравис. — Милая девочка, это — близкий друг нашего семейства, lie величество вызвались приглядеть за тем, чтобы отведенные вам покои привели в надлежащий вид, и мы не стали спорить — ведь женщины куда лучше понимают друг друга. Люси поцеловала Аравис в щеку. С первого взгляда они поняли, что наверняка подружатся. — Хочешь, поднимемся и посмотрим? — предложила королева. Аравис не стала отказываться, и девушки удалились, оживленно обсуждая убранство спальни и фасоны и цвета платьев, которые Люси позаботилась приготовить для гостьи. После легкого обеда на свежем воздухе (холодные закуски, пирог с дичью, вино, сыр и хлеб) король Лун неожиданно вздохнул и насупил брови. — Друзья мои! — молвил он. — Что нам делать с этим бессовестным Рабадашем? Не держать же его под замком до скончания веков? Королева Люси, сидевшая по правую руку от Луна, посмотрела на Аравис, которая сидела слева от короля. Эдмунд, занимавший место во главе стола, переглянулся с Даррином, сидевшим напротив, затем обвел взглядом остальных — Дара, Перидана, Кора и Корина. — Никто не посмеет упрекнуть ваше величество в чрезмерной жестокости, если мы отрубим ему голову, — сказал Перидан. — Ибо разбойный набег, учиненный им, ставит его вровень с отъявленными злодеями. — Злодей злодею рознь, друг Перидан, — возразил король Эдмунд и задумчиво прибавил: — Даже изменник способен раскаяться — уж я-то знаю. — Казнить Рабадаша — все равно что объявить войну тисроку, — заметил Даррин. — На тисрока мне начхать! — заявил король Лун, переходя с королевской манеры изъясняться на ту, что принята повсеместно. — Его сила — в многочисленности войска, а рать столь могучая никогда не пересечет пустыню. Другое дело, что мне не хватит духа хладнокровно лишить человека жизни, пускай он хоть трижды негодяй и изменник! Я бы с радостью вспорол ему брюхо в битве, но битва, к несчастью, уже завершилась… — Испытайте его снова, ваше величество, — посоветовала Люси. — Пообещайте отпустить его, если он поклянется впредь не нарушать договоров. — Скорее снег летом выпадет, чем этот мерзавец сдержит слово! — воскликнул Эдмунд, — Впрочем… Если он вновь придет к нам с мечом, у нас появится отличная возможность лишить его головы на плечах в честном бою. — Так тому и быть, — король Лун повернулся к слуге. — Привести пленника! Вскоре перед ними предстал Рабадаш, закованный в кандалы. При первом же взгляде на него возникала уверенность, что он провел ночь в грязной, зловонной камере, без хлеба и воды. На самом деле его держали в просторном, светлом помещении и принесли ввечеру отличный ужин. Однако, снедаемый стыдом и яростью, он отказался даже притронуться к пище и ночь напролет колотил в дверь, бранился и угрожал своим тюремщикам самыми страшными карами. Потому-то он сейчас так и выглядел. — Вашему королевскому высочеству нет нужды объяснять, — начал король Лун, — что, по установлениям небес и по всем законам всех держав, больших и малых, мы с полным на то правом можем приговорить вас к смертной казни. Тем не менее, учитывая ваш возраст и недостаток воспитания — ибо тому, кто вырос среди тиранов и рабов, не ведомы ни благородство, ни простая порядочность, — учитывая все это, мы склонны помиловать вас и позволить вам уйти, если вы поклянетесь, во-первых… — Да как ты смеешь, пес смердящий?! — вскричал Рабадаш. — Не хватало мне поучений от варваров! Тьфу! Я плюю на тебя и на всех вас! Конечно, куда как легко грозить тому, кто закован в кандалы! Храбрецы нашлись! Снимите с меня ваши железки, дайте мне меч — и посмотрим еще, кто кого! Мужчины повскакивали и схватились за клинки. — Отец, можно я его вздую? — умоляюще воскликнул Корин. — Ваши величества! Благородные рыцари! — воззвал король Лун, — Успокойтесь, умоляю вас! Неужто уподобимся мы этому необузданному юнцу, который сам не ведает что творит? Корин, сядь, не то я выгоню тебя из-за стола! А вы, ваше высочество, соблаговолите выслушать наши условия! — Наследнику калорменского престола не к лицу подчиняться грязным варварам, даже будь они и вправду колдуны, — высокомерно отозвался Рабадаш, — Да никто из вас и пальцем меня не тронет! За каждое оскорбление, нанесенное мне, заплатите вы морями нарнианской и арченландской крови! Ужасна месть тисрока, грозящая вам уже сейчас, но убейте меня — и мир содрогнется от гнева отца моего, и останется от вашей Нарнии одно воспоминание! Берегитесь! Берегитесь! Молния Таша летит с небес! — А вдруг она снова за крюк зацепится? — невинно осведомился Корин. — Постыдись, Корин! — одернул сына король Лун. — Запомни: не пристало человеку благородному потешаться над тем, кто не может ответить. — Бедный глупый Рабадаш, — прошептала Люси. Внезапно все поднялись, как по команде, и замерли, почтительно склонив головы. Кор подивился этому, но тоже встал, а в следующий миг понял — почему. Среди них появился Эс-лан, и никто не видел и не слышал, как он пришел. Рабадаш разинув рот уставился на громадного льва, что неторопливо прохаживался перед ним. — Слушай меня, принц Рабадаш, — молвил Эслан. — Судьба твоя близка, но ты еще можешь ее избегнуть. Отринь свою гордыню, ибо нечем тебе гордиться, обуздай свой гнев, ибо никто нр причинил тебе зла, и прими смиренно и с благодарностью свободу, что дарует тебе король Лун. В ответ Рабадаш закатил глаза, оскалил зубы в издевательской усмешке и принялся шевелить ушами (всякий может этому научиться, коли захочет). В Калормене эта гримаса действовала безотказно — храбрейшие из воинов бледнели и пятились, все прочие падали ниц, а некоторые даже валились в обморок. Но одно дело — пугать тех, кто знает, что по мановению твоей руки их могут сварить заживо, и совсем другое — пытаться застращать людей свободных. Иными словами, никого гримаса принца не напугала — разве что привела в недоумение; а добросердечная королева Люси решила, что Рабадашу стало плохо. — Демон! Демон! — завопил Рабадаш. — Изыди! Я не боюсь тебя, исчадие преисподней! Я презираю тебя! Изыди, говорю тебе я, потомок Таша неумолимого и необоримого! Да поразит тебя Таш своим перуном! Да падет на тебя дождь из скорпионов и тарантулов! Да превратятся в пыль горы вашей Нарнии! Да… — Остерегайся, Рабадаш, — тихо проговорил Эслан. — Твоя судьба подходит все ближе. Она уже у дверей и тянется к засову. — Да обрушатся небеса! — продолжал буйствовать принц, — Да разверзнется земля под вашими ногами! Да сгинет Нарния в огне, да затопят ее реки крови! И не успокоюсь я, пока не притащат за волосы в мой дворец это собачье отродье, эту гнусную варварку, эту… — Час пробил, — произнес Эслан. К великому изумлению Рабадаша, все, кто смотрел на него, вдруг согнулись от хохота. В тот самый миг, когда Эслан изрек: «Час пробил», уши Рабадаша — а принц по-прежнему шевелил ими, все еще не понимая, что никого он тут не напугает, — начали меняться. Они росли, вытягивались, обрастали на глазах серой шерстью. И пока все гадали, у кого другого они могли видеть такие уши, лицо Рабадаша тоже стало меняться. Оно удлинилось, словно слегка распухло, глаза выкатились, а нос, наоборот, как бы запал (или лицо целиком превратилось в большой нос, можно сказать и так, и покрылось шерстью). Руки принца коснулись земли, пальцы обратились в копыта. Теперь Рабадаш стоял не на двух ногах, а сразу на четырех; одежда его исчезла, сменившись густой шерстью. Хохот не смолкал, правители и вельможи ничего не могли с собой поделать: разгневанный, сыплющий проклятиями Рабадаш обернулся самым обыкновенным ослом! Превращение завершилось, но он на какое-то мгновение сохранил способность к членораздельной, внятной речи и еще успел воскликнуть, осознав, что же такое с ним происходит: — О, только не это! Только не в осла! В коня… пожалуйста… Иа! О! Иа! Иа! Человеческие слова утонули в ослином реве. — Слушай меня, принц Рабадаш, — повторил Эслан. — Ты получил по заслугам, но чем справедливее воздаяние, тем оно милосерднее. Ты останешься ослом не навечно. Разумеется, при этих словах осел навострил уши — и вышло у него это столь забавно, что люди вновь, как ни старались удержаться, разразились хохотом. — Ты взывал к Ташу, — продолжал Эслан, — И в храме Таша ты исцелишься. В день великого празднества осени ты должен встать пред алтарем в главном ташбаанском храме, и там, на виду у всего Ташбаана, спадет с тебя ослиное обличье и все узнают в тебе принца Рабадаша. Но запомни хорошенько: если когда-нибудь ты вновь соберешься в поход и если отойдешь от ташбаанского храма дальше десяти миль, ты снопа станешь ослом. И во второй раз тебя не исцелит уже никто. Наступила тишина. Затем все зашевелились, стали переглядываться, точно разом пробудились ото сна. Эслан исчез, лишь дрожала в воздухе золотистая дымка да остался на трапе след, а в сердцах — радость; нет, им не пригрезилось, ибо вот, стоит пред ними осел, а иначе — принц Рабадаш в обличья осла. Король Лун, мягкосердечнейший из людей, мигом забыл о своем гневе и обратился к врагу со словами утешения. — Ваше королевское высочество, — сказал он, — мне, право, очень жаль, что все обернулось столь прискорбным образом. Но прошу отметить, что никто из нас, помимо вашего высочества, в том не повинен. Мы будем счастливы сопроводить ваше высочество обратно в Ташбаан, где вас ожидает… э… участь, предреченная Эсланом. И мы позаботимся о том, чтобы вашему высочеству было удобно — конечно, насколько позволяет ваше положение: подберем лучшую из барж, на коих возят домашнюю скотину, загрузим трюм свежайшей морковкой и чертополохом… Осел оглушительно заревел и попытался лягнуть одного из стражников. Должно быть, подобным образом неблагодарный Рабадаш выражал свою признательность.