Вот только для меня она никогда не была развлечением. Она отворачивается, а я выхожу из квартиры, с трудом закрыв за собой дверь. И это всё, на что я способен. Дальше уйти не получается. Не тянет. Нет смысла. Нет ничего. Ни одного огня от свечи, к которому бы хотелось вернуться. Я просто не могу уйти в свою чертову жизнь, зная, что здесь, за этой дверью живет Алиса. Не одна. И эту часть ее истории мне еще предстоит переварить. Я подхожу к лестнице и опираюсь бедрами о перила. Стою, думая о многом. В кармане лежит телефон, пачка сигарет… Я достаю из пачки одну сигарету и закуриваю. Делаю несколько затяжек, тяжело выдыхая из легких дым, прежде чем дверь квартиры Снежной открывается, и в тонком проёме показывается ее малышка. Смотрит на меня, разглядывая, и только потом говорит: – Дядя, не кури. Маме нельзя дышать гадостью. Откровенно говоря, сигареты дорогие, с легким табаком, но с ребенком не поспоришь. – Хм… да. – Я тут же тушу сигарету о металлический поручень и толкаю назад в пачку, потому что выбросить некуда. – Извини, – отвечаю девочке, пряча сигареты в карман, – больше не буду. – И я сама умею засыпать, как взрослые. – Мг… конечно. Дверь захлопывается, и малышка исчезает, а мне вдруг и самому хочется набрать в легкие побольше воздуха. Я спускаюсь по лестнице вниз и выхожу на улицу, где продолжает идти дождь. Выйдя из-под навеса крыльца, упираюсь ногами в букет, который так и остался лежать в мокрой луже. Поддев его носком туфли, замахиваюсь и откидываю пинком подальше, дав выход злости. Я всегда играл в футбол лучше, чем дрался, но сейчас куда с большим удовольствием заехал бы в морду типу, который посмел бросить цветы под ноги Снежной. Убил бы за это. Дождь мочит волосы, стекает по куртке, и я сажусь в машину. Не завожу двигатель и не уезжаю. Просто сижу, уставившись неподвижным взглядом в ночь. Туда, где в ее окне горит свет. *** Алиса Горячие струи воды, стекающие по плечам. Только они спасали меня в минуты, когда было особенно холодно и тревожно. И страшно от мысли, что завтра может не наступить. Врач запретил горячий душ, но мой организм сам требовал и говорил, что ему нужно. Просил, когда леденели ноги и остывала кожа, – тепла. И я давала ему это тепло, брала оттуда, откуда получалось брать. Долго получалось. И он отплатил, я родила здоровую девочку. Мнение врача было категоричным – рожать нельзя. Беременность нарушит кровообращение и нагрузит сердечно-сосудистую систему. Повысит риск развития сердечной недостаточности и изменит давление. Рост плода поднимет диафрагму, сместит положение сердца и для меня все может закончиться самым нежелательным образом… Может, но не обязательно закончится. Тогда я прослушала целую лекцию из возможных вариантов своего будущего, а услышала только одно. Врач не мог запретить мне стать матерью. Конечно, у родителей был шок. Их приемная дочь, с которой никогда не было проблем, в один момент удивила несколькими сюрпризами, и каждый оказался хлеще предыдущего. Они держались, как могли, но главное решение было за мной, и я его приняла. Я выдержала. Первые три года сама себе удивлялась, откуда брались силы, но у меня вышло. Я уехала к родителям своего отца в небольшой городок и там осталась, не бросая работу и находя новую. Я рано научилась заботиться о себе, чтобы не обязывать близких, а теперь научилась заботиться и о дочери. У нас все получалось… Да, тихо, понемногу, но мы стояли на ногах. А потом вдруг не стало бабушки. Через год за ней ушел дед, и родители очень тяжело пережили эту потерю. А вместе с ними и я. Чуда не случилось, я больше не обманывала себя: моё самочувствие ухудшалось и бежать от этого было некуда. Вернулся холод и боли в груди, но хуже всего – вернулся панический страх, от которого тело сковывало льдом. Теперь я боялась за двоих и вновь боролась с пороком в одиночку. Бросалась в тепло горячих струй, потому что никому не могла показать, как это страшно – всякий раз ждать, что боль не отпустит сердце. Понимать, что мне придется решиться на сложную и дорогую для моей семьи операцию, иначе Анечка останется одна. Что будет, если Анечка останется одна?! Об этом думать было хуже всего. Конечно, Ромка и родители ее не бросят, но… Я знала, что всегда останется это «но», помня, как жила сама. Поэтому и вписала в свидетельство о рождении дочери фамилию ее отца, хотя семья это моё решение не одобрила. Не осуждали, но тема Руслана в моей жизни еще долго была болезненной для всех нас. Особенно для брата, который так и не смог простить друга. Однако смирился, когда у него самого началась жизнь не менее яркая, чем у Марджанова. Три года назад Ромка женился по большой любви, два года назад развелся и тут же женился вновь. Сейчас у него рос годовалый сын, родителям заботы прибавилось, и мы не часто виделись. Всего пару раз с тех пор, как месяц назад я насовсем вернулась в город и теперь обустраивалась с дочкой в новой квартире – небольшой, зато своей. Я так надеялась, что у меня еще есть время… Но сегодня всё полетело кувырком. Не знаю, как дошла домой. Ноги не слушались, а сердце трепыхалось в груди, словно оно птица, попавшая в клетку. И взмах крыльев несет боль, потому что прутья клетки не разжать. Хотелось бежать, сначала от голоса Руслана, а потом и от него самого. Не вышло. Мы встретились, и он снова обжег меня собой, вернувшись в мою жизнь так же стремительно, как из нее исчез. Я стою в ванной комнате, протягиваю непослушную руку и переключаю душ на верхний, медленно смывая шампунь с волос. Подставляю горячим струям сначала лицо, потом шею и плечи, чувствуя, что дрожь не отпускает даже под теплом воды. Сегодня я потратила больше сил, чем могла себе позволить, чтобы пережить нежданную встречу с Русланом, и, похоже, выплеснулась до дна. Слезы текут сами. Я редко позволяю себе эту слабость и теперь, когда они уже пролились, не могу их остановить. Не такая уж я сильная, как пыталась казаться уже не парню – молодому мужчине, однажды признавшемуся мне в любви. И от себя не скрыть, что встреча меня потрясла. Он не должен был меня целовать. После всего – не должен! – Зачем? Ради бога, Марджанов, почему сейчас? Когда я поверила, что забыла тебя, и ты живешь, как хочешь? Как мне теперь говорить с тобой, когда проснулось всё, что должно было забыться? Как?! Струи стекают по телу, закручиваются по ногам… Я протягиваю руку и выключаю воду. Тяжело вздыхаю, проводя рукой по волосам. Говорю тихо, обращаясь к себе: – И что я теперь скажу Анюте? Когда Руслан вошел в квартиру, я назвала его по фамилии. Да, забывшись, но дочка не могла ее не услышать. Я знала своего ребенка, она отметала все лишнее, что её не интересовало, но цепко выхватывала то, что привлекало внимание. Мужчины по фамилии Марджанов в нашем доме еще не было, поэтому-то глазки дочки так загадочно и сверкали, внимательно глядя на меня, когда я укладывала ее в постель. Вот только сказать ей ничего не смогла. Только поцеловать и повторить, что люблю ее. Больше всего на свете. Моё настоящее чудо. И услышать в ответ то, ради чего можно рискнуть даже собственным сердцем и совершить любые ошибки. – Я тоже тебя люблю, мамочка. Сильно-сильно! Я вытираю волосы – сушить их нет сил, обворачиваюсь полотенцем и выхожу из ванной комнаты. Она в квартире небольшая, и я всегда оставляю одежду в спальне, чтобы не напиталась влагой от моего общения с водой. Прикрыв дверь, поворачиваюсь… и вдруг вздрагиваю всем телом, увидев в прихожей Руслана. Глава 14 – Ох! Он тоже мокрый, как я, но от дождя. Темные глаза блестят, скулы напряжены, а рот сжат. И только увидев меня, шагает ко мне. – Алиса! Ему хватает двух шагов, а я успеваю сделать вдох, когда его руки обхватывают меня и прижимают к груди. Он наклоняет голову и находит мои губы. Целует их жадно, потом лицо, волосы. Обнимает так, что не вырваться. – Забери меня в свой мир, Алиска, – просит у уха, и шепот достает до самого сердца. – Мне больше некуда идти. Не прогоняй! – Ты холодный. – Да. Он отпускает меня, но только чтобы снять куртку. Бросив ее у порога, вновь прижимает к себе горячему, возвращая меня своему телу и обволакивая мужским запахом расплавленной смолы и кедра – терпким и противоречиво-горьким, как наше объятие. И само объятие одновременно знакомое и чужое, как вкус его губ и прикосновения рук. Теперь это губы и руки уверенного в своем желании молодого мужчины, а не вчерашнего парня. И я понимаю, что он не отпустит, даже если скажу «нет». Руслан продолжает целовать мою шею и плечи, пока я держусь за него, поверхностно дыша – не в состоянии справиться с эмоциями и с собой. С тем, что захлестнуло нас, как только он меня обнял. Он вернулся, а вместе с ним вернулось и общее прошлое, которое, кажется, было только вчера. И в этом прошлом давно исчезли границы и смущение, оставив памяти нас настоящих. Сейчас я ощущаю себя лодкой, которая долгое время справлялась с течением, но оказалась не готова встретиться со штормом, и затихаю под ним, чтобы не утонуть. У Руслана крепкие руки. Ему мало держать меня, он хочет чувствовать, и от его объятий полотенце соскальзывает с груди и падает к ногам. – Прости. Сейчас! Он приседает, чтобы его поднять… и вдруг утыкается лбом в мой живот, обхватив бедра ладонями. На секунду застыв, жадно сжимает их пальцами, прикасаясь к коже горячими губами.