Бигл позвонил Кравицу, который достал для них места в ложе «Диснея». Повар Джона и Джеки приготовил им «американскую трапезу»: сэндвичи с нарезанной индейкой, козьим сыром, кусочками вяленых помидоров и домашним майонезом на белом хлебе из кислого теста; закуски из жареных свиных шкурок и вяленой говядины, картофельный салат с кусочками жареного чеснока; газированная вода из Айдахо и четыре бутылки колы, разлитой в Сент-Луисе[56][На самом деле существуют ценители Coca-Cola, и, хотя у них нет винтажных изданий, они утверждают, что обнаруживают различия в зависимости от места розлива напитка. Сент-Луис считается лучшим, бутылки, разлитые там, хранятся в подвалах и подаются по особым случаям.]. Дилан тоже не любил бейсбол. Дело не в том, что он испытывал ярое отвращение к игре по какой-то определенной причине. Идея о том, что существуют люди, которые живут не для того, чтобы играть с ним, а для того, чтобы играть для него, казалась ему непонятной абстракцией. А что еще хуже, в процессе просмотра нужно было сидеть неподвижно, находясь в состоянии бодрствования. Бигл надеялся, что Фернандо Валенсуэла будет подавать, потому что он хотя бы знал это имя. Но Валенсуэла выбыл из игры, или постарел, или, может быть, получил травму: одну из тех, из-за которых игроки в мяч исчезают. «Доджерс» играли с «Цинциннати». Бигл был рад, что «Цинциннати» еще существуют. Он усадил Дилана рядом с собой. Бигл знал, что его жена наблюдает за тем, как он обращается с сыном, чтобы потом сказать ему, как правильно обращаться с сыном. Он действительно не понимал, было ли дело в сложных материнских инстинктах, с которыми ей приходилось жить, или Жаклин всегда была категоричной сукой, вне зависимости от того, кто она – мать или девственница. Он начал объяснять сыну суть игры. Дилан сказал что-то, что его отец расслышал как «слабак», протянул руку и вытащил ручку из кармана отца. Это была платиновая авторучка с монограммой, та самая, которую рекламируют как декадентскую и слишком дорогую. Это был подарок от какого-то руководителя студии. Бигл не мог вспомнить имя, поэтому не знал, уволили ли его уже. Он только помнил, что этот парень был из тех, кто проверяет судьбу своих подарков. Ужасная привычка и очень обременительная для получателя. Он попытался вернуть ручку. Биглу достался колпачок. Дилану – остальная часть. У Дилана было очень мужское представление о предметах. Похоже, это генетическая обусловленность. Дилан не нуждался в объяснении, для чего нужен молоток или что многие, многие предметы можно использовать для забивания. Когда он впервые взял в руки палку, он представил меч. А когда немного подрос, то взял в руки палку побольше и представил копье. Он очень мило ходил по двору, держа палку высоко над головой и бросая ее в разные стороны. Он сражался на мечах с кустами. Отбиваясь от них прутиком. Кусты часто побеждали, ловя палку и заставляя своего юного противника терять равновесие. Но он всегда поднимался, вытаскивал свою палку из куста и снова шел в атаку, такой же доблестный и прекрасный, как Эррол Флинн. Папа Бигл гордился им. Поэтому он не должен был удивляться или принимать близко к сердцу то, что сын махнул в его сторону ручкой. Еще и достал из его кармана. Мало того что перо чуть не пробило ему кожу, а Бигл был чувствителен к физическому нападению даже от самых маленьких, – ручка разбрызгала чернила по его рубашке. Она была сшита из дорогой таинственной ткани, окрашена в мягкие, но яркие оттенки юго-западной пустыни, которые он полюбил в последнее время. Дело было не в деньгах. Что значили 480 долларов для Джона Линкольна Бигла? Так в чем тогда дело? В красоте вещи? В том, чтобы ходить весь день с чернильными кляксами, потеряв стильный вид? В нежелании ходить по магазинам в поисках новой рубашки? Дело было в том, что «дети должны учиться». Очевидно, что нужно было отшлепать ребенка. Не со зла, а так, как папа-медведь время от времени дает медвежонку подзатыльник, чтобы напомнить ему, кто тут папа-медведь, а кто медвежонок. Это был фрагмент из мультфильма, над которым Бигл работал вскоре после рождения Дилана, – адаптация «Златовласки», рассказанная с точки зрения медведя. Джон Линкольн был уверен, что рождение ребенка поднимет его талант на новый уровень, который позволит ему сделать для детей Америки то, что сделал сам Уолт Дисней; разумеется, не забывая при этом о кино для взрослых. Он и Белинда Фейт, аниматор, с которой он работал, сделали раскадровку нескольких эпизодов. В одной из них медвежонок досадил медведю-папе, когда тот ел кашу, и папа ударил его так, что тот пролетел через всю комнату. Медвежонок прокатился по кухне, вскарабкался по стене и вылетел в окно. Это было очень забавно, и медвежонок совсем не возражал[57][Проект обсуждался в нескольких киножурналах. Однако сценарий так и не был написан. Мисс Фейт умерла вскоре после того, как проект был заброшен. Ей было 28 лет. В некрологе в газете «Голливуд Репортер» причиной смерти был указан рак печени. Конечно, ходили обычные сплетни, что на самом деле она умерла от СПИДа. Также ходили слухи о самоубийстве.]. Вокруг было много людей. Современная педагогика, как он знал, не одобряет рукоприкладство на публике. Даже если так поступали в мультфильмах. Кроме того, его жена наблюдала за происходящим. Она бы с удовольствием его отлупила. И наконец, по правде говоря, Бигл не бил своего сына, потому что понимал той частью своего сознания, которая прочно укоренилась в реальности, что его сын не мультяшный герой и что бить детей нехо– рошо. На самом деле у него был только один способ выпустить рефлекторный гнев и раздражение, которые он чувствовал. Он обратился к своей жене: – Господи, Джеки! Не могла бы ты, черт возьми, подержать его хоть минуту? – Скорее, не мог бы ты подержать его хоть минуту, – сказала Джеки. Ее голос был чрезвычайно спокойным и еще более раздражающим своей безмятежностью. – У тебя реальная проблема, если ты не можешь находиться со своим ребенком больше двух минут без посторонней помощи. Дилан все еще атаковал, его ручка была как крошечная сабля. Бигл испепелил бы свою жену обжигающим ненавистью взглядом, но он был вынужден следить за сыном, который в данный момент мог считаться вооруженным и опасным. Джон Линкольн схватился за ручку. Дилан оказался быстрее и успел испачкать летние кремовые брюки отца черными кляксами и брызгами. – Черт возьми, Джеки, эти чернила отстирываются? – Откуда мне знать. Это твоя ручка. Тот факт, что она была абсолютно и неопровержимо права, привел его к мысли, что он разведется с ней, как только у него появится свободная неделя. Он уже разводился раньше и знал, что за один день этого не сделать. Не то чтобы у него был хотя бы день. На кону стоял самый большой проект в его жизни. На него давили. И ему сейчас не нужно было подобное дерьмо. Он схватил ручку. В этот момент на его ладони и на манжете появились брызги. Теперь он не мог найти колпачок. Он уронил его. Джеки улыбалась. Мило. Конечно, ей было приятно. Она была счастлива видеть его в состоянии некомпетентности и разочарования. Это что-то доказывало. Он не знал, что именно. Но ему это не нравилось. – Где колпачок, где колпачок ручки? – Конечно же, я не знаю, – сказала Джеки. Даже спокойнее, чем до этого. – Почему бы тебе не поискать его. – Ты победила, – сказал он ей. – У тебя был шанс выиграть. Молодец. В Бигле было что-то от рассеянного профессора. Большую часть своей жизни он жил внутри фильмов в своей голове – не в невротическом или психотическом смысле, а в озабоченности творческого человека. Он часто не знал, где что лежит, если, конечно, не использовал это для съемок фильма. Тогда он мог следить за тысячами предметов. В обычной жизни, однако, чем более обыденным был предмет, тем несерьезнее он его воспринимал. На начальных этапах романа с ним женщины часто чувствовали себя как с персонажем какого-нибудь старого фильма или романа, возможно, английского, а его идиосинкразия[58][Генетически обусловленная реакция, возникающая у некоторых людей в ответ на определенные неспецифические раздражители.] придавала ему некий затхлый и в то же время античный шарм. В конце концов это сводило их с ума. Чтобы попасть на стадион, он спросил у жены, не знает ли она, где ключи от машины, потом не мог найти билеты, адрес, любимые туфли (она сказала: «Учись одеваться сам, дорогой»), корзинку с обедом и несколько служебных записок, которые он надеялся прочитать, пока они будут смотреть игру. – Я не пытаюсь тебя уколоть, – сказала Джеки. Маленькая ложь, но настолько очевидная, что невозможно было поверить, что она не осознает ее как полную неправду. Но она не осознавала. – Я пытаюсь тебе помочь. – Она реально в это верила. – Тебе нужно быть внимательнее. – Мне не нужно быть внимательнее. Мне не нужно быть здесь. Мне не нужно быть с тобой. Дилан схватил корзину с обедом и опрокинул ее. Все вывалилось, и это его очень обрадовало. Теперь он мог играть с бутербродами, бутылками и стаканами – их повар упаковал хрустальные стаканы, ведь кто захочет пить колу, особенно разлитую в Сент-Луисе, из бумажного стаканчика. Джеки сидела, не реагируя на мелкие катастрофы Дилана: мужу пора было стать настоящим человеком, а не кинорежиссером. Это было его время с ребенком. Его сыном. Которого она выносила ради него. Бигл хотел ответить. Но в руке у него была потекшая ручка без колпачка. Это был подарок от какого-то чертового руководителя студии, который ожидал, что в следующий раз, когда они будут снимать фильм вместе, если у него еще будет работа, он подпишет контракт этой чертовой подарочной ручкой и скажет что-то бессмысленное, вроде: «Вы подарили мне эту ручку. Это моя любимая, и я хочу, чтобы вы знали, что я берег ее для такого момента». Бессмысленно, абсолютно бессмысленно. Но важно. Он узнал это от своей матери. Бигл также знал, как из своего опыта, так и от матери, что куда бы он ни положил ручку, она скатится, упадет на пол, продолжит катиться и исчезнет в трещине, упадет в недра земли, и какой-нибудь уборщик получит в итоге невероятно дорогую и декадентскую ручку. Без колпачка. Он не мог положить ее в карман, потому что у него не было колпачка, и чернила просто вытекали из нее, создавая черное пятно, разрастающееся во все стороны. Он до сих пор не знал, отстирываются ли эти чернила. Он смотрел на свою жену с немой мольбой. Он видел ее лицо и видел все, о чем она думала. Почему он женился на кинозвезде? Даже на той, чья задница значила для мира плакатов столько же, сколько когда-то волосы Фарры Фосетт? Почему не на каком-нибудь спокойном, нетребовательном существе, которое заботилось бы о его нуждах. Которое не хотело бы ничего, кроме как ухаживать за домом, заботиться о ребенке, любить своего мужа, заниматься с ним сексом, когда он хочет и как он хочет. Дилан держал одной рукой сэндвич, стягивая вощеную бумагу. Повар был непреклонен в своем решении никогда не использовать полиэтиленовую пленку. Никогда. Другой лапой он обхватил одну из призовых кока-кол. Это была одна из бутылок старого образца, с изогнутой женской формой и рельефными буквами на стекле, настоящая икона американского стиля. Вот это напиток! У Бигла была только одна рука. Он обхватил свободной левой рукой талию сына и вытащил его из беспорядка. Дилан крепко ухватился за вощеную бумагу, которая начала разворачиваться. Когда он поднялся в воздух, бумага развернулась окончательно и сэндвич вывалился наружу. Иногда хлеб падает маслом вверх, иногда нет. Так и случилось. Индейка, козий сыр, кусочки вяленых помидоров, домашний майонез – все это полетело на жирный, грязный, липкий пол ложи, отведенной для «Диснея» на стадионе «Доджер». Дилан хотел этот сэндвич. Он начал ныть. Это хорошо, думала Джеки, что ее муж время от времени переживает то, что ей приходится переживать постоянно. На самом деле ей не приходилось переживать это постоянно. Только в период между увольнением няни и наймом новой няни. Это случалось нечасто, потому что она хотела только самого лучшего для своего ребенка. И иногда на поиски новой уходила целая неделя. У Дилана было четкое ощущение формы. Бутылка из-под колы не подходила на роль меча или копья. Слишком толстая. Слишком короткая. Определенно не из категории колющих или режущих. Она, как и молотки, дубинки и чашки, относилась к классу бьющих предметов. Он одновременно ныл над упавшей едой и с определенным энтузиазмом размахивал бутылкой над головой отца. Он промахнулся и был очень разочарован. Бигл попытался ухватить бутылку, не уронив ручки. Джеки с отвращением смотрела на еду на полу и гадала, хватит ли у ее мужа сообразительности поднять ее, прежде чем Дилан ее съест. Она поспорила с собой на платье за 7800 долларов, что он этого не сделает. Если он подберет его, прежде чем она упомянет об этом, она сама заплатит за платье. Или откажется от него. Дилан, очень разозлившись, что промахнулся, швырнул бутылку в отца. Тот увернулся. Что было нелегко, поскольку он все еще держал Дилана и ручку. Он наступил на сэндвич и поскользнулся. Он любил ребенка настолько, что его глубинные инстинкты наконец проявились, и он отпустил ручку, удержал Дилана и сделал все возможное, чтобы упасть так, чтобы пострадал только он. И ему было больно. Ненадолго. Но это было неприятно и унизительно. Бутылка вылетела из ложи на поле, едва не попав в парня с битой, мчавшегося через территорию фола по причинам, которые могут быть понятны фанатам бейсбола, но не Биглу. Парень с битой оглянулся, чтобы понять, откуда был запущен опасный снаряд. Несколько соседей Бигла указали на ложу «Диснея», как раз когда тот поднялся на ноги. – Ты, тупой ублюдок! Ты из тех богатых тупых ублюдков, которым надо запретить существовать в мире. Я ненавижу таких, как ты. Вы должны присоединиться к гребаным бронтозаврам и вымереть. Я сейчас возьму эту гребаную бутылку, поднимусь к тебе и засуну ее в твою дырявую задницу, придурок, – сказал парень с битой в той красочной манере, которую мы привыкли ассоциировать с американской забавой. Он угрожающе поднял бутылку. Затем он увидел это. – Ого! – сказал он, – Сент-Луис, мать его! Ух ты. Остынь, чувак. Ты, наверное, очень нервный. Передавай привет своей малышке, чувак. Я получил твою колу и оставлю ее себе. Бигл обратился к жене: – Это все… – Бигл очень старался не ругаться при ребенке. Он прикусил губу, – …твоя вина, – сказал он. Не добавив ни одного прилагательного. – Ты не можешь позаботиться о сыне ни минуты, и это моя вина? Лучше на себя посмотри. – Она кивнула как-то очень вызывающе. В другую эпоху, более честную и примитивную, он бы ее убил. – Это была твоя идея: пойти куда-то с семьей. Спасибо большое. Очень весело, – ответил он, передразнивая манеру маленького мальчика. – О боже. Я взял выходной, чтобы отвести сына посмотреть на то, в чем он вообще ничего не понимает, а я не люблю. Еще одна отличная идея от мамочки. – Я пыталась помочь тебе, – сказала она, – найти какое-то мужское занятие, чтобы вы с сыном стали ближе. Он очень мужественный. Ты мало с ним занимаешься. Если тебе не нравятся мои предложения, придумывай что-нибудь сам. Ты должен проводить больше времени с семьей. Все это время Дилан, которого все еще держал отец, извивался, пытаясь спуститься. – Хорошо, – сказал Бигл и опустил его на пол. Джеки смотрела, как он направился к остаткам сэндвича, которые теперь не просто упали на пол, но и впечатались в грязь, когда ее муж наступил на них. – Ты все подстроила, – сказал Бигл. – Ты устроила все так, чтобы это была катастрофа. – Я ничего не подстраивала, – сказала Джеки. Конечно, она ничего не делала. Она пыталась сделать лучше для всех. Ее мужу нужен был урок, из которого он поймет, что надо заранее думать о таком исходе. Если это и случилось, то только по его собственной вине, и это было к лучшему. – Ты, твою мать, даже не осознаешь этого… – Следи за языком при… – При… – Он дразнил ее. – Ты ведешь себя мерзко, – сказала она. Дилан содрал с пола индейку. Она прилипла к густой черной жиже, в которую обычно превращается старая газировка. К ней также прилипли куски и хлопья непонятной субстанции различных оттенков коричневого и серого. А еще ощущался слабый аромат чистящего средства. Он в нетерпении поднес ее ко рту. – Я так и знала, – произнесла Джеки, вытаскивая грязный кусок изо рта сына. – Я так и знала, что ты даже не подумаешь убрать все это с пола. – Убрать с пола? – Да. Сэндвич. Я что, твоя рабыня? Кто будет это убирать? Бигл, которому казалось, что он едва пережил свое падение и перепалку с парнем с битой, не успел подумать о размазанном по полу сэндвиче. – Я… э… – сказал он. – Потому что я женщина, а ты мужчина. Я тоже зарабатываю, я тебе не служанка. – Что происходит? – спросил он. – Я скажу тебе, что происходит. Твой сын ест грязное старое дерьмо, дерьмо с пола на стадионе. Здесь не чище, чем в общественном туалете, а тебе не хватает внимания и мозга хоть что-нибудь с этим сделать. – Джеки, – сказал он, – заткнись нахрен. – Нет. – Конечно же, нет. Ты понятия не имеешь, как затыкаться. – Почему бы тебе не заткнуть нахрен свой… И, превратившись в некий обмен мнениями между мужем и женой, это продолжалось еще несколько минут. Ссора знаменитостей мало чем отличалась от раздражения и злобы обычных людей, не обладающих ни гламуром, ни богатством. Наконец Джеки забрала сына, ключи от машины и ушла, оставив Бигла, который не имел ни малейшего желания здесь находиться. Он почувствовал такое облегчение от ее ухода, что решил остаться, а не идти куда-то, где они могли бы случайно встретиться. Какого черта? Игры в мяч должны были быть терапевтическими. Или что-то вроде того. Это было не так. Это было непостижимо. Он открыл сэндвич, который Дилан не уронил не пол. Он был странным, но вкусным. Он огляделся. Тысячи людей наблюдали за происходящим с разной вовлеченностью, но все же с определенным интересом. Мужчина в ложе рядом с ним, казалось, был… Бигл подыскивал слово… счастливым. Это было оно. Его соседа звали Табби Бейлесс. Он был бывшим агентом Департамента по борьбе с наркотиками, который зарабатывал на продаже конфискованных наркотиков и прикарманивании денег дилеров. Он вложил деньги, довольно слепо, но удачно, в гавайские тростниковые поля. Японский застройщик заплатил за эти земли огромные деньги, потому что они образовывали 14-ю, 15-ю, 16-ю и часть седьмой лунки. Табби курил большую сигару. И не показывал стыда за то, что наслаждается табаком. Несмотря на то что он присутствовал на игре, он также слушал ее по радио.