Пожалуй, о Рабадаше сказано достаточно; мы лишь вкратце опишем то, что произошло с ним далее. Принц (или осел) вернулся морем в Ташбаан, на великом празднестве осени встал пред алтарем в храме Таша и вновь превратился в человека. За этим превращением наблюдали четыре, а то и пять тысяч человек, потому не могло быть и речи о том, чтобы замять случившееся и не дать расползтись слухам. После смерти старого тисрока Рабадаш унаследовал престол Калормена и вошел в калорменскую историю как самый миролюбивый из правителей. Помня предостережение Эслана, сам он в военные походы не ходил, а допустить, чтобы вся слава досталась тар-каанам, тоже, разумеется, не мог, — ведь в противном случае они со временем могли бы свергнуть тисрока… Короче говоря, в правление Рабадаша соседи Калормена впервые за долгие годы почувствовали себя в безопасности. Калорменцы же не забыли о том, что их тисрок когда-то был ослом. Пока он был жив, его величали Рабадаш Миротворец, а после смерти (да и до того, но только за глаза) — Рабадаш Вислоухий; так что если будете искать в книгах по калорменской истории упоминание о тисроке Рабадаше, ищите его под этим именем. И по сей день в школах Калормена тех, кто выкинет что-нибудь совсем глупое, называют «вторыми Рабадашами». В Анварде все были несказанно рады избавиться от принца. Едва Рабадаш отбыл восвояси, началось веселье, а вечером на лугу перед замком были расставлены фонари и накрыты столы. Вино текло рекой, и было рассказано великое множество историй, правдивых и вымышленных, суровых и забавных. А потом призвали к тишине, и в середину круга, образованного столами, вышел придворный менестрель короля Луна, и с ним — два скрипача. Аравис и Кор было заскучали — до сих пор они слышали только калорменские стихи, а оные способны вогнать в тоску и первого на свете весельчака. Но при первых же звуках скрипок скука рассеялась, улетучилась, подобно клубу дыма, унесенному ветром. Менестрель запел древнюю балладу о златовласом Олвине — как сражался он с великаном Пайром и обратил того в камень (и так возникла гора Маунт-Пайр — на самом деле это окаменевший великан) и как завоевал любовь прекрасной Лилн. И, когда баллада закончилась, Кор опечалился, ибо хотелось ему слушать еще и еще. За менестрелем выступил Бри, поведавший о битве при Залиндре. А королева Люси повторила (все, кроме Аравис и Кора, слышали эту историю много раз, но с удовольствием выслушали снова) историю о Зеркальном Гардеробе и о том, как она сама с королем Эдмундом, королевой Сьюзен и королем Питером впервые попала в Нарнию. А потом — чему быть, тому, как говорится, не миновать — король Лун сказал, что детям пора отправляться в постель. — Кор, — прибавил он, — завтра я покажу тебе замок и ты узнаешь, в чем его крепость и в чем слабина. Ибо ты будешь его защищать, когда меня не станет. — Отец, но ведь твой наследник — Корин! — возразил Кор. — Нет, сын мой, — ответил Лун, — мой наследник — ты. Корона перейдет к тебе. — Но я не хочу быть королем! Да лучше… — Желание твое тщетно, Кор, как тщетным было мое желание, и желание моего отца. Наследовать престол должен старший сын. — Но мы же близнецы! Значит, лет нам одинаково! —. А вот и нет! — король Лун усмехнулся. — Кто-то из близнецов всегда рождается раньше. Ты старше Корина на целых двадцать минут. И не только старше, но и разумнее — что, впрочем, не удивительно, — он подмигнул второму сыну. — А разве ты не можешь назначить наследника своей волей? — Нет. Король должен соблюдать закон, ибо закон делает сто королем. Так что корона для тебя — что пост для часового: никуда ты от нее не денешься, сынок. — О небо! — проворчал Кор. — Только этого не хватало! Э-э, Корин… я не подлизывался, правда. Мне и в голову не приходило, что я могу лишить тебя королевства… — Ура! Уррра! — гаркнул Корин. — Я не буду королем! Вот здорово! Я навсегда останусь принцем! У них жизнь веселая, не то что у королей. — Твой брат прав, Кор, и сам не знает, насколько он прав, — король Лун вздохнул. — Быть королем означает быть первым в наступлении и последним в отходе, а когда в стране голод (это случается повсеместно в неурожайные годы) — носить роскошные одежды и смеяться за скудным угощением громче всех остальных. Когда поднимались в спальню, Кор снова попросил у Корина прощения — мол, он и вправду не хотел. — Еще хоть слово об этом скажешь, — огрызнулся Корин, — спущу тебя с лестницы. Было бы замечательно закончить эту историю так: братья жили долго, счастливо и никогда не ссорились. Но к чему обманывать? Они частенько ругались и дрались, как ругаются и дерутся все мальчишки на свете, и все стычки неизменно закачивались тем, что Кор терпел поражение. Даже когда братья выросли, Корин, хоть на мечах он бился хуже Кора, по-прежнему выходил победителем в кулачных боях, и никто в северных землях не мог с ним соперничать. Его прозвали Корин Громовый Кулак. До сих пор рассказывают, как он одолел медведя-шатуна с Пика Бурь: это был одичавший говорящий медведь, и Корин в один прекрасный зимний день отыскал его берлогу на том склоне пика, который обращен к Нарнии, и отделал под орех за тридцать три раунда в поединке без секундантов. Избитый зверь в конце концов вспомнил о том, что он — говорящий, запросил пощады и зажил после взбучки в мире с другими животными и людьми. Аравис тоже нередко ссорилась (и даже дралась) с Ко-ром, но они всякий раз быстро мирились. И настолько привыкли ссориться и мириться, что годы спустя решили пожениться, чтобы и дальше предаваться вволю любимому занятию. После смерти короля Луна Кор унаследовал престол Арченланда, и Аравис сделалась королевой; их сына звали Рам, Рам Великий, и был он величайшим из арченландских правителей. Бри и Хвин дожили в Нарнии до глубокой старости, и у каждого была своя семья, свой супруг и свои дети. И, конечно, они не упускали ни единого случая, вдвоем или поодиночке, навестить своих друзей в Арченланде. КОРОЛЕВИЧ КАСПИАН © Д. Афиногенов, перевод, 2000 Посвящается Мэри Клер Хавард Глава 1 Остров Жили-были четверо ребят; звали их Питер, Сьюзен, Эдмунд и Люси. В книжке под названием «Лев, Ведьмарка и Зеркальный Гардероб» повествуется о том, какое замечательное приключение им довелось пережить: они забрались в гардероб — и очутились в другом мире, лишь отчасти похожим на наш; и в том мире они стали королями и королевами страны, что зовется Нарнией. Их правление длилось много лет, но когда они вернулись из Нарнии в наш мир, им показалось, будто в Англии не прошло и минуты: никто словно и не заметил, что ребята куда-то исчезали. О своем путешествии и своих приключениях они не рассказывали никому — кроме одного-единственного человека, тоже побывавшего в Нарнии, а именно — старого профессора Керка. С возвращения домой прошел год. И однажды все четверо собрались на маленькой сонной железнодорожной станции и в ожидании поезда уселись на скамейку, сложив на перроне сумки и баулы. Вскоре им предстояло расстаться: ближайший поезд заберет девочек (Люси наконец-то догнала старших и тоже теперь училась в школе), а через полчаса подойдет другой и заберет мальчиков. Дорога до станции, когда все еще были вместе, казалась продолжением каникул, но она завершилась, и каникулы закончились, и школа, совсем недавно такая далекая, как-то незаметно приблизилась почти вплотную, и расставания было не избежать. Вот почему ребята сидели понурясь и ни у кого не находилось слов. Внезапно Люси вскрикнула, будто ее ужалила оса. — Что стряслось, Лу? — спросил Эдмунд. Вдруг глаза у него полезли на лоб и он тихонько охнул. — Какого… — обозлился Питер, — Сьюзен, отпусти! Куда ты меня тащишь? — Это не я, — пролепетала Сьюзен, — Меня тоже кто-то тянет… Эй, хватит, слышите? Ребята переглянулись. Лица у всех были белые как мел. — И меня, — прошептал Эдмунд. — Мерзкое ощущеньице… Ой, опять началось! — Мамочки! — пискнула Люси. — Мне страшно! — Не хнычь! — прикрикнул на нее Эдмунд. — Хватайтесь за руки, живее! Это магия, честное слово! — Эдмунд прав, — проговорила Сьюзен. — Беритесь за руки: Скорее бы… Ай! В следующее мгновение багаж, скамейка и перрон словно растворились в воздухе. Ребята оказались в густом лесу: повсюду деревья, куда ни повернись — если, конечно, удастся повернуться в этакой тесноте. Все четверо принялись тереть глаза, будто это могло помочь. — Я знаю! — закричала Люси, — Мы снова в Нарнии! Правда, Питер? — Мы можем быть где угодно, — отозвался Питер. — Из-за этих деревьев ни шиша не видно. Давайте отсюда выбираться. С великим трудом, исцарапанные ветвями, исколотые иголками, они выбрались из чащобы — и, пройдя несколько шагов, очутились на песчаном косогоре. Внизу раскинулось море; по воде изредка пробегала легкая рябь, волны накатывались на берег почти беззвучно. Не считая земли под ногами, суши нигде не было видно. С безоблачного неба ярко светило солнце (стоявшее приблизительно на десяти часах утра), и море сверкало и переливалось в солнечных лучах. — Клянусь Юпитером! — вскричал Питер, вдыхая аромат моря. — Вот здорово! Пять минут спустя все четверо сбежали по косогору, разулись и зашлепали по мелководью. — Да, это вам не в душном поезде сидеть, не латынь с французским зубрить! — Эдмунд ухмыльнулся. Потом стало не до разговоров — все были слишком заняты: бегали вдоль берега, брызгали друг на друга прохладной морской водой, искали креветок и крабов. Но когда притомились, сразу же заговорили о том, как быть дальше. — По-моему, надо изучить окрестности, — сказала Сьюзен. — Мы же наверняка скоро кушать захотим… — У нас есть сандвичи, которые мама сделала в дорогу, — напомнил Эдмунд. — Во всяком случае, я свои еще не слопал. — А мои остались в сумке, — пожаловалась Люси. — Заодно с моими, — откликнулась Сьюзен. — Мои сандвичи в кармане куртки, — сказал Литер. — Вон она, на песке. Что у нас получается — два завтрака на четверых? Голодновато будет, а? — Мне есть не хочется, — сказала Люси, — а вот попить я бы попила. Тут и остальные почувствовали жажду, что не удивительно — ведь они столько плескались под солнцем в соленой воде. — Мы все равно что кораблекрушение потерпели, — хмыкнул Эдмунд. — В книжках всегда находится поблизости родник с холодной и вкусной водой. Пойдем поищем? — Нам что, снова придется лезть в эти дебри? — с испугом спросила Сьюзен. — Вовсе нет, — ответил Питер, — Пойдем вдоль берега. Если тут есть ручьи, они непременно стекают к морю. Прошлепали по воде, по сырому, приглаженному прибоем песку, оставляя на нем глубокие следы; выбрались на сухой, нагретый солнцем песок, который лип к ногам, и принялись обуваться. Эдмунд с Люси хотели было идти босыми, бросив обувь там, где она лежала, но Сьюзен воспротивилась. — Не глупите, — строго сказала старшая сестра. — А если мы заблудимся, что тогда? Так и будете без обувки шастать? Спорить не стали. Когда все обулись, Питер повел остальных вдоль берега; море оставалось слева, а по правую руку лежал лес — такой густой, что за деревьями на опушке ничего было не разглядеть. Над головами изредка пролетали чайки, другие птицы не показывались, хотя в лесу их наверняка водилось множество. Ракушки, водоросли, анемоны, крошечные крабики в лужицах морской воды на камнях — все это очень интересно, но когда хочется пить, а вместо родника натыкаешься только на те же самые ракушки, от них мало-помалу начинаешь уставать. Ногам в башмаках было неуютно и жарко. Вдобавок Сьюзен с Люси несли в руках свои плащи. Мальчикам было попроще: Эдмунд оставил свою куртку на скамейке, так что она исчезла вместе со скамейкой и железнодорожной станцией; теперь они с Питером по очереди несли длинный плащ Питера. Постепенно берег стал забирать вправо. Четверть часа спустя перебрались через скалистый гребень, что оканчивался мысом, и тут берег резко повернул направо. Ребята остановились; то место, где они выбрались из леса, лежало у них за спиной, а впереди — впереди, отделенный протокой, виднелся другой лес, не менее густой. — Это остров? — спросила Люси. — Или туда можно перебраться?