Я не отвечаю. Я немного ускоряюсь. Она не отстает. – Был? Примерно столько она может вымолвить, тяжело дыша. – Не считая тебя? – Ты любишь меня? Я убегаю. А что мне ей ответить? Конечно. Это очевидно. Без вопросов. Она владеет мной. – Иди на хрен. – Мне жаль, – говорит она. Она немного колеблется. Замедляется. А я нет. Я продолжаю бежать. Если она не может держать темп, то и не надо. Я возвращаюсь. Мы с Гриффом сидим в кафе, как пара французов, наблюдающих за жизнью города. Конечно, с оружием. Cafe filtre, багеты. – А как же Джоуи? – говорит он. Джо и Джоуи. Мы вместе пошли в морскую пехоту. Мне было шестнадцать. Джоуи было семнадцать. Почти восемнадцать. Мы солгали. Никто не проверил. Он умер. Я остался жить. – Пошел ты, Грифф. – Что такое, любитель войны? – Ты нарываешься. – Ничего не нарываюсь. Я его не убивал. – Я ухожу, – говорю я. – Не уходи, Джо. – Не говори о Джоуи. – Почему? – Он член моей семьи. – Врешь. Я видел твой послужной список. У тебя нет семьи, Джозеф Броз. Отчасти поэтому ты нам нравишься. Очень сильно нравишься. – Ты наркоман, Грифф. – Пойдем к мадам Тьеу. У нее новые девочки. Милые и счастливые девочки из Камбоджи. – Какого черта кому-то бежать из Камбоджи во Вьетнам? – Зачем кому-то продавать камбоджийских девушек, когда есть столько вьетнамок? Они не то чтобы заметно отличаются. Не то чтобы у них были светлые круглые глаза. Но разница есть, Джо. Конечно, чтобы отличить, надо быть знатоком. – Я думал, у тебя есть подружка. Та репортерша. – Знаешь, я вряд ли когда-нибудь смогу вернуться к западным женщинам. Они требуют. Спорят. Восточные женщины ставят мужчину выше себя – так завещал Конфуций. Западная женщина скажет, что это неправильно. Но если у мужчины есть выбор между женщиной, которая смотрит на него как на господина и повелителя, и женщиной, которая всегда пытается взобраться наверх, чтобы посмотреть на него сверху вниз, то он никогда не выберет вторую. Я рад, что моя сестра родилась в Бостоне и училась в Рэдклиффе, а не родилась в Дананге и не училась у мадам Тьеу. И если ее муж не возражает против того, что она вскакивает, чтобы принять душ сразу после секса, как будто это грязное дело, то это его проблема, а не моя. Да благословит и сохранит их Бог. – Мы проигрываем, да? – Да, черт возьми. Мы проигрываем, нахрен. Ты и сам это, нахрен, знаешь. Ты, нахрен, знал это, когда был новичком. И что с этим делать? Пойти и убить еще несколько человек? – Это моя работа, – говорю я. – Если у тебя есть другая работа, я готов выслушать предложения. – А война – это хорошая работа, Джо? – Да, самая лучшая, Грифф. Он бросает на стол несколько купюр. Официант надеялся на все что угодно, кроме монет и вьетнамских денег. Но он ничего не говорит. – Пойдем к мадам Тьеу. Новые камбоджийские девчонки. Им больше негде жить. Их дом превратился в воронку от бомбы. Они рады работе. Возьмем по две за раз. Возьмем четырех на всех и будем передавать их друг другу. Идем, приятель. Я думаю об этом. Но говорю: – Нет. – Пойдешь к Дао? – Да, – говорю я. – Ты упускаешь свои возможности, Джо. Если мы проиграем, они вышвырнут отсюда наши чертовы жалкие белые задницы, ты вернешься в Штаты – а ты вернешься, если выживешь, – и пойдешь к какой-нибудь шлюхе. Узнав об этом, твоя жена достанет нож или позвонит своему адвокату. Но вьетнамские женщины не такие. Они понимают, что мужчина есть мужчина. – Не знаю, Грифф. Думаю, Дао обидится, если я пойду к мадам Тьеу, а не домой. – Домой, Джо, домой? Ты начинаешь называть что-то во Вьетнаме домом? Ты становишься туземцем, Джо? Белый человек должен остерегаться этого, ему надо стремиться на родину. Примерно через три мили мне всегда становится легче. Я уже добежал до обрыва, который обозначает шестую милю. Я разворачиваюсь, чтобы возвращаться обратно. Примерно через полмили я вижу Мэгги, которая все еще бежит. Она молодец. Когда мы встречаемся, я жестами уговариваю ее повернуть, остаться со мной. Она хотела бы заупрямиться и показать свой характер, но уже и так пробежала примерно на пять миль дальше, чем привыкла. Она поворачивает. Я немного замедляю шаг, настолько, чтобы она могла бежать рядом со мной. Я больше не злюсь. Злость вышла с потом. Мы бежим в тишине. Больше никаких вопросов. Мы существуем в пространстве, где похоть, желание и все остальное сдерживается и перестраивается под устойчивый ритм. Мэгги становится больно. Я молчу, просто пытаюсь поддержать ее своим бегом. Как будто мы с ней в одном взводе. Это работает. Она уходит от боли в состояние транса. Может быть, она чему-то учится. А может, уже знает. Вот что я вам скажу: Мэгги для меня загадка. Я почти не задаю ей вопросов, потому что не знаю фактов. Я не знаю о ней ничего, кроме того, что она существует. В поле зрения появляется дом. Увидев цель, она выходит из транса. В нее проникают мысли об остановке, отдыхе, усталости, боли, и это влияет на ее темп. – Нет никакого конца, – говорю я ей. – Мы не будем останавливаться у дома. – Хорошо, – говорит она и выпрямляется. По мере того как мы подходим все ближе и ближе, она начинает надеяться, что я лгу. Что мы остановимся. Ее бег все время меняется. Когда она думает, что конец близок, бег становится рваным, а когда она думает, что конца нет, выравнивается. Когда мы останавливаемся прямо у дома, она приходит в восторг. Она берет меня за руку и опирается на меня, как будто не может идти. К завтрашнему дню она, наверное, и правда не сможет. – Расскажи, – говорит она. – Я хочу, чтобы ты мне рассказал. – Да. – Кем она была? – Ее звали Дао Тхи Тхай. – Звали? – Звали. – Мне жаль, Джо. Я пожимаю плечами. – Что с ней случилось, Джо? – Дружественный огонь. – Дружественный огонь? – По врагу. – Какому врагу? – И вправду. По какому врагу? – Не говори загадками. – Загадками? – Не надо так… просто ответь так, чтобы я поняла. Скажи и все. Я больше не буду спрашивать. – Ее подстрелили. В Хюэ. В нашей квартире. Где мы жили вместе. – Кто? Кто в нее стрелял? – Друг или враг, я не знаю. Да это и не важно. Дружеский огонь, вражеский огонь. Все равно. Ее люди были моими врагами. Мои люди были ее врагами. Враг моего друга – мой враг? Может, это стреляли даже не в нее. Мы были там, чтобы убивать. Они были там, чтобы убивать. – Ты сильно любил ее, Джо? Я прохожу через ворота и поднимаюсь по лестнице в дом. В душ. Мы должны подготовиться к вечеринке. – Ох, Мэгги, – говорю я, наверное, потому, что это нужно сказать, чтобы довести историю до конца. – О Мэгги. Она была беременна.