– Да, мне здесь предложили работу, а мы с мужем – тогда еще женихом – хотели создать здесь семью. Она стрельнула глазами в мистера Ричардсона, и тот легонько ей кивнул из-за стола. Они это обсуждали: главное – при каждом удобном случае напоминать судье, как она и мистер Маккалла хотели этого ребенка, как важна для них семья, как они преданы маленькой Мирабелл. – То есть вы прожили в Огайо всю жизнь. – Эд Лим присел на подлокотник своего кресла. – Родители Мэй Лин, как мы все теперь знаем, приехали из Гуандуна. Или, может, вы эту область знаете как Кантон? Вы там бывали? Миссис Маккалла поерзала. – Разумеется, мы планируем отвезти Мирабелл, посмотреть ее наследие. Когда она чуть подрастет. – Вы говорите на кантонском? Миссис Маккалла потрясла головой. – На мандаринском? Шанхайском? Тайшаньском? Любом диалекте китайского? Мистер Ричардсон раздраженно пощелкал кнопкой ручки. Нет, ну вот теперь Эд Лим просто выпендривается. – Вы вообще изучали китайскую культуру? – спросил тот. – Китайскую историю? – Ну конечно, мы собираемся все это изучить, – сказала миссис Маккалла. – Нам очень важно, чтобы Мирабелл не теряла связи со своей национальной культурой. Но, на наш взгляд, важнее всего то, что у нее полный любви дом и двое любящих родителей. Она снова глянула на мистера Ричардсона, довольная, что удалось это впихнуть. Вас двое, говорил мистер Ричардсон; это может оказаться большим преимуществом перед матерью-одиночкой. – Вы с мистером Маккалла, со всей очевидностью, очень любящие. Едва ли у кого-то имеются сомнения на этот счет. – Эд Лим улыбнулся миссис Маккалла, и мистер Ричардсон закаменел. Уж он-то знал юристов и чуял, когда готова захлопнуться мышеловка. – Расскажите, что именно вы делаете, дабы Мэй Лин, как вы выражаетесь, “не теряла связи со своей национальной культурой”? Повисла долгая пауза. – Должно быть, слишком общий вопрос. Давайте отмотаем назад. Мэй Лин прожила у вас четырнадцать месяцев, так? Каким образом вы поддерживали ее связь с китайской культурой в этот период? – Ну-у. (Снова пауза – и на сей раз она затянулась. Про себя мистер Ричардсон призывал миссис Маккалла сказать что-нибудь – хоть что-нибудь.) “Жемчуг Востока” – один из наших очень любимых ресторанов. Мы стараемся раз в месяц водить Мирабелл туда. Я считаю, ей полезно слушать китайский язык – чтобы ухо привыкло. Расти, зная, что это естественно. И конечно, я уверена, она полюбит кухню, когда подрастет. Зияющая тишина в зале. Миссис Маккалла сочла насущным заполнить эту бездну: – Может, пойдем учиться готовить китайские блюда в общественный центр – научимся вместе. Когда она подрастет. Эд Лим молчал, и миссис Маккалла нервно залепетала дальше: – Мы стараемся по возможности очень чутко относиться к таким вещам. – Снизошло вдохновение. – Например, на первый день рождения мы хотели купить ей игрушечного медведя. На будущую память о детстве. Там продавался бурый медведь, белый медведь и панда, мы подумали и купили панду. Решили, что панда ей, наверное, будет ближе. – У Мэй Лин есть куклы? – спросил Эд Лим. – Конечно. Целая куча. – Миссис Маккалла хихикнула. – Она их обожает. Как любая маленькая девочка. Мы покупаем, и мои сестры покупают, и наши друзья… – Она снова хихикнула, и у мистера Ричардсона свело челюсть. – У нее этих кукол, наверное, дюжина или больше. – И как они выглядят, эти куклы? – не отступал Эд Лим. – Как выглядят? – Миссис Маккалла наморщила лоб. – Они… ну, куклы. Как голыши или как маленькие девочки… – Ясно было, что она не понимает вопроса. – Одни пьют из бутылочки, других можно переодевать, а одна закрывает глаза, если ее положить, и почти всем можно по-разному причесывать волосы… – И какого цвета у них волосы? Миссис Маккалла задумалась. – Ну… в основном светлые. У одной темные. Может, у двух. – А кукла, которая закрывает глаза? Какого цвета у нее глаза? – Голубые. – Миссис Маккалла скрестила ноги, снова распрямила. – Но это ничего не значит. Посмотрите на любой отдел игрушек: большинство кукол – блондинки с голубыми глазами. Ну, просто по умолчанию. – По умолчанию, – повторил Эд Лим, и миссис Маккалла неведомо отчего почудилось, что ее раскрыли. – Это никакой не расизм, – заупрямилась она. – Они изображают просто девочку – вообще девочку. Которая всем понравится, понимаете? – Но она не похожа на всех, правда? Она не похожа на Мэй Лин. – Эд Лим встал – башней внезапно воздвигся над залом. – А азиатские куклы у Мэй Лин есть? Хоть какие-то куклы, похожие на нее? – Нет… но когда она вырастет и будет готова, мы можем купить ей китайскую Барби. – Вы когда-нибудь видели китайскую Барби? – спросил Эд Лим. Миссис Маккалла вспыхнула: – Ну… я никогда специально не искала. Пока что. Наверняка такие есть. – Таких нет. “Маттел” таких не выпускает. Его дочь Моник училась в одиннадцатом классе, но пока она подрастала, Эд Лим с женой в смятении обнаружили, что не бывает кукол, похожих на их дочь. В десять лет Моник читала почтовые каталоги игрушек, как книжки, – дорогие куклы, с именами, с биографиями, в исторических костюмах, до абсурда подробные и до крайнего абсурда дорогие. “У Дженни Коэн такая, – говорила Моник родителям, пальцем обводя по контуру блондинистую куклу, и впрямь напоминавшую Дженни Коэн: миловидное личико, густая челка, слегка полновата. – И сейчас есть новая с рыжими волосами. Ее мама дарит такую ее сестре Саре на Хануку”. У Сары Коэн на голове пылала рыжая копна – цвета пенни на летнем солнце. Но не было куклы с черными волосами, не говоря уж о лице, хоть отдаленно напоминавшем Моник. В поисках китайской куклы Эд Лим обошел четыре магазина игрушек; он бы уплатил любую цену, но такой куклы не было в природе. Эд Лим даже написал в “Маттел”, спросил, существует ли китайская Барби, и ему ответили, что да, есть “Восточная Барби”, и прислали ему буклет. Он очень долго смотрел на этот буклет, на странную мешанину стилей в костюме Барби: сплошь красный и золотой атлас – Эд Лим в жизни не видал такого ни на одной китаянке, или японке, или кореянке, – на ее черные волосы до пояса и раскосые глаза. Я из Гонконга, сообщалось в буклете. Это на Востоке, который называют Дальним. По всему Востоку люди ходят на уличные рынки, где продаются такие товары, как рыба, овощи, шелк и специи. Годом раньше Эд Лим с женой и Моник съездили в Гонконг – Эду Лиму показалось, город похож на подушечку для булавок, утыканную мерцающими небоскребами. В гигантском застекленном торговом центре Эд Лим купил сизый кашемировый свитер – надевал его под пиджак в морозные дни. Приезжайте на Восток. Я уверена, он покажется вам экзотическим и интересным. В итоге Эд Лим выбросил буклет. От друзей с детьми помладше он слыхал, что в линейке дорогих кукол появилась одна кукла-азиатка – и несколько чернокожих, – но сам не видел. Моник исполнилось семнадцать, и кукол она давным-давно переросла. Эд Лим прошелся по залу судебных заседаний. – А книги? Какие книги вы читаете Мэй Лин? – Ну-у… – Миссис Маккалла задумалась. – Мы читаем ей много классики. “Доброй ночи, луна”, конечно. И “Погладь кролика” – она ее обожает. “Маделин”[52]. “Элоиза”. “Черника для Сэл”[53]. Я сохранила все мои любимые книжки детства – мне очень важно делиться ими с Мирабелл. – А книги с китайскими персонажами у вас есть? К этому вопросу миссис Маккалла была готова. – Вы знаете, да. Есть “Пять китайских братьев”[54] – замечательный пересказ знаменитой китайской народной сказки. – Я знаю эту книгу. Эд Лим снова улыбнулся, и у мистера Ричардсона свело плечи. Уже ясно: если Эд Лим улыбается – жди беды. Не поймешь, что на самом деле у него в голове, про себя отметил мистер Ричардсон и тут же устыдился. Кошмар, нельзя так думать. И он покраснел. – Как выглядят в этой книге пять китайских братьев? – интересовался между тем Эд Лим. – Они… они нарисованные. Они все похожи – в смысле, друг на друга, они же братья, это часть сюжета, никто их не различает… – И миссис Маккалла умолкла. – У них косички, да? И конические шляпы? И раскосые глаза? Дожидаться ответа Эд Лим не стал. Его дочь наткнулась на эту книгу в школьной библиотеке во втором классе и пришла домой в великом огорчении. Папа, а у меня тоже такие глаза? – В тысяча девятьсот девяносто восьмом году я бы не внушал Мэй Лин вот именно такой образ китайцев. Что скажете? – Это очень древняя сказка, – возразила миссис Маккалла. – Они в традиционном платье. – А еще какие книги, миссис Маккалла? Еще есть книги с китайскими персонажами? Та прикусила губу. – Я толком не подбирала, – признала она. – Я об этом не думала. – Я вам сэкономлю время, – сказал Эд Лим. – Их не так уж много. Значит, у Мэй Лин нет кукол, похожих на нее, и нет книг с картинками людей, похожих на нее. Он еще прошелся. Спустя почти два десятилетия другие поднимут тот же вопрос, заговорят о книгах как зеркалах и окнах, и в душе Эда Лима, к тому времени вымотанного, благодарность будет мешаться с досадой. Мы всегда знали, будет размышлять он; а вы-то где были все это время? Сейчас, в зале суда, он остановился перед миссис Маккалла: – Вы с мужем не говорите по-китайски и плохо разбираетесь в китайской культуре и истории. Это целый пласт идентичности Мэй Лин, о котором вы, по вашим же словам, даже не задумывались. Разве не справедливо будет сказать, что, оставшись с вами и мистером Маккалла, Мэй Лин, по сути, будет разлучена со своей национальной культурой? Тут миссис Маккалла разразилась слезами. В первые недели она кормила Мирабелл каждые четыре часа, брала на руки, едва Мирабелл плакала, смотрела, как Мирабелл растет, пока ее пятки не начали растягивать ползунки для новорожденных почти на разрыв. Это миссис Маккалла регулярно взвешивала Мирабелл, готовила на парy горох, и батат, и свежий шпинат, и размалывала, и скармливала Мирабелл кукольными ложечками. Когда у Мирабелл случился жар, это миссис Маккалла клала ей холодное полотенце на лоб, прижималась к нему губами, проверяя температуру. А когда выяснилось, что дело в отите, это миссис Маккалла капля за каплей роняла сироп с антибиотиком в розовый рот Мирабелл и смотрела, как та лакает, точно котенок. Я бы не могла, думала миссис Маккалла, склоняясь поцеловать девочку в горячую щечку, любить этого ребенка сильнее, даже будь она моей плотью и кровью. Всю ночь – потому что в жару Мирабелл спала, только если укачивать, – миссис Маккалла держала ее на руках и расхаживала по комнате. К утру прошагала почти четыре мили. Это миссис Маккалла после завтрака, перед купанием и перед сном щекотала носом мягкий животик Мирабелл, пока девочка от хохота не принималась булькать. Это она ловила Мирабелл в объятия, когда та спотыкалась, вставая на ножки; это к ней Мирабелл тянула ручки, когда ей было больно, или страшно, или одиноко. Миссис Маккалла узнает Мирабелл в кромешной тьме по одному вскрику – нет, по одному касанию руки. Нет, по одному дуновению запаха. – Это не обязательно, – заявила она теперь. – Мы не обязаны быть китаеведами. Мы обязаны только любить Мирабелл. А мы ее любим. Хотим, чтоб ей лучше жилось. Она все плакала, и судья ее отпустил. – Ничего страшного, – сказал мистер Ричардсон, когда она села рядом. – Все прошло нормально. Но даже в нем затрепыхалось сомнение. Конечно, Мирабелл будет хорошо с Марком и Линдой. Вопросов нет. Но не исчезнет ли из ее жизни что-то… нечто. Внезапно мистер Ричардсон увидел Мирабелл очень ясно – различил исполинское бремя сложного мира на плечах этого крохотного ранимого человечка. На ступенях суда, когда им преградили дорогу репортеры, мистер Ричардсон выдал краткое безобидное заявление о вере в судебный процесс: – Я абсолютно доверяю судье Райнбеку – он взвесит все и примет справедливое решение. Супруги Маккалла, похоже, не заметили тонкой перемены тона – поначалу-то мистер Ричардсон не без нажима говорил, как кристально ясно, что опеку должны присудить им, как очевидно, что они лучше воспитают ребенка, как абсолютно прозрачно, что Мирабелл место у Маккалла (что она сама Маккалла, твердил он). И газеты, что публиковали заметки с заголовками “АДВОКАТ ПРИЕМНЫХ РОДИТЕЛЕЙ УВЕРЕН В ПОБЕДЕ”, тоже не заметили. Но, вопреки газетам, уверенности у мистера Ричардсона поубавилось. В тот вечер за ужином, когда миссис Ричардсон спросила, как прошли слушания, он был немногословен. – Линда давала показания, – ответил он. – Эд Лим на нее сильно давил. Выглядело так себе.