– Верно, но наша культура все-таки очень давно верит в библейского Бога. Именно с Ним связано наше представление о рае. Не имея больше возможности надеяться на прекрасную жизнь после смерти, люди в конце концов начнут бороться за хорошую жизнь здесь. Когда после смерти не ждет никакая награда, уровень готовности к страданиям стремительно понижается. Дарвин залпом допил виски. – И что дальше? – Теперь в игру вступает Маркс. Он хочет не только того, чтобы люди жили лучше, зарабатывали на пару фунтов больше и работали на пару часов меньше. Он обещает им рай на земле. Никого больше не будут эксплуатировать. Все свободны, равны, никакого голода, все вправе делать что хочется. Иллюзорное блаженство в раю Бога преобразуется в сотворенное человеком счастье на земле. – Какая дерзость. Если вспомнить начало нашего разговора, это еще страшнее, чем заблуждения профсоюзов. – Марксианцы терпеть не могут профсоюзы! Потому что те хотят не разрушить существующий строй, а найти компромисс в рамках капиталистической системы. – И что дальше? – Во время своего последнего визита на Мейтленд-Парк-роуд я узнал от экономки, что Маркс родился в еврейской семье, он из рода раввинов. Если бы евреи не находились в Германии в таком отчаянном положении и семья поэтому не была вынуждена перейти в христианскую веру, Карл Маркс мог стать раввином Трира. Ничто не доставило бы большей радости его матери. – А он живет эмигрантом в Лондоне. В самом деле примечательная судьба. – Голос Дарвина зазвучал крепче. – Да, я тоже так думаю. Интуиция говорит мне, что этот почти-раввин не случайно провозглашает рай на земле. Избранный народ он, кстати, тоже себе нашел – народ рабочих. Поскольку перед пролетариатом стоит историческая задача навсегда освободить человечество от подневольного труда. – Он в самом деле так пишет? Я не знаю его сочинений, а «Капитал» держал в руках довольно давно. – В глазах Дарвина появилось лукавство, лицо чуть порозовело. – Да, я читал кое-что студентом и обсуждал с друзьями. Правда, я знаю об иудаизме не очень много, но достаточно, чтобы заметить параллели. У вас наверняка под рукой Библия. Тогда я вам коротко зачту два места, которые нашел вчера. У меня будто пелена спала с глаз. Дарвин сходил в кабинет и принес Библию. Это потребовало некоторого времени, и Беккет тем временем выпил стакан воды. Коротко полистав, доктор нашел про исход евреев из Египта и прочел: – «И Египтяне с жестокостью принуждали сынов Израилевых к работам и делали их жизнь горькою от тяжкой работы над глиною и кирпичами и от всякой работы полевой, от всякой работы, к которой принуждали их с жестокостью». – Доктор поднял голову. – Звучит почти как современное рабство индустриальных рабочих, не правда ли? Еврей Маркс знает свое Священное Писание. Дарвин тоже загорелся и слушал внимательно. – Или подумайте о параллели между Марксом и Моисеем. Я имею в виду не библейскую внешность, – рассмеялся Беккет. – Перед одним стояла задача вывести народ из египетского рабства. Перед другим стоит задача освободить пролетариев от капитализма. Маркс – в известном смысле Моисей. Пророк современности. – Вы хотите сказать, не случившийся раввин Маркс все-таки нашел способ возвестить людям спасение? – Именно. Послушайте еще одно место. – Беккет читал громко, как священник, получающий удовольствие от произносимых слов: – «И сказал Господь: Я увидел страдание народа Моего в Египте и услышал вопль его от приставников его; Я знаю скорби его и иду избавить его от руки Египтян и вывести его из земли сей в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед». Земля, где течет молоко и мед, – вот оно! Коммунистическое государство! Прекрасное описание безоблачных дней, когда будет окончена всякая классовая борьба, искупление, наконец. – Должен вам сказать, доктор Беккет, умный врач невероятно образовывает пациента. – Ах, знаете, меня вообще интересуют только тылы моих пациентов. Мне нравится понимать их болезни и страхи. Это для меня как шахматы. Ход за ходом все ближе подбираешься к сути дела. Впервые за долгое время Беккет вспомнил профессора, который вышвырнул его из больницы. И почувствовал к нему благодарность. Потребовался шок от увольнения и полученная вследствие этого свобода, чтобы найти путь, сделавший его счастливым. Он улыбнулся. После довольно продолжительного молчания, пока Дарвин обдумывал сказанное, Беккет добавил: – Я много думал о связи между внутренними проблемами и болезнями. Нередко у меня появлялось чувство, что хронические больные испытывают чувство какой-то вины. В случае Маркса я вижу, как, появившись на свет в роду раввинов и став агрессивным атеистом, в глубине души он борется с чувством вины за предательство иудаизма. Он не пошел по пути отцов, как ему было предначертано. – Вот как. А что вы думаете обо мне? – Полагаю, вы сами прекрасно это знаете, не так ли? Дарвин поворчал. Полли под столом тоже. – Вам ведь не может быть безразлично, что вы потрясаете веру в религию, которую изначально собирались проповедовать. Вы же хотели стать священником! Дарвин поворчал. Полли тоже. – И в чем, по-вашему, выражается это чувство вины? – Со своей колокольни могу сказать, что не раз наблюдал, как люди, страдающие от невыносимого напряжения, ослабляют его рвотой. Для них с их напастями – будто аварийный люк. – Именно так по совершенно физическим причинам работает вулкан. Когда напряжение в глубине нарастает до предела, он всегда взрывается и низвергает лаву… – Замечательный образ. – Да, но мне неизвестно, чтобы вулканы испытывали какое-либо чувство вины. Это чистая, чудеснейшая физика. У вулкана – бурлящая магма, у меня – бурлящие желудочные соки. – Разумеется. – Могу я в этой связи добавить, что речь в данном случае идет о невероятных силах, двигающих целые континенты и вызывающих землетрясения? Доктор Беккет встал и обошел бильярдный стол. Вернувшись к креслу, он заявил: кто-то должен написать книгу о Марксе. Как бы не вышло так, что левые поверят новому пророку, пойдут за ним и опять станут рабами религии. Социальная справедливость – слишком серьезный вопрос. – Вы делились с Марксом своими мыслями? – Нет, боже упаси! Это было бы объявлением войны. Я там для того, чтобы он выздоровел. Насколько еще возможно. – Звучит не слишком обнадеживающе. Что с ним? – Вы же знаете, я не могу вам рассказать. Кое-что с легкими. Кое-что с печенью. С кожей. С тошнотой. Дарвин объявил, что скоро ему нужно лечь, и предложил закончить партию. – Мне уже все равно не выиграть. Хочу, однако, заметить, что я видел фул. Когда вы топили синий, обе ноги у вас были оторваны от пола. – Дарвин хитро улыбнулся. Доктор Беккет осмелился усомниться, что при своем росте и под воздействием виски он с такой легкостью мог взлететь. Полли вылезла из-под стола и заковыляла к хозяину с гостем, молча сидевшим рядом в красных креслах. Положив голову набок, она переводила внимательный взгляд с одного на другого. Дарвин рассеянно ей улыбнулся и сказал, что ему хотелось бы подытожить. – Я правильно вас понял, дорогой Беккет, Маркс рассказывает историю Ветхого Завета в новой одежке? Владельцы фабрик – египтяне, рабочие – евреи, так? Капитализм – ад, а коммунизм – рай? – Именно так. Он провозглашает Царство Божие на земле. И революция укладывается в это сравнение, она Страшный Суд, день гнева, dies irae. «Он наполнит землю трупами», – говорится в Библии. Даже чистилище находит свое соответствие в диктатуре пролетариата. Данный промежуточный кровавый период – переход к окончательному мирному состоянию коммунизма. Там будет жарко. Тех, кто не понял, куда идет поезд, пропарят как следует. – Или сократят на голову. – Да, так. Кроме того, я не верю в случайность того, что человек, сначала лишенный еврейства, потом родины, вынужденный бежать, не имеющий гражданства, а теперь живущий в изгнании, постоянно твердит об отчужденном человеке. – А я, держа в руках «Капитал», думал, Маркс ученый. Экономист. – Он хочет им быть. Частично и является. Этого не отнять. Но собственно экономические места в его сочинении так запутаны и головоломны, что я их не понимаю. Пропагандистские же тексты, напротив, все понимают прекрасно. Там язык образный, ясный. «Манифест коммунистической партии», например, начинается словами: «Призрак бродит по Европе». – Какой еще призрак? – Коммунизма. И все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака, утверждает Маркс. Подобными фразами он задает почти библейскую тональность. Читатель чувствует приближение Апокалипсиса. А вам было бы интересно побеседовать с Марксом? – Боже упаси. Зачем?! – Такой разговор мог бы, скажем, стимулировать. В конце концов, вы могли бы обсудить великие вопросы человечества. Полагаю, мне вполне по силам организовать такую встречу. Дарвин взял Библию и сказал: – Кстати, именно эта книга была со мной во время кругосветного путешествия на «Бигле». Поднимаясь в двадцать два года на борт, каждое слово в ней я принимал за чистую монету. – О вашем путешествии мне бы очень хотелось узнать побольше. – У меня осталось несколько экземпляров «Путешествия на «Бигле»». Пройдемте в кабинет. Я подарю вам. Узнаете, что я повидал за те пять лет. Наверное, вам это будет интереснее, чем моя монография об усоногих. Они вышли из бильярдной. В коридоре доктор Беккет спросил: – Какое событие тогда произвело на вас самое сильное впечатление? – Знакомство с жителями острова Огненная Земля. То, что я должен считать этих дикарей своими братьями и сестрами, потрясло меня до основания. И конечно, перевал в Андах. Там, наверху, в окружении каменных гигантов, меня озарило. Зайдя в кабинет, Дарвин поискал любимое синее перо, нацарапал в книге посвящение, вручил ее Беккету и взял курс прямо на шезлонг. Теперь ему нужно было в положении лежа переварить виски и немного поспать. Иначе у него могли подкоситься ноги, чем он доставил бы домашнему врачу чисто физические хлопоты. Когда доктор с книгой в руке опустил скрипучую дверную ручку, у Дарвина уже закрылись глаза. Моллюск познания 1835 Он в ужасе вскочил. Который час? Почему в лицо так ярко светит солнце? Чарльз сильно вспотел во сне и чувствовал себя разбитым. Схватил стакан с водой. Язык будто высушили на солнце. Гортань горела.