Часть 23 из 63 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Эля ушла на кухню, готовить для Роберто, Джоша и себя обед-ужин из курицы с картошкой и двумя салатами – итальянец их любил, а ей все же нужно худеть, или она потеряет всё. Все девушки, что нравились Роберто, были очень тощие, как Мэгэн. А зеленые овощные оладьи – это был прокол. Да, дети в России охотно их едят, но надо приручать Джоша чем-то менее экзотическим и более привычным. Курицу он любит.
Вдруг Эля услышала, как Мэгэн громко, по-хозяйски, не стесняясь, фыркнула всего в метре от нее: – Elly looks fanny, stupid and crasy. – в ответ Эле страшно захотелось бросить чистить овощи и запустить чем-нибудь в самодовольную лягушачью физиономию Мэгэн. «Кикимора болотная, поганка бледная, ты ни одного бутерброда смертельно уставшему Майку не сделала, только он тебя обслуживает; ты за собой свои ссаки подтирать научись – а потом поговорим, кто из нас нормальный, а кто нет!». Однако Эля ни на секунду не прекращала готовить.
– Она забавная и крейзи, но не глупа, – ответил канадке итальянец. «Отлично! Он думает, я «с приветом». Не мудрено, что он начал считать меня чокнутой после всех моих откровений».
Теперь Эля была уверена: Роберто – не ее половинка! То есть не тот партнер, что подходит и нужен ей. Ее мужчина ни за что не стал бы обсуждать свою подругу со всеми подряд, буквально с кем попало, говорить о ней гадости и в ней сомневаться! «Мой мужчина должен всегда приходить на помощь по первому зову, понимать меня без слов, быть нежным и заботливым, и при этом мужественным и страстным. Умным, с чувством юмора, без вредных привычек… Таких не бывает даже в сказках».
Помощь подсознания
Эля накрыла на стол – только на Роберто и Джоша. От обиды и злости (больше всего на себя за свое непродуманное поведение) у нее начисто пропал аппетит. Последний такая странная вещь: от сильных эмоций или разгорается, или исчезает напрочь. Ну и хорошо! Всегда бы так. Она вышла на задний двор глотнуть свежего воздуха и успокоиться. Подальше от них всех.
– Я очень хотел найти на день рождения Джоша «хеджхог» и поселить его здесь, – заметил вышедший к ней Роберто (что это? Итальянец смешно показал. А, речь про ежика!). – Но не смог. Их сейчас нет в зоомагазинах.
– Как будет ежик по-итальянски?
– Риччо. А по-русски?
– Ёжик.
– Ёшик! – засмеялся выбежавший на двор Джош. Эля его приобняла, улыбнувшись: «Ты тоже как ежик». К ее удивлению, мальчик не отстранился – напротив, похоже, ему было даже приятно. В конце концов, он ребенок, что с него возьмешь? Джош пока не мог осознать, что из детской ревности и вбитых матерью опасений разрушает счастье собственного отца. Эле так хотелось, чтобы этот мальчик поверил ей, принял ее. Ведь она правда хочет, чтобы у него в жизни, как и у Роберто, все было хорошо!
Эля покосилась на любимого, который теперь уселся перед телевизором вместе с Джошем. Но лицо итальянца было холодно и непроницаемо. Как и лицо его сына. Нет, ничего у нее с ними не выйдет! Вернее, могло бы, если бы Эля вела себя по-умному. Совсем по-другому. Но как быть теперь, как вырулить из тупика, она уже не знает!
Без всяких мыслей в голове и сама не понимая, зачем, Эля слегка шлепнула лежащей рядом подушечкой Джошуа по ноге. Без всякой цели. Ее чувства были «помирать, так с музыкой». Ну и пусть все плохо – от мрачных мыслей веселей точно не станет!
Мальчик удивленно на нее посмотрел. Эля повторила свое действие. В глазах у Джоша появилось еще большее изумление. Неуверенно он взял другую подушку и чуть прикоснулся ею к Эле. Она шутливо шлепнула его своей думкой опять. Пацан ответил, уже смелее и с радостной улыбкой. Очень скоро Эля и Джош уже со смехом дрались подушками – впрочем, не сильно.
– Ты можешь сделать то же самое с твоим отцом, – предложила Эля Джошу (Роберто почему-то стал мрачнее тучи и ей хотелось его развеселить). Мальчик с готовностью повернулся к папе.
– Нет, – предупреждающе сказал Роберто, – перестань, Джош. Я не хочу. – мальчик разочарованно притих, глядя на Элю с извиняющейся улыбкой. Впервые за многие дни открытой и дружеской! А Роберто смотрел на него, потом на Элю, потом опять на сына и снова на гостью со слезами. Никогда ни в чьих глазах Эля не видела такой невыразимой печали. Что случилось? Все ведь хорошо! Наконец они с Джошем поладили!
Но чуть раньше тот же Джош, его мать и все окружающие убедили Роберто поставить на Эле крест. Он сам себя в этом убедил! Теперь же он понял, что все могло бы быть замечательно. Так, как сейчас, когда Джош так тепло и доверчиво смотрел на Элю – а она впервые ощутила себя с ним одной семьей. Да, все могло бы быть как в самых смелых мечтах – всех их троих, даже Джоша. Эля чувствовала: она смогла бы стать ему той мамой, о которой мечтают все дети. Однако она также ощущала, что Роберто вряд ли изменит уже принятое решение. Но – а вдруг?
– Вы так похожи! Сразу видно, что отец и сын! – Эля предприняла еще одну попытку поднять настроение итальянца. Пусть он сомневается в ней – но хотя бы в том, что Джош ему родной пусть не сомневается! Ребенок не виноват в том, что его мать оказалась гулящей.
Увы, успокоить и ободрить Роберто не удалось – чтобы не разрыдаться прилюдно, он поднялся и пошел наверх. Чтож, пусть подумает. Хотя Эля уже ни на что не надеялась.
Даже если любишь, нельзя терпеть все
Воскресное утро выдалось солнечным и теплым уже совсем по-летнему. Роберто с Джошем принялись играть на заднем дворе, пуская мыльные пузыри из баночки, что забыла крошка Элизабет. У итальянца впервые за много дней было хорошее настроение. А вот у Эли оно испортилось. Из-за увиденных за завтраком новостей об очередных терактах, бессмысленной жестокости землян по отношению друг к другу, не щадя ни женщин, ни детей. Но не только по этой причине – перед ее глазами стоял и не желал забываться вчерашний день, и еще ряд других, когда Роберто без конца обсуждал ее со всеми подряд: а не проститутка ли Элли? О да, она крейзи! Думаешь, спала со своим отцом?
Почему она не замечала очевидного? Только сегодня вдруг поняла, как ошиблась! Ее мужчина ни за что бы так не мучил, не опускал бы походя! Он понимал бы Элю… Старался бы понять! Берег бы. Как она его. Нет, Роберто абсолютно, совсем чужой ей человек. Которого Эля вообще почти не знает. А она ему так доверялась, так унижалась невольно, совсем ослепнув от своей любви. Все ему прощала! Хоть Роберто, по сути, плевать на нее! Жаль даже нескольких секунд. А вот для Мэгэн он оказался свободен…
– Что ты думаешь об Элли? – меж тем спросил сына Роберто, Эля услышала через открытую дверь. Видно, за ночь передумал и захотел ее оставить. «Ну-ну. А через день или к вечеру он передумает опять!».
– Как бэбиситтер Элли крутая, – ответил мальчик, – Но она русская, и остается неловкой.
– Мама говорит, ты все равно ее бросишь, – добавил Джошуа после паузы. Эля почувствовала себя окончательно оплеванной. Больше всего коробило, что ее постоянно публично обсуждали. И без конца выносили приговор! Не зная, какова она на самом деле, и на что способна. Нет, ничего у нее с этой теплой компанией из Роберто и его «доброжелателей» не выйдет!
Эля схватила лист бумаги и написала: «Хорошая новость: я тебя больше не люблю. Очень скоро я найду работу и исчезну из твоего дома и твоей жизни. Можешь не беспокоиться за свой комфорт». Хоть так она вернет себе самоуважение после всего. И не позволит больше вытирать о себя ноги. Никому! Ни за что!
Эля принялась готовить ланч, опять на всех. По привычке. Может, не стоило? Роберто вот уже несколько раз просил ее готовить только на себя. Но иначе ей было неудобно, тем более что она жила тут за чужой счет. Джош с отцом с удовольствием съели горячие котлетки. Эля с Роберто вместе убрали со стола.
– Я помою посуду, не беспокойся, – сказал итальянец с на редкость теплой улыбкой – особенной. Он так давно на нее не смотрел. Эля заколебалась – стоит ли отдавать записку? Но больше секундное расположение Роберто ее не пробьет! Для итальянца это все ничего не значит, у него просто манеры такие – а она опять будет жестоко страдать, обманываясь и ставя себя в дурацкое положение. Нет, лучше поставить в этой истории окончательную точку.
Отдала… Внутри у Эли возникло странное чувство: будто она проглотила ледяной нож. Тот застрял внутри и мешает дышать. Словно бы Эля сама себя убила. Вместе с тем, она была уверена, что поступила правильно: даже если любишь, нельзя переходить за определенную грань, вернее, позволять себя за нее утаскивать. Но ведь вроде все наладилось… Наконец! Однако в этом она сомневалась.
Глаза Роберто стали холодными. Он улыбнулся иронично: – Я рад, что ты так быстро все преодолела. Надеюсь, что очень скоро ты встретишь другого мужчину и забудешь меня.
– Надеюсь, – ответила Эля. У нее теперь не осталось иного выбора кроме как подхватить предложенную игру. Никаких эмоций не осталось тоже – только ужасное, невыносимое ощущение чудовищной пустоты. И еще лихорадочная мысль: «Не позволяй, ни за что не позволяй больше смешивать себя с дерьмом! Покажи, чего ты стоишь! И что другим людям ты нравишься».
«Господи, что же делать? Надо срочно выбраться из дома и отвлечься, с кем угодно поговорить» – от всей этой ситуации ей стало физически нехорошо. Только не с кем-то из нелегалов: от всех них исходит слишком гнетущее ощущение неприкаянности, а она сейчас и так угнетена. Но выбирать не приходиться. Вот что: она встретиться с самым первым, кто ей позвонит. Может, это и окажется ее судьба? Черт ее подери!
Первым позвонившим после этого решения оказался повар по имени Зигмас из Латвии. Итальянец слышал, как Эля договаривается о встрече через час у ближайшей станции метро.
– Ты пользовалась утюгом без воды? Его нельзя так использовать! Он теперь не работает! – раздраженно заметил Роберто. Он почти кричал на нее! Эля взяла утюг, включила в сеть: – Смотри: все в порядке.
Итальянец подошел к ней, но не посчитал нужным извиниться за свою резкость и необоснованные обвинения.
– Утюг хоть и неживой, но, как все на свете, любит доброе отношение. А ты его все время ругаешь, вот он и решил забастовать, – с улыбкой добавила Эля. Но Роберто отреагировал на ее шутку еще более злым выражением лица. Он поставил утюг на стол в living room и воскликнул: – Посмотри! Нет, посмотри: ты испортила стол!
Господи, что опять?! На янтарной деревянной столешнице виднелись несколько следов синей пасты от шариковой ручки. Как точки, едва заметные.
– Пап, это я сделал, – вдруг сказал Джош. А Эля подумала: «Какой он хороший парень: мог бы промолчать. Тем более что защищает тетку, которая его мамочке не нравится».
– Но во всем плохом всегда виновата Элли, – горько заметила она. Джош смотрел на нее с сочувствием. А его отец отвел взгляд.
– Роберто, как ты считаешь, я могу в этой юбке идти на свидание? Не слишком по-деревенски?
– Может быть, есть немного, но в целом ты отлично выглядишь, – сухо ответил итальянец.
У Эли на глазах вдруг против воли навернулись слезы. Как часто она стала здесь плакать! И пребывать в паршивом настроении.
– Я не выгляжу слишком печальной? Я не хочу так выглядеть. – эх, зря она это сказала! Ох как зря! Хотя, если бы Роберто был чуточку умней, то он бы все понял. Ну как можно разлюбить кого-то за три дня? Да, она редкая дура, что написала ему эту записку – но он по сравнению с ней дурак еще больший! Ах, если бы Роберто все понял! И прекратил мучить ее и себя.
– Нет, ты выглядишь вполне жизнерадостно, – итальянец бросил на нее беглый недобрый взгляд. А вот Джош смотрел Эле в лицо очень внимательно. И ему было явно ее жаль. 10-летний ребенок и то понял, что она чувствует на самом деле – как вообще, так и к его отцу! А 47-летний мужчина не смог. Усилием воли, призывая на помощь всю свою гордость и злость, она заставила себя выглядеть при Роберто непроницаемой и спокойной. Накинув плащ, вышла на улицу. Накрапывал мелкий дождик, очень кстати: скроет ее слезы. Эля была уже не силах их сдержать.
Господи! Ну почему она должна терпеть все это, делать все это? А как иначе? Общаться ей больше не с кем, друзей тут нет, всем не до нее. Кажется, она готова уже, как бездомная дворняжка, пойти за первым встречным – за тем, кто ласково позовет. Чисто из соображений здравого смысла: нужно где-то жить, что-то есть. А внутри все разрывается от боли, потому что душа вырывается с кровью, отдирается от костей. И остается в доме Роберто, вернее, рядом с ним, под дождем, болтаясь клочками на шипах роз.
Пора переключаться
Зигмас оказался 33-летним блондином неброской внешности. Эля задала несколько вопросов и дальше спасалась тем, что повара стало не остановить. А вот она чувствовала такую страшную душевную усталость, что ей было трудно сказать даже пару слов – и словоохотливость прибалта оказалась очень кстати. Обычно люди с удовольствием рассказывали о себе – кроме Роберто в последние дни. И сама Эля тоже не любила вспоминать о прошлом: это как расковыривать заросшие раны. Выжила, и слава богу. Лучше думать о будущем, и чтоб оно было приятней сегодняшнего дня!
Из опыта работы в рекламных агентствах Эля знала, что может утихомирить, разговорить и расположить к себе любого трудного и рассерженного клиента, попутно выяснив, в чем, собственно, проблемы. Но Роберто с каждым днем все менее охотно общался с ней. Как стать ему психологической поддержкой, если он ничем не желает делиться? Как его утешить, если он ее отталкивает? Раня так, что саму бы кто заштопал. Ах, если бы они оба говорили на одном языке! Нюансы очень важны – и порой именно они все решают. Роберто мог ее неверно понять, и не один раз – это увеличивало недопонимание. И разрушало его доверие. Но почему тогда она ему все еще верит и, главное, старается понять? Изо всех сил! Потому что любит. А он ее нет. Все так просто. Наташа права: пора переключаться на более перспективного мужчину. Этот повар, например, легально здесь и неплохо получает.
Зигмас жил в Лондоне четыре года и от официанта в «нехорошем» заведении дорос до повара в «крутом». В их ресторане не было вакансий, но он обещал поспрашивать для Эли. Ее настроение немного улучшилось.
– Скажи, ты сам доволен своей здешней жизнью?
– Как сказат? Скорее, да.
– Почему?
– У меня есть все, что мне нужно. Я снимаю хорошую квартиру, могу купит то, что мне хочетса, что мне нравитса. На работе ко мне хорошо относятса. Осталос тепер толко девушку найти. Ну и накопит на покупку квартиры, чтобы болше не арендоват.
– Тебе было здесь поначалу грустно и одиноко?
– Мне? Нэ помню. Я больше люблю думат о приятных вещах. Грустит – зачем это? Какая в этом польса? – продолжает прибалт.