– Ты ведь ненавидишь это. Сам твердил, что курящие спортсмены – идиоты. Как же твои мечты о соревнованиях и профессиональном баскетболе? – Фигня все это, – отмахивается он и достает пачку сигарет. – Фигня – то, что ты держишь в руках! Выхватываю у него зловредную пачку и немедля выбрасываю в окно. – Что ты творишь? – устало спрашивает Глеб. – Спасаю своего друга. – Разве я тебя просил? – А я не спрашиваю. – Тась, мы выросли из нашей дружбы. И давно. Хватит уже притворяться, что тебе не наплевать на меня. – Тебе мячом по голове не прилетало? Что ты несешь? – Правду, которую ты сама мне никогда не скажешь. – И кто тебе сказал ее за меня? – Я сам понял. – Какой ты умный… Вундеркиндер, блин. А меня ты забыл спросить?! – не сдерживаясь, повышаю голос. – Тише ты, – шикает Глеб. – Нас услышат. – А я не знаю, как еще разговаривать с людьми, у которых явные проблемы со слухом. Да и с головой тоже. Ты разобиделся на меня из-за того, что сам себе что-то придумал? Нормальный вообще? Я тебе еще раз повторяю: не хочешь общаться – не будем, только не надо сваливать проблемы на меня и в придачу делать виноватой. Тяжело дышу от длинного эмоционального монолога, а Глеб остается абсолютно спокойным, чем бесит только сильнее. – Сколько раз мы виделись летом? – спрашивает он, приподнимая бровь. Стараюсь вспомнить. Я точно сталкивалась с ним в лифте в середине каникул, встречала в магазине вместе с мамой, а еще у подъезда однажды вечером. – Парочку… – размыто отвечаю я. – А сколько раз созванивались или переписывались? – продолжает допытываться Глеб, словно допрос может все объяснить. – Ты мне не писал! – Ты перестанешь орать?! – А ты перестанешь нести чушь?! Из коридора доносится шум открывающейся двери и грозный мужской голос: – Молодежь! Решайте свои проблемы в другом месте! – Простите, – отвечает Глеб. – Мы будем потише. Он красноречиво поднимает брови и таращится на меня, намекая, что предупреждал. Складываю руки на груди и недовольно закатываю глаза, мол, мне все равно на психозы дяди Миши. – Ты тоже мне не писала, – с неприкрытой обидой говорит Глеб. И тишина. Оба молчим, глядя куда угодно, только не друг на друга. Ком вновь вырастает в горле. Такое чувство, будто что-то важное ускользает из рук. Мы ведь оба не писали, почему он вдруг жертва, а я преступник? – Я тебя поняла, – сухо произношу, поднимаясь вверх на пару ступенек. – Лучше найди себе другую курилку, мой папа быстро теряет терпение. Он и правда может все рассказать твоему. – Тась… – А? – оглядываюсь я. – Ты в порядке? – Нет. Но тебе ведь должно быть все равно, верно? Мы-то уже не друзья, – резко бросаю я и быстро поднимаюсь по лестнице, больше не останавливаясь. Захожу в квартиру, из гостиной доносится тихое бормотание телевизора. Скидываю с ног туфли и топаю сразу в ванную, наслаждаясь приятным покалыванием в ступнях. Нужно скорее смыть с себя напоминания о сегодняшнем вечере: запах креветок, шампанского, теплого осеннего дня и сигаретного дыма. Добравшись до спальни, первым делом ставлю телефон на зарядку. Даже малыш меня подвел. Выключился на середине песни Бейонсе «I Was Here», под которую я в душе пыталась выплакать негативные эмоции, чтобы очиститься изнутри и снаружи. Вместо этого слушала, как барабанят капли по стеклянной перегородке, и не смогла выдавить ни слезинки. Может, позвонить Глебу? Пусть еще скажет мне какую-нибудь гадость, чтобы я разрыдалась. У него ведь отлично получается! И даже сейчас единственное, что я чувствую, – это злость и негодование. Просто не верится, что такое происходит. Не верится и очень раздражает. Как только мобильник оживает, сразу приходят два оповещения. Новая заявка в друзья и мессенджер. Захожу сначала во «ВКонтакте». Сердце психует и ударяется в ребра, а я крепче сжимаю телефон в руке. Олег Дымарский хочет добавить вас в друзья. Заношу палец над кнопкой «Отклонить», но замираю, глядя на круглую фотографию, с которой на меня смотрит симпатичный улыбающийся парень. Мгновенно вспоминаю наш разговор на лавочке у ресторана. Как мы держались за руки, смотрели друг на друга и смеялись. Как легко и весело нам было провести эти несколько минут вдвоем. И как же мы с Алей могли так вляпаться? Как?! Сворачиваю приложение, не отреагировав на зов Олега. Я не могу согласиться, но и отказывать ему не хочу. Сегодня уже просто не в состоянии. Открываю новое сообщение. Оно от Глеба. Кажется, я все-таки могу поплакать сегодня. Глебка-Хлебка: *смайлик, закатывающий глаза* *смайлик пистолет* Тася: «Это слишком гуманно. Возьми лучше молоток или биту». Глебка-Хлебка: «Я не знаю, что сказать…» Тася: «Зачем тогда пишешь?» Глебка-Хлебка: «Не могу найти себе место, зная, что ты сейчас расстроена из-за меня». Тася: «Твое место у параши». Глебка-Хлебка: «Тась, я как лучше хочу, а ты как всегда» *смайлик, закатывающий глаза* Пишу на эмоциях, с такой силой нажимая на экран, что он может треснуть в любой момент. Но это льется правда. Без шуток и прикрас. Чистая и разрывающая сердце правда. Тася: «Хочешь как лучше – верни мне моего друга!» Проходит минута. Две. Три. На дисплее светится «собеседник печатает», и я уже готова вылезти в окно и заорать во все горло: «Ну что там можно так долго печатать?!» Спасительный короткий сигнал звенит в тишине комнаты, пробегаю взглядом по строчкам, а затем еще раз. И еще… Пока ком в горле не превращается в сладкий зефир. Глебка-Хлебка: «Я здесь. И я до сих пор твой друг, как и ты мой. Прости меня, Тась. Мне просто было обидно, что ты совсем забыла обо мне. И я подумал, что так будет лучше». Чувствую, как дрожит нижняя губа. Взгляд размывает пелена слез. И это не слезы горечи, скорее радости и облегчения. Хотела пореветь, Тася? Реви! Тася: «Я о тебе никогда не забывала. То, что мы становимся старше, не означает, что мы больше не можем дружить. В следующий раз, когда решишь играть в обиженку, просто позвони мне, и я вправлю тебе мозги. Извинения приняты, мой свежий хлебушек. Бла-бла-бла… Забить. Забыть. Подпись, печать, и все дела» *смеющийся до слез смайлик* Глебка-Хлебка: «Представим, что ты тоже извинилась…» *смайлик с недовольной мордочкой* «И я прощаю тебя, королева сгущенки. Бла-бла-бла… Забить. Забыть» *улыбающийся смайлик* На одну проблему меньше. Но что-то прям сильно легче не стало… Аля Лампочка в подъезде зловеще мигает, как в фильме ужасов. Я долго стою перед дверью квартиры, не решаясь нажать на кнопку звонка. Чувствую, как на глаза набегают непрошеные слезы. Домой заходить не хочется. У меня совершенно нет настроения рассказывать маме о том, как прошло торжество. А ведь она точно захочет обсудить вечеринку Рыжиковой. Обязательно спросит, кто в чем был одет, кто с кем танцевал, что Насте подарили… Мы всегда обсуждаем такое, это что-то вроде нашей девичьей традиции. В другой раз я с удовольствием потрепалась бы с мамой, но только не сегодня… Сегодня свершилось непоправимое. На мой мир обрушилась буря, сметая все на своем пути и вонзая острые молнии в самое сердце… Мы с Тасей запали на одного парня. Лампочка мигает в последний раз и гаснет. Я нащупываю кнопку звонка. Раздается негромкая трель, а спустя минуту распахивается дверь квартиры. – Снова лампочка перегорела? – возмущенно шепчет мама. – Что-то ты сегодня рано! Одна? – Одна, – тоже шепотом отвечаю я и захожу в квартиру. Из кухни умопомрачительно пахнет свежей выпечкой – сладкими булочками с корицей. Из комнаты доносятся напряженный голос комментатора и папины возбужденные выкрики. Отец – бывший хоккеист, сейчас тренирует молодежную команду. День, когда по телевизору показывают хоккей, – священный день в нашем доме. В такие вечера мы папу не трогаем. Если любимый клуб проигрывает, мы всей семьей «несем траур». Дверь в комнату Мани плотно закрыта. Наверняка смотрит своих любимых блогеров на «Ютубе». Вот и хорошо. Если бы еще и она полезла с расспросами в духе «Кто там был?» – я б с ума сошла! Мама внимательно разглядывает мою расстроенную физиономию и наверняка догадывается: случилось что-то неладное. В машине дяди Антона я очень старалась делать вид, что все в порядке, но дома эмоции рвутся наружу. Материнское выражение лица вмиг становится сочувствующим. – Алечка, солнце, что с тобой?